ГЛАВА IV

АБСОЛЮТНАЯ ПРИРОДА НРАВСТВЕННОГО ДОБРА

1.Совесть и стыд

Соловьев говорит: ”Когда человек поступает дурно в каком-нибудь отношении, например, когда он обижает своих ближних положительным или хотя бы только отрицательным образом – отказываясь помочь им в нужде, ему бывает потом совестно. Вот настоящее душевное зерно всего человеческого добра и отличительный признак человека как существа нравственного“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 222).

Что, собственно, здесь испытывается? ”У нас, – поясняет Соловьев, – появляется чувство жалости к обиженному, которое не проявилось в момент самой обиды. К этому простому чувству жалости присоединяется здесь новое его видоизменение – сожаление о самом себе как обидчике“.

Всю свою душевную остроту и нравственную многозначительность разбираемое чувство, подчеркивает Соловьев, получает от третьего момента, состоящего в том, что мысль о нашем безжалостном поступке вызывает у нас, кроме естественной реакции соответствующего чувства – жалости, еще более сильную реакцию другого чувства – стыда. Мы не только жалеем о своем жестоком поступке, но и стыдимся его, хотя бы ничего специально-постыдного в нем не было. Этот третий момент настолько здесь важен, указывает Соловьев, что характеризует собой все душевные состояния, так что вместо ”мне совестно“ мы прямо говорим ”мне стыдно“.

Соловьев говорит, что в древних языках слова, соответствующие ”совести“, не были употребительны в живой речи, а заменялись словами, соответствующими ”стыду“ – это ясное указание на то, что первичный корень совести заключается именно в чувстве стыда.

Совесть есть внутренний судья, нашим поступкам. В ней отображен тот нравственный закон, который заложен Богом в человеке при его создании. В основу этого нравственного закона поставлено добро. Когда человек совершает какой-то поступок, выражая через него свое добро, то совесть одобряет его. Если же через сделанный поступок выражается не добро, а зло, совесть не одобряет человека, а осуждает, так как его действия в этом случае противозаконно нашей нравственной природе, основанной на добре. Она напоминает об этом нравственном внутреннем законе, о том, что наш поступок не соответствует его требованиям, и нам, как выражается Соловьев, становится совестно. Это действительно является зерном человеческого добра. И совесть наша постоянно требует проявления этого добра, всегда подавая свой внутренний голос, с осуждением, когда мы отступаем от добра. Этим нравственным качеством человек отличается от других живых существ. Он является не только живой особью, но и нравственным существом. Когда мы обидим ближнего, т. е. проявим по отношению к нему зло, совесть сразу за это осуждает, нам становится совестно, мы начинаем жалеть обиженного. И она, не утихает до тех пор, пока не восстановим нравственное должное отношение к себе и к ближнему, т. е. пока не восстановится добро в нашей нравственной природе.

Чем сильнее раздается голос нашей совести, тем больше она видоизменяется, проявляется в чувстве жалости, переходит в сожаление о самом себе и наконец становится чувством стыда. Это самый значущий момент ее проявления. Здесь оказываются задетыми все стороны нашей нравственной природы, так что, как говорит Соловьев, вместо ”мне совестно“, мы прямо говорим ”мне стыдно“. Мы стыдимся злого поступка, чуждого нашей нравственной природе, противоречащего нравственному закону и не имеющего ничего общего с добром. Здесь наша совесть достигает своей цели, восстанавливая нравственное добро.

Итак, Соловьев считает, что первичный корень совести заключается в чувстве стыда. Сам факт проявления стыда от сделанного поступка, говорит, что совесть наша основывается на этом чувстве. Если бы совесть не коренилась на чувстве стыда, то оно не давало бы о себе знать, даже когда ничего постыдного будто не сделано, и нам не становилось бы стыдно. У человека различие добра от зла заложено в чувстве стыда – из этой первоосновы, постепенно расширяя и утончая свою конкретно-чувственную форму, оно переходит в виде совести на всю область человеческой этики. Стыд и совесть говорят разными языками, но смысл того, что они говорят, один и тот же: это нехорошо, это не должно, это недостойно, и при употреблении самих слов стыдно-совестно провести точную границу по существу дела невозможно.

Развивая мысль, что допущенное нарушение любого из нравственных требований вызывает чувство стыда, данный поступок не имел ничего противного стыдливости или преодолению физической, материальной природы, отсюда Соловьев заключает, что ”различение в нравственной природе человека трех коренных основ не должно переходить в их разделение, что эти три корня на известной глубине срастаются в один и что нравственный порядок во всей совокупности своих норм есть по образующей сущности своей только расчленение одного и того же начала, обращенного в ту или другую сторону“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 224).

Далее философ утверждает, что чувство стыда, будучи реальнейшим образом связано с фактами половой сферы, перехватывает за пределы материальной жизни и, как выражение формального неодобрения, сопровождает всякое нарушение нравственной нормы, к какой бы области отношений она не принадлежала. Он считает, что общий нравственный смысл стыда есть лишь дальнейшим внутренним развитием того, что заключается уже в особом первоначальном его проявлении по поводу фактов половой жизни.

Исполнять требование нравственного начала человека побуждает его совесть, поступать согласно которой зависит только от самого человека. ”Поступать по совести и только по совести есть право и обязанность всякого человека, и в этом смысле всякий человек есть нравственный самодержец. Различия между людьми не в нравственном начале их жизни и их действий – это начало для всех одно и то же, – а только в объеме, условиях и способах применения этого начала“ (Соловьев В. С. Значение государства. – Письма Соловьева В. С.,  – М., 1911 – Т. 3. – С. 272).

То, что в природе человека заложен нравственный закон, голосом которого является совесть, подтверждает и Священное Писание: ”дело закона написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть“ (Рим. 2, 15). Поступать согласно совести вправе каждый, никто не может заставить идти против своего внутреннего закона. Поскольку совесть требует от человека осуществления добра, он обязан поступать только по совести. Не все люди одинаково соразмеряют поступки по совести, одни прислушиваются к ее голосу более, другие – менее. Отсюда и различное применение в них одного и того же нравственного начала. Соловьев считает, что совесть является внутренним судьей, о чем свидетельствует приговор, который она выносит за безнравственное действие. ”С этим совершенно согласен приговор той удивительной способности в нас, которую мы называем совестью: что бы мы ни измышляли для того, чтобы оправдать какое-нибудь безнравственное действие, как нечто такое, чего мы совершенно не могли избежать, при совершении которого мы были унесены потоком естественной необходимости, – всегда мы находим, что говорящий здесь в нашу пользу адвокат никак не может заглушить внутреннего обвинителя, если только мы сознаем, что во время совершения действия мы обладали ясным разумом, т. е. пользовались свободой. И хотя безнравственное действие объясняется естественными причинами, но это объяснение не есть оправдание, так как нисколько не уничтожает самопорицания“ (Соловьев В. С. Приложение. Эмпирическая необходимость и трансцендентальная свобода (по Шопенгауэру и Канту) к вопросу о безусловной виновности / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 615 – 616).

Что совесть наша является внутренним обвинителем, свидетельствуют наши мысли, ”то обвиняющие, то оправдывающие одна другую“ (Рим. 2, 15). Способность давать нравственную оценку своим действиям дана человеку Богом, она присуща ему. То, что мы не можем оправдать любое безнравственное действие, это совершенно естественно. Для того чтобы заглушить внутреннего обвинителя, т. е. нашу совесть, нужно изменить нравственный закон внутри нас, а это сделать никак невозможно. Поэтому мы должны только подчиняться ему в своих действиях. Когда мы становимся на путь безнравственной жизни, совесть наша не перестает нас обличать до тех пор, пока мы не восстановим внутреннюю правду.

Влечение нашей плотской природы должны быть подчинены нашей совести как закону. Когда они противоречат нашей совести, тогда должны считаться беззаконными, или греховными. ”Тогда голос совести, ввиду противоборствующей природы, называет себя законом, а животное влечение, как уже противоречащее закону, является беззаконием или грехом. Таким образом, грех порождается законом“ (Соловьев В. С. Вступление. О природе, о грехе, о законе и благодати / Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“ – 1982. – С. 26).

Совесть является для нас законом в том смысле, что она выражает требование нравственного начала, осуществляя которое, человек увековечивает себя. Животные влечения противоречат этому закону и являются беззаконием, или грехом, потому что они ведут к смерти. Пока человек не знает о всех требованиях нравственного закона, поскольку его совесть непробужденная, то и его безнравственные действия не будут для него грехом, как свидетельствует и ап. Павел. Для человека, имеющего понятие о нравственном законе из Священного Писания и совесть, пробужденную благодатью Божьей, безнравственные действия являются грехом.

Хотя наша совесть отличает добро от зла, но не дает силы человеку утвердиться в добре. ”Сознание нравственного долга, пробудившееся в человеке, выхватывает его из потока природной жизни и оставляет его беспомощным и одиноким. Наша совесть судит природу, отличает добро и зло, но не дает силы изменить, исправить природу, дать торжество добру и покорить зло“ (Соловьев В. С. Вступление. О природе, о грехе, о законе и благодати / Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 27).

Совесть наша – это только внутренний духовный закон, написанный на ”плотяных скрижалях сердца“ (2 Кор. 3, 3). Как знание внешнего закона не дает силы человеку исполнять его, так сознание нравственного долга не обеспечивает победы добра над злом. Для того чтобы исправить природу и подчинить зло добру, нужно усилие воли. Совесть напоминает человеку о его нравственном долге, а силою своей воли он исполняет этот долг в своей деятельности.

Соловьев определяет, при каких условиях за человеком можно признать свободу совести. ”Истинное учение о свободе совести принадлежит святому апостолу Павлу (I Кор. 10, 23 – 30) и от него усвоено православной Церковью. Совесть как чувство и сознание состояний благоприятных и тягостных, испытываемых человеком по совершению добра или зла, есть естественный нравственный закон, сохранившийся и после падения человека в его природе. Когда человек нравственным трудом и очищением сердца воплощает в себе закон Христов и когда совесть и ее веления становятся тождественными с законом Христовым, тогда человек получает право и свободу, без опасения нарушить заповедь Божию, действовать по своей совести. Итак, свобода совести есть высшее совершенство христианина, которого нельзя признать за всяким человеком без разбора“ (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. ІІ, Идолы и идеалы / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 633).

Несмотря на то, что совесть есть естественный нравственный закон, сохранившийся и после падения человека в его природе, совесть человека может быть повреждена, тогда этот закон может и не выражать правду, а будет выдавать зло за добро. В таком случае за человеком нельзя признать свободу совести, он будет заблуждаться в своих нравственных действиях, принимая зло за добро, а добро за зло. Для того, чтобы человек мог свободно действовать по своей совести, нужно, чтобы он свой естественный закон сообразовал с законом Христовым, который выражает полную правду. Когда совесть человека будет тождественна с законом Христовым, тогда он сможет действительно свободно действовать по своей совести и никогда не заблудится. Свобода совести должна быть признана только за тем, кто воплотил в себе закон Христов.

Наиболее слабой Е. Трубецкой признает: попытку Соловьева объяснить самую совесть как ”развитие стыда“. ”Тут поражает полное отсутствие доказательств, ибо нельзя же в самом деле рассматривать как доказательство двухкратную ссылку на человеческий язык, который нередко употребляет выражение – ”стыдно“ и ”совестно“ как равнозначащие. Говорить о тождестве стыда и совести как об истине самоочевидной не следовало бы прежде всего потому, что стыд есть всецело аффект, чувство, тогда как в совести чувство стыда как и чувство вообще – не более как сопровождающее, которое может быть, а может и не быть; это – не более как последствие и симптом, который нередко принимается людьми за корень и основание нравственного отношения. В языке, отождествляющем стыд и совесть, отразилось именно это заблуждение примитивного ума, который плохо разбирается в сложных явлениях. В действительности совесть есть самоопределение разума, его суд о человеческих отношениях вообще, независимо от того, какие чувства вызываются в нас этими отношениями. Разумеется, в ряде случаев, совесть вызывает в человеке стыд, именно в тех случаях, когда сам он совершил какой-либо поступок, противный совести. Но в целом ряде других случаев совесть стыда не вызывает: таковы, например, те случаи, когда она судит о поступках других людей и в особенности о поступках, никем не совершенных, а только возможных, или решает общие принципиальные вопросы о спорных человеческих отношениях. Когда в качестве гражданского или третейского судьи человек по совести присуждает спорную вещь одной из тяжущих сторон, из коих каждая убеждена в своем праве, он может при этом и не испытывать какого-либо стыда ни за них, ни тем более и за самого себя. Не испытывает стыда и законодатель, когда он по совести разрешает какой-либо сложный общественный и вместе нравственный вопрос, например, вопрос об образе правления, о той или другой форме избирательного права и т. п. Нередко между стыдом и совестью существует даже прямой антагонизм, именно в тех случаях, когда хорошему поступку препятствует ложный стыд. Так, например, часто бывает нужно отрешиться от ложного стыда, чтобы принести покаяние. Когда вопреки стыду оно приносится, этим доказывается независимость совести от стыда как от всякого аффекта. Утверждать что совесть есть ”развитие“ стыда, значит целиком сводить к чувству весь практический разум с его нормами всеобщими и безусловными. Все вообще учение Соловьева о стыде, помимо других недостатков, грешит несомненным преувеличением эмпирического элемента нравственности“ (Трубецко Е. Миросозерцание В. С. Соловьева – М., 1913. – Т. 2. – С. 92-93).

Б. Н. Чичерин также доказывает независимость совести от стыда, поскольку она исходит из высшей сверхчувственной области. ”Видеть в совести развитие полового стыда все равно, что признавать солнечный свет развитием слабых его отражений в темных пещерах. В совести мы имеем свет, исходящий из высшей сверхчувственной области, а не совершенствованный инстинкт, относящийся к физической природе.

Для общедоступной этики, избегающей метафизических объяснений, она составляет единственную твердую точку, на которую можно опереться в изложении нравственного закона. Конечно, совесть указывает на метафизическую природу человека, которая проявляется здесь в реальном факте; но, как таковой, она дается внутренним опытом. Голос ее слышен каждому человеку, не отуманенному страстями. Поэтому нравственному философу надлежало, прежде всего, исследовать этот факт, показать его свойства, его требования и его отношения к действиям человека. Только на этом краеугольном камне, а не на половом стыде можно воздвигнуть нравственное здание. Но как исследовать совесть, не касаясь вопроса о свободе воли? Совесть есть, по-преимуществу, выражение внутренней свободы человека, отвергающей всякий внешний авторитет и решающей единственно на основании собственного сознания добра и зла. В совести человек является самоопределяющимся, а потому нравственным существом. Здесь неразрывная связь между нравственностью и внутренней свободой проявляется вполне“.

Чичерин подчеркивает, что совесть в нравственных вопросах имеет решающий голос. ”Нравственный закон не имеет принудительной силы: он обращается не к общественной власти, а к личной совести, которая в нравственных вопросах имеет решающий голос. Только через совесть он может осуществлять свои требования. Если в этом святилище человеческого духа он оказывается бессильным, если, как уверяет Соловьев, без полиции и тюрем нравственность остается не более как невинным пустословием, то нравственное совершенствование человеческого рода имеет весьма мало шансов на успех“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1990. – № 1. – С. 105).

Н. О. Лосский называет совесть ”голосом Божьим“ в человеке и считает, что совершенное опознание его в земных условиях невозможно. ”Совесть есть способность деятеля оценивать свои поступки с точки зрения требований нормальной эволюции, согласно индивидуальной нормативной идее деятеля. Совесть можно назвать ”голосом Божьим“ в человеке, конечно, не в смысле прямого Божественного откровения, а в том смысле, что источник ее есть первозданный индивидуальный ”образ Божий“, присущий человеку. Основа совести, индивидуальная нормативная идея есть начало, столь глубинное и столь далекое от скудости земного бытия, что совершенное опознание его в земных условиях невозможно; поэтому приговоры совести поднимаются из темных недр духа безотчетно и могут быть рационально обоснованы только в простейших случаях, когда речь идет об исполнении справедливых требований законнической морали, т. е. той, которая выразима в общих правилах поведения. Неудивительно поэтому, что возможны ошибки знания, например принятие за голос совести такого самоосуждения, которое возникает вследствие нарушения условных форм приличия и т. п. Понятно отсюда, что Шеллер ставит выше совести усмотрение добра в его ”очевидной самоданности“. С этим нельзя не согласиться, но необходимо прибавить, что знание добра и зла в полной мере возможно только в Царстве Божьем, а в наших условиях часто приходится довольствоваться инстинктивным голосом совести“   (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 101).

В. Соловьев впадает в ошибку, выводя совесть из чувства стыда. Совесть исходит из высшей сверхчувственной области, является голосом Божьим в человеке, источником ее есть образ Божий заложенный в нравственной природе человека. Совесть – это внутренний судья, или, как выражается Е. Трубецкой, самоопределение разума, его суд о человеческих поступках, независимо от того, какие чувства вызываются в нас этими поступками. В большинстве случаев совесть вызывает чувство стыда, поэтому между ними существует теснейшая связь. Такая взаимосвязь между совестью и стыдом побудила Соловьева видеть в совести не что иное, как развитие одной из основ нравственности – чувства стыда. Совесть может вызывать также чувство жалости и благоговения. Из этого Соловьев делает вывод, что нравственная жизнь человека, во всех своих трех сферах, произрастает из одного корня. Стыд вызывается недолжными поступками, совесть же дает о себе знать, когда нарушается закон, написанный в сердцах наших – и в этом они совпадают. Но выводить из стыда совесть, как делает Соловьев, будет неправильно. Совесть является внутренним судьей, свидетельствующим о нравственном законе, заложенным Богом в природе человека, осуждающим или одобряющим его поступки.

2. Преодоление смерти через воспроизведение жизни в акте рождения

Соловьев говорит, что сущность жизни, ее главное дело – для животных, несомненно – заключается в увековечении через воспроизведение в новых единицах той особой формы органического бытия, которая представляется тем или другим животным, образ бесконечности, единственно доступный для животного. Но отсюда понятно огромное, основное значение генитальной функции и для жизни человеческой. По мысли Соловьева, если человек по существу есть больше, чем животное, то его выделение из животного царства, его внутреннее самоопределение как человека должно начинаться именно в этом средоточии органического бытия. И здесь же, в этом средоточии жизни, человек сознает недостаточность родовой бесконечности, в которой животное находит свое высшее предназначение. И на человека функция продолжения рода предъявляет свои права и через это хочет увековечиваться. Но внутреннее естество отвечает на такое требование: ”Я не то же, что ты, я сверх тебя, я не род, хотя от рода, – я не род, а дух. Я хочу и могу быть бесконечным и бессмертным не в тебе только, а сам по себе“.

Соловьев говорит, что в чувстве полового стыда человек признает для себя постыдным и, следовательно, дурным, недолжным не какое-нибудь частое и случайное уклонение от какой-нибудь нравственной нормы, а самую сущность того закона природы, которому подчиняется весь органический мир. Из этого он делает заключение, что человек прежде и больше всего стыдится именно самой сущности животной жизни, или коренного проявления природного бытия, и этот факт прямо показывает его как существа сверхживотного и сверхприродного. Таким образом, в этом стыде человек становится человеком в полном смысле.

В отличие от животных человек имеет двухсоставную природу –материальное тело и бессмертную душу. Все его органическое бытие сосредоточено в материальной природе. Человек, как и животные, желает увековечить свою жизнь. Единственным путем увековечения для животных есть воспроизведение новых единиц живых существ, и в этой родовой бесконечности оно находит свое предназначение. Другого пути увековечивания для него не существует. Для человека же как существа сверхживотного такой путь неприемлем. Если бы он останавливался на этой родовой бесконечности, то увековечивал бы только свою низшую природу, которая не составляет основы его существа. А основой человеческого существа, как подчеркивает и Соловьев, является его дух, т. е. духовная природа, которая сама по себе уже бесконечна и бессмертна, и не нуждаясь в другом пути увековечения, в частности через размножение. Поэтому человек стыдится самой сущности животной жизни. Чувство стыда говорит ему, что он не животное, а выше твари. В стыде он обнаруживает самого себя как существо духовное. Поэтому, как говорит Соловьев, и становится человеком в полном смысле.

Соловьев считает, что в половом акте воплощается бесконечность природного процесса, и, стыдясь этого акта, человек отвергает саму эту бесконечность как недостойную себя. Человек, как нравственное существо, не хочет повиноваться этому природному закону вымещения поколений, закону вечной смерти, он не хочет быть вымещающим и вымещаемым, а ощущает сначала смутно и потребность, и способность вместить в себе самом всю полноту вечной жизни. Для этого ему не нужно создавать из ничего никакой новой жизненной силы, а только овладеть той, которая дана в природе, и воспользоваться ею для лучшего употребления. Мы называем гениальными людей, говорит Соловьев, у которых живая творческая сила не тратится целиком на внешнее дело плотского размножения, но идет еще и на внутреннее дело духовного творчества в той или другой области.

Но такое увековечение, по мнению философа, если на нем остановиться как на окончательном, очевидно, оказывается призрачным, ибо совершается на той же почве сменяющих друг друга и исчезающих поколений, так что ни тот, о котором помнят, ни те, которые помнят, настоящей жизнью не обладают. Присущий нам истинный дух, проявляющийся громче всего в половом стыде, не требует от нас высоких способностей к искусствам и наукам, дающим славное имя в потомстве. Но он требует гораздо большего: как настоящий дух, т. е. связанный с целым родом, хотя и выше его стоящий, он обращается не к одним только избранникам, а ко всем и каждому, всех и каждого остерегая от всего того процесса дурной бесконечности, через который земная природа вечно, но напрасно строит жизнь на мертвых костях.

Для человека неприемлем путь увековечения через бесконечное родовое размножение, потому что он как духовное существо имеет возможность вместить в себе самом всю полноту вечной жизни. Человеку как существу нравственному, оказывается, не нужно повиноваться закону вымещения поколений, закону вечной смерти, и не нужна ему родовая бесконечность, о которой говорит В. Соловьев, для увековечения своей жизни. Не нужно ему создавать из ничего новой жизненной силы. Она дана ему в его природе, в его бессмертной душе. Человеку только нужно воспользоваться бессмертием своей духовной природы.

Не может быть увековеченной жизнь и через гениальных людей, в которых живая творческая сила тратится на внутреннее дело духовного творчества. Во-первых, это возможно не для всех, так как не все люди в своей жизни становятся гениальными, во-вторых, от тех, кто должен бы сохранять память о гениальных людях, требуется, чтобы они обладали полнотой вечной жизни, чего не допускает смерть. Дух наш, как правильно замечает Соловьев, через чувство стыда предостерегает нас от призрачной бесконечности и всегда напоминает, что наша вечность не заключается ни в бесконечности рода, ни в славности нашего имени в потомстве, а в бессмертии нашего духа.

Соловьев говорит, что настоящая сила полового стыда в том, что мы стыдимся здесь не вообще только своего подчинения природе, а своего подчинения ей в дурном деле, потому что тот путь, на который влечет нас плотской инстинкт и от которого остерегает чувство стыда, – путь, в начале своем постыдный, в конце оказывается и безжалостным и нечестивым, чем ясно обнаруживается внутренняя связь всех трех нравственных норм, уже заключенных в первой. Половое воздержание есть не только аскетическое, но вместе с тем и альтруистическое, и религиозное требование. Соловьев исходит из того, что закон того животного размножения, которого мы стыдимся, есть закон вымещения или вытеснения одних поколений другими, закон, прямо противный принципу всечеловеческой солидарности. И мы тем более виновны, что наше участие в безжалостном деле природы, вытесняющей прежние поколения новыми, относится ближайшим образом к тем, кому мы особенно и всего более обязаны, к нашим собственным отцам и предкам, так что это дело оказывается противным не только жалости, но и благочестию.

Для человека как существа нравственно-духовного смерть неприемлема, он не может согласиться с законом вымещения или вытеснения одних поколений другими, он хочет увековечить свою жизнь. В этом деле большое значение имеет чувство стыда, которое противодействует тому, что, ведет к умерщвлению жизни. К умерщвлению жизни, т. е. к смерти, ведет зло. Злом является нарушение должных нравственных отношений к самому себе, к себе подобному и к высшему себе. Если мы подчиняемся природе в дурном деле, становимся на путь, на который влечет нас плотский инстинкт, мы делаем себе зло. Закон животного размножения, по Соловьеву, есть закон вымещения или вытеснения одних поколений другими, значит, мы не проявляем солидарности к себе подобным существам – вытеснение одних поколений другими также является злом.

В этом с ним трудно согласиться. Ведь, безусловно, в число вытесненных входят наши отцы и предки, кому мы особенно обязаны. Здесь нарушается наше благочестие, это наше нечестие также является злом. Мы убеждаемся, что действительно, как показывает Соловьев, путь, от которого остерегает чувство стыда в начале своем, постыдный, в конце оказывается безжалостным и нечестивым. Если человек хочет увековечить свою жизнь, то к этому ведет только добро. Добро проявляется через исполнение должных нравственных отношений, и все эти требования нарушаются в плотском инстинкте, а исполняются в половом воздержании через чувство стыда, это чувство остерегает нас от зла и способствует утверждению добра, через которое человек достигает вечной жизни.

Соловьев считает, что деторождение есть добро; оно добро для матери, которая, по слову апостола, спасается деторождением (I Тим. 2, 15), и, конечно, также добро для отца, участвующего в этом спасительном деле, добро, наконец, для получающих дар жизни. А вместе с тем также несомненно, считает Соловьев, что есть зло в плотском размножении, не случайное и внешнее зло тех или других бедствий, сообщаемых рождаемым вместе с жизнью, а существенное и нравственное зло в самом плотском акте, через который мы утверждаем собственным согласием темный путь природы, постыдный для нас своей слепотой, безжалостный к отходящему поколению и нечестивый потому, что это поколение – наши отцы.

Но ведь это зло природного пути для человека может быть исправлено только самим человеком, и то, чего не сделал человек настоящего, может быть сделано человеком будущего, который, родившись тем же путем животной природы, может отречься от него и переменить закон жизни. Вот, подчеркивает Соловьев, разрешение рокового противоречия: зло деторождения может быть упразднено самим же деторождением, которое чрез это становится добром. Но эта спасительность деторождения будет призрачна, говорит он, если рождаемые будут делать то же, что и рождающие, так же согрешат и умрут.

Но дело в том, отвечает Соловьев, что возможность лучшего пути жизни, поднимающего нас над природой с ее темным и бессильным стремлением, чтобы открыть нам и в нас полноту силы и света, эта возможность, заключающаяся и в нас самих, как и в детях, – у них полнее, чем в нас, ибо сохраняется еще в своей целости, нерастраченная, как у нас, в потоке пустой и дурной действительности. Все согласны, заключает Соловьев, что особая прелесть детей – в их невинности, но эта фактическая невинность не могла бы приводить нас в радость и восхищение, если бы мы были уверены, что она непременно будет потеряна.

Совершенно правильно считает Соловьев, что деторождение есть добро. Кроме того, что оно добро для матери, для отца, для получающего дар жизни, как указывает Соловьев, оно добро еще и тем, что рожденное получает не только материальное бытие, но и становится нравственно-духовным существом. Основой нравственности является добро. Таким образом, в самой природе рожденного заложено добро, которое следует ему проявлять в своей жизни, чтобы увековечить ее. Нужно согласиться с Соловьевым, что деторождение вместе с тем есть нравственное зло потому, что сам половой акт выражает господство животной природы над духом, что является постыдным для человека, и этот поступок оказывается злом. Кроме того, он безжалостен, так как вытесняет поколения, и нечестив, поскольку вытесняемые есть ближайшим образом наши отцы.

Разрешение этого противоречия Соловьев видит в том же самом деторождении, направляя дело так, чтобы из него получилось добро. Это может сделать человек будущего, который, родившись через плотский акт, может отречься от него и переменить закон жизни, как говорит В. Соловьев. Другого пути разрешения этого противоречия нет. Самое главное то, что возможность лучшего пути жизни заключается в нас самих, как и в детях, притом в детях она сохраняется еще в своей ценности и нерастраченная. В частности, перемену Закона жизни мы наблюдаем в девственниках, в которых сила духа превозмогает темную силу животной природы. Полная перемена Закона жизни для всех, посредством чего деторождение станет добром, наступит в будущем, и зло деторождения будет упразднено после всеобщего воскресения, ”ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах“ (Мф. 22, 30).

Соловьев говорит, что в половой любви человеческой есть сторона положительная, которую он называет ”влюбленностью“. Влюбленность, по определению Соловьева, существенно отличается от половой страсти животных. Предмет для влюбленного – это определенное лицо, и он стремится увековечить не род, а тленное это лицо и себя с ним. От других видов индивидуальной любви человеческой: родительской и детской, братской и т. д. – влюбленность отличается особенно нераздельным в ней единством духовной и физической стороны. Для влюбленного психическое и телесное существо любимого, хотя разным образом, но в равной степени интересны, значительны, дороги, он привязан к ним с одинаковой напряженностью чувства. Что же это значит с нравственной точки зрения? Соловьев отвечает, что в пору расцвета всех сил человека в нем открывается новая духовно-физическая сила, наполняющая его восторгом и героическими стремлениями, и высший голос говорит ему, что эта сила дана ему недаром, что он может воспользоваться ею для великого, что то истинное и вечное соединение с другим лицом, какого требует пафос его любви, может восстановить в них образ совершенного человека и положить начало такому же воссозданию во всем человечестве. Стыд удерживает человека от недолжного, животного пути, а пафос любви указывает на путь должный и высшую цель для той положительной избыточной силы, которая заключается в самом этом пафосе. Когда же человек эту высшую силу обращает туда же, на животное дело воспроизведения, то ясно, что он тратит ее попусту; ибо дело деторождения у человека, как и у животных, этого вовсе не требует, оно весьма успешно совершается через обыкновенные органические отправления без всякого высокого пафоса личной любви.

Вполне нужно согласиться с Соловьевым, по поводу положительной стороны половой любви – ”влюбленности“. Итак, если стыд удерживает человека от недолжного, животного пути, пафос любви указывает на путь должный. Это должное совершается в тайне супружеского союза, установленном в Новом Завете Иисусом Христом, который сказал: ”... посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть“ (Мф. 19, 5 – 6). Поэтому влюбленность отличается своим индивидуальным, сверхродовым характером.

Супружеской любви в противовес другим видам индивидуальной любви человеческой свойственно нераздельное единство духовной и физической стороны, так что двое становятся ”одна плоть“. Супружеская любовь или, как ее называет Соловьев, влюбленность, соответствует природе человека, тем более, что она освящена Богом. Через нее в супругах,

по Соловьеву, восстанавливается образ совершенного человека. Каким образом восстанавливается образ совершенного человека в супружеской любви, это является тайной. ”Тайна сия велика, я говорю по отношению ко Христу и к Церкви“ (Еф. 5, 32) – говорит св. ап. Павел. По образу духовного союза Христа со своей Церковью устанавливается духовный союз между супругами, как Христос пребывает в теснейшем единстве с Церковью, таким же образом супруги соединены между собой. Таким образом, подтверждается мнение Соловьева, что человек свою высшую силу, т. е. пафос любви, не должен тратить попусту на животное дело родотворения, а воспользоваться ею для восстановления образа совершенного человека.

По мнению Соловьева, любовь служит для восполнения разделенной природы человека, соединяя две жизни в одну: ”только половая любовь может вести к действительному и неразрывному соединению двух жизней в одну, только про нее и в слове Божьем сказано: ”будут два в плоть едину“ (Мф. 19, 5), т. е. станут одним реальным существом“ (Соловьев В. С. Cмысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 511).

Действительно, если бы не было любви, тогда невозможно было бы сближение и соединение двух существ, человек не мог бы ”оставить отца и мать и прилепиться к жене своей и стать с нею одною плотью“ (Мф. 19, 5). Благодаря только любви и существует реальная возможность слияния двух жизней в одну, другой силы, ведущей к такому единению, не существует.

Соловьев считает, что задача любви состоит в создании истинного человека. ”Создать истинного человека, как свободное единство мужского и женского начал, сохранивших свою формальную обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение, – это и есть собственная ближайшая задача любви“.

Когда человек был неразделенным, он обладал всей полнотой своего существа и был истинным человеком. Но после того, как был разделен на мужское и женское начала, он лишился этой полноты. Поэтому задачей любви должно быть духовное соединение мужского и женского начал в единое реальное существо для создания истинного человека. При этом они сохраняют свою формальную обособленность, потому что в любви соединяют то, что есть для них существенным, соединяют свои внутренние духовные природы в единую природу и становятся одной жизнью. Соловьев говорит, что ”любовь есть внутренняя неразделенность и единосущие двух жизней“.

Человек, любя другое существо, не мыслит себя вне этого существа; внутренне вмещает его в себе и сам вмещается в нем, и живет с ним одной жизнью.

Такое же понимание половой любви, совпадающее с Соловьевым, мы находим у Н. О. Лосского: ”Не следует, однако думать, будто цель половой любви сводится лишь к тому, чтобы произвести на свет ребенка. Более прямой и непосредственный смысл ее состоит в том, что два лица, мужского и женского пола, обладая в значительной мере противоположными свойствами, особенно удачно дополняют друг друга. Абсолютная гармония двух лиц возможна не в земном осуществлении их, а в соотношении их образа Божия. Подлинная любовь именно и начинается там, где есть ведение идеальной основы личности, не субъективная ”идеализация“ ее, а подлинное постижение образа Божия в ней. Такая идеальная любовь представителей двух полов есть высокий плод культуры, осознавшей абсолютную ценность личности. Она представляет собой наиболее всестороннее преодоление эгоистической обособленности и сопутствуется не только духовно-душевным единосущием, но и дополняется наиболее телесным взаимопроникновением, возможным и естественным только в отношениях двух противоположных полов друг другу. Соловьев в своей замечательной статье ”Смысл любви“ показал, что в индивидуализированной, проникнутой духовностью половой любви на первый план выдвигается не задача размножения, а глубокое единство двух лиц. Достигая полной конкретности, оно естественно завершается также и единением тел. Отсюда можно решиться сделать вывод, что половое общение сохраняет свою высокую ценность даже и тогда, когда не ведет за собой произведение на свет ребенка. Только тогда, когда духовно-душевная сторона этого общения отсутствует, и оно низводится на степень наслаждения чувственными переживаниями, оно приобретает характер разврата, разлагающего душу и тело“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 192-193).

Соловьев говорит, что чувство стыда служит естественной основой для принципа аскетизма, но содержание этого чувства не исчерпывается отрицательными правилами воздержания. В стыде противится влечениям плотского, животного пути не только формальная высота человеческого достоинства или принадлежащих разуму сверхживотных способностей бесконечного понимания и стремления, но еще и существенная жизненная целость человека, скрытая, однако не уничтоженная в данном его состоянии. Стыд в своем первичном явлении не имел бы того особого жизненного характера, не был бы локализированным духовно-органическим чувством, если бы он выражал только формальное превосходство человеческого разума над иррациональным влечением животной природы: ведь это превосходство умственных способностей не теряется человеком на том пути, от которого его остерегает стыд, – теряется что-то другое, реально и существенно связанное с прямым предметом стыда, и недаром половая стыдливость называется также целомудрием.

П. А. Флоренский также понимает целомудрие как цельность личности. ”Целомудрие по своему этимологическому составу указывает на цельность, здравость, неповрежденность, единство и вообще нормальное состояние внутренней жизни, нераздробленность и крепость личности, свежесть духовных сил, духовную устроенность внутреннего человека. Целомудрие – почти то же, что целомысленность (разумея ”мысль“ в отеческом словоупотреблении, т. е. в смысле вообще духовной жизни), цело-мыслие, цело-умие, цело-разумие, здраво-умие, здраво-мудрие. Таково значение слова у св. отцов, таково же оно и у древних философов. Целомудрие – это простота, т. е. органическое единство, или, опять таки, цельность личности. Противоположностью целомудрию является состояние развращенности, разврата, т. е. развороченности души: целина личности разворочена, внутренние слои жизни, которым надлежит быть сокровенными даже для самого Я – таков по преимуществу пол, они вывернуты наружу, а то, что должно быть открытым, – открытость души, т. е. искренность, непосредственность, мотивы поступков, – это-то и запрятывается внутрь, делая личность скрытной. Жизнь личности совершается не ”по чину“ и в ней – все не на месте. Развращенный человек – как бы вывороченный наизнанку человек, – человек, кажущий изнанку души и прячущий лицо ее. Глаза такового избегают встречного взгляда, но уста извергают гнилое слово. Он трусит, как бы не узнали его слабости, а сам бесстыдно выставляет постыднейшее. Стыд – это указатель, что, – хотя и законное и Богом данное, – но должно таиться внутри, и что – быть обнаженным. Но когда стыдливости нет, тогда является бесстыдство и цинизм, – казание сокровенного и прятание показуемого. Подъем на вершину сознания всего того, чему прилично быть в полумраке подсознательной области, или, – что то же, – нисхождение сознания в таинственный сумрак корней бытия, хамовское и хамское высматривание наготы родительства, – это и есть тот вывих душевной жизни, который именуется развращенностью. Тут получает себе лик и, как бы, личность сторона нашего существа естественно безликая и безличная, ибо она – родовая жизнь, хотя и в лице происходящая. Получив же призрачное подобие личности, эта родовая подоснова личности делается самостоятельной, а настоящая личность распадается. Родовая область выделяется из личности и потому, имея лишь вид личности, перестает подчиняться велениям духа, – становится неразумной и безумной, а самая личность, потеряв из своего состава свою родовую основу, т. е. свой корень, лишается сознания реальности и делается ликом не реальной основы жизни, а пустоты и ничтожества, т. е. пустой и зияющей личиной, и, прикрывая собой ничего действительного, самой собой осознается как ложь, как актерство. Слепая похоть и бесцельная лживость – вот что остается от личности после ее развращения“ (Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. – М., 1990. – Т. 1. – Ч. 1. – С. 180-182).

Человек лишен целостности своего существа и своей жизни. В истинной, целомудренной любви к другому полу он стремится, надеется, мечтает восстановить эту целость. Такие стремления, надежды и мечты разрушаются тем актом минутного, внешнего и призрачного соединения, которым природа, заглушая стыд, подменивает желанную целость. Это только подтверждает, усиливает и увековечивает глубокое фактическое разделение или раздробление человеческого существа. За основным делением, на два пола, или по полам, идет обусловленное внешним соединением этих полов дробление в порядке последовательности на ряды сменяющих и вытесняющих друг друга поколений, что и в порядке сосуществования ведет к созданию множества друг другу внешних, чуждых и при встрече враждебных особей.

В человеке, где центробежная сила имеет внутренний характер сознаваемого недолжного, или греха, ей противостоит и реагирует против нее также внутренне пребывающая целость существа человеческого: во-первых, в основном чувстве стыда, или целомудрия, противящегося смесительным и раздробительным стремлениям природы в области жизни реальной, или чувственной; и в положительном проявлении стыда – в пафосе целомудренной любви, не мирящейся ни с разделением полов, ни с их внешним, обманчивым соединением; затем в области жизни общественной уже размножившегося человека центробежная сила природы, проявляющаяся как эгоизм каждого и антагонизм всех, вызывает противодействие той же целости человека, выражающейся здесь как внутренняя солидарность извне разрозненных особей, психически ощущаемая в чувстве жалости.

В основе нравственной природы человека поставлено добро. Когда человек проявляет это добро в своей жизни, он этим нравственно совершенствуется и восстанавливает образ совершенного человека. Добро во всей своей полноте может проявляться, когда сохраняется целостность человеческого существа. Когда целостность своей природы человек теряет через раздробление или разделение существа, тогда ослабляется его нравственная сила и меньше проявляется через нее добро. Поэтому Соловьев правильно замечает, что в стыде противится влечениям плотского, животного пути не только формальная высота человеческого достоинства или принадлежащих разуму сверхживотных способностей бесконечного понимания и стремления, но еще и существенная жизненная целостность человека.

Стыд является прямой реакцией нравственного добра на безнравственное зло через раздробление человеческого существа. Он выступает против недолжного деления человеческого существа. Совершенно точно говорит Соловьев, что в своем первичном явлении стыд не имел бы того особого жизненного характера, не был бы ограничивающим духовно-органическим чувством, если бы реально и существенно не был связан с целостностью человеческого существа, которая является прямым предметом стыда. Это дает возможность Соловьеву половую стыдливость называть также целомудрием. Поскольку добро может проявляться во всей своей полноте, когда сохраняется целостность человеческого существа, поэтому как говорит Соловьев, человек, лишенный целости своего существа, в своей жизни, в истинной, целомудренной любви к другому полу стремиться восстановить эту целость. Такие стремления разрушаются внешним соединением, которым подменивается желанная целость.

Соловьев правильно говорит, что этому противостоит внутренне пребывающая целость существа человеческого: в основном чувстве стыда и в положительном его проявлении – пафосе целомудренной любви. При этом стыд выражается индивидуальным целомудрием. Внешним соединением полов обуславливается дальнейшее дробление на ряды сменяющих и вытесняющих друг друга поколений. Ему, как замечает Соловьев, противодействует также целость человека, выражающаяся здесь как внутренняя солидарность извне разрозненных особей, которая психически ощущается в чувстве жалости. То есть жалость выражается как социальное целомудрие. Поскольку полнота добра проявляется при целостности человеческого существа, поэтому целомудрие в христианстве ставится выше брака. Этой целости желает христианам св. ап. Павел, когда говорит: ”Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится…“ (I Фессал. 5, 23).

Соловьев утверждает, как существует в человеке естественный материализм – стремление рабски, с пресмыкающимся наслаждением отдаться слепым силам животности; как существует в нем естественный эгоизм – стремление внутренне обособиться от всего другого и все свое поставить безотносительно выше всего чужого, так существует в нем и естественный атеизм – практический атеизм, или гордое стремление отрешиться от абсолютного совершенства, поставить себя как безусловно независимое начало своей жизни. По мнению Соловьева, этот самый принципиальный и важный вид центробежной силы, отнимающей у человека не только возможность, но и желание всецелостного бытия, вызывает могущественное противодействие нашей сокровенной целостности, выражающейся здесь в религиозном чувстве благочестия.

Исключительной важности этого отношения соответствует и то особое видоизменение, которое испытывает сознание недолжного, когда оно вызвано нарушением именно религиозной обязанности: здесь уже говорится не ”стыдно“ и не ”совестно“, а ”страшно“. Иметь страх Божий, или быть богобоязненным, не значит, конечно, пугаться Божества, а бояться своего противоречия Божеству, или недолжного отношения к Нему, – это есть чувство действительного несоответствия нашего абсолютному добру, или совершенству, именно стремление участвовать в его совершенстве, сохраняя и реализуя целость своего существа.

Вся нравственная деятельность человека заключается в том, чтобы развивать добро, которое заложено в нашей нравственной природе. Этим человек нравственно совершенствуется и приближается к абсолютному добру, сохраняя целость своего существа. Препятствием в этом стремлении к абсолютному добру являются, как указывает В. С. Соловьев, естественный материализм, эгоизм и естественный атеизм, которые не имеют ничего общего с нравственным добром и в основе которых поставлено безнравственное зло. Вершиной этого зла является практический атеизм. Человек ставит себя здесь как независимое начало своей жизни, этим отделяясь от всецелостного бытия и лишаясь возможности развивать свое добро.

С этим не может согласиться целость человеческого существа, оно оказывает могущественное противодействие, которое выражается, как и указывает Соловьев, в религиозном чувстве благочестия. Поэтому благочестие является религиозным целомудрием, противодействующем отделению человека от абсолютного средоточия жизни. Так как человек, отделяя себя от всецелостного бытия, нарушает религиозную обязанность и этим лишается возможности совершенствоваться в добре, чтобы оно соответствовало абсолютному добру, и им окончательно может завладеть зло, то здесь возникает сильное проявление чувства недолжного, которое выражается не в стыде, не в совести, а в страхе. Когда человек, осознает, что он не соответствует абсолютному добру, ему становится, как говорит Соловьев, не ”стыдно“, и не ”совестно“, а ”страшно“. Этот страх Божий помогает ему изменить свое недолжное отношение к Богу на должное и этим сохранить целость своего существа.

Существо нравственности само по себе одно – это целость человека, заложенная в его природе как пребывающая норма и осуществляемая в жизни и истории через борьбу с центробежными и дробящими силами бытия как нравственное делание. Соловьев говорит, что мы должны охранять свою внутреннюю потенциальную целость для того, чтобы иметь возможность осуществить ее и в действительности, действительно создать целого человека лучшим и более прочным способом, чем тот, который предлагает нам природа. Это осуществление осложняется и задерживается, но не устраняется совершившимся размножением человека, разделением его единого существа на множество особей.

О том, что в целомудрии сохраняется половая энергия, говорит и Н. А. Бердяев: ”В целомудрии наиболее сохраняется целостность человека, и потому половая энергия не проявляется в дробной функции сексуального акта, нет даже помышления о таком дроблении. Дробная функция сексуального акта есть утеря целостной половой энергии, есть отчуждение этой энергии от целостного существа человека. Но целомудрие не есть отрицание пола – целомудрие есть сохранение целостности, концентрация половой энергии во всем целостном существе человека. Полюс противоположный целомудрию – разврат – есть крайняя степень дробления половой энергии, отчуждение ее от целостного существа человека, есть утеря цельности. И в сексуальном акте неизбежно есть элемент разврата, ибо есть дробление и отчуждение половой энергии от цельной жизни тела и духа, превращение пола в частную функцию. Девственность не есть отрицание, умаление или отсутствие пола – девственность есть положительная половая энергия, она есть сохранение целостности пола, недопущение дробления. С этой точки зрения, само возникновение из глубин пола дифференцированной половой функции есть как бы падение человека, утеря цельности, возникновение разврата в глубочайшем смысле этого слова“ (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – С. 401-402).

Благодаря этому новому условию, создающему человека – общество, пребывающая целость его существа проявляется уже не в одном целомудрии, охраняющем его от природного дробления, но еще в социальной солидарности, восстановляющей через чувство жалости нравственное единство уже раздробленного физического человека. Здесь уже яснее выступает различие нравственных элементов, слитых в первичном чувстве стыда. И формально-нравственный элемент стыда, слитый там со своей психофизической основой, выделяется в виде того более тонкого и отвлеченного чувства, которое называется совестью. Нравственность одна, и ее полное проявление в стыде, реагируя против дела плоти, тем самым реагирует против дурных последствий этого дела, между прочим, и против эгоизма размножившегося человека. Но особая, определенная нравственная реакция против этого нового зла психологически выражается как жалость, а в формально-нравственном своем выражении есть совесть – это социальный стыд. И та же совесть, приняв новый вид страха Божия, говорит ему: все твое долженствование и все твое могущество – в Боге; ты должен, значит, можешь всецело отдаться Ему и через Него дать действительное совершение своей целости – насытить до конца и целомудренную любовь, и жалость свою, добыть для себя и для всех бессмертную и нетленную жизнь. И стыд, и совесть, и страх Божий суть только отрицательные выражения для необходимых условий столько же реального, сколько и высокого, богочеловеческого дела.

Человеческое существо является двусоставным, оно обладает материальным телом и разумной душой. Как существо материальное, человек составляет часть природы. Духовная сторона его существа возвышает его над материальной природой и ставит в центре всего создания. Через духовное совершенство человек достигает полного единения с абсолютным духовным существом – Богом, который выше его. Поэтому Соловьев говорит: ”В пределах своей данной действительности человек есть только часть природы, но он постоянно и последовательно нарушает эти пределы, в своих духовных порождениях – религии и науке, нравственности и художестве – он обнаруживается как центр всеобщего сознания природы, как душа мира, как осуществляющаяся потенция абсолютного всеединства, и, следовательно, выше его может быть только это самое абсолютное в своем совершенном акте, или вечном бытии, т. е. Бог“ (Соловьев В. С.Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 503-504).

По Соловьеву, единое существо нравственности рассматривается как целость человека, заложенная в его природе, как пребывающая норма. Это совершенно верно потому, что основой нравственности является добро. Для содержания и осуществления этого добра должна быть определенная норма, которой является целость человека. Целость человека как пребывающая норма благоприятствует проявлению добра во всей полноте. Добро во всей полноте осуществляется только через целость человека. Без такой целости – этой пребывающей нормы – невозможно осуществить добро и увековечить жизнь. Соловьев говорит, что целость человека осуществляется в жизни и истории через борьбу с центробежными и дробящими силами бытия как нравственное делание. Вместе с осуществлением целости человека осуществляется и нравственное добро, поэтому Соловьев называет борьбу с центробежными и дробящими силами бытия нравственным деланием. Когда утверждается целость человека, тогда человек утверждается в добре и через это увековечивает свою жизнь.

Соловьев говорит, что мы должны охранять свою внутреннюю потенциальную целость, и это правильно, потому что иначе не было бы возможности действительно создать целостного человека. Самым лучшим и более прочным способом осуществления целости человека является целомудрие. По Соловьеву, осуществление целости человека не устраняется разделением единого существа на множество особей. При таком условии пребывающая целость человека проявляется еще и в социальной солидарности, восстанавливающая через чувство жалости нравственное единство раздробленного человека. Это утверждение Соловьева является правильным, так как проявление добра возможно при осуществлении целости человека.

Через чувство жалости человек проявляет добро к себе подобным нравственным существам, значит в этом чувстве осуществляется и целость человека. Когда раздробляется целость человека, тогда проявляется не добро, а зло, которое ведет к смерти. Нравственность, основанная на добре, реагирует против такого зла. Поэтому Соловьев прав, когда говорит, что полное проявление нравственности совершается в стыде, в котором она реагирует против дела плоти как зла и против эгоизма размножившегося человека, являющимся также злом, проявленном в жалости и выражаемом в совести. И эта совесть, принимает новый вид страха Божия, ибо через Бога человек достигает своей целости. Стыд, действительно, является нормо-хранительным началом, сохраняющим целость человека. По отношению к другим существам он проявляется в виде совести, а по отношению к Богу – как страх. Соловьев считает и стыд, и совесть, и страх Божий отрицательными выражениями, необходимыми для богочеловеческого дела. Это действительно так, потому что и стыд, и совесть, и страх Божий пресекают злое начало, зарождающееся в природе человека и раздробляющее его целость. Через это создаются необходимые условия для содействия со стороны Бога нашему достижению бессмертия и нетленной жизни.

3. Понятия ”добро“ и ”благо“

По определению Соловьева, нравственное добро по самому существу своему есть способ действительного достижения настоящего блага, или блаженства, т. е. такого, которое может дать человеку устойчивое и окончательное удовлетворение. Благо в этом смысле есть только другая сторона добра, или другая точка зрения на него, – между этими двумя понятиями такая же внутренняя связь и такая же невозможность противоречия, как между причиной и следствием, целью и средством. Должно желать добра для него самого, но эта чистая воля нисколько не нарушается от осознания, что само добро непременно есть и благо для исполняющего его требования. С другой стороны, естественно желать себе всякого блага, но это нисколько не мешает нам понимать и принимать к сведению тот факт опыта, что всякое благо, чтобы не оказаться мнимым или призрачным, должно быть обусловлено добром, т. е. исполнением нравственных требований.

Соловьев замечает, что если закон блага, или подлинной эвдемонии, определяется нравственным добром, то не может быть никакого противоречия между этикой чистого долга и эвдемонизмом вообще. Добрая воля должна быть самозаконна; но ведь противное этому – чужезаконность воли состоит, конечно, не в признании того, что должное поведение ведет к настоящему благополучию. Таким образом, основное противоречие в области этики относится не к эвдемонизму вообще, а лишь к эвдемонизму отвлеченному, точнее, отвлекающему, именно отвлекающему или отделяющему благо и благополучие от его действительных условий – чисто нравственных, без которых возможно только мнимое или обманчивое благо. Ясно, говорит Соловьев, что полнота добра никаким единичным человеческим лицом не осуществляется, и столь же ясно, что сверхчеловеческое лицо, способное осуществить полноту добра, найдет в этом и полное удовлетворение. Когда нравственное начало требует, чтобы дух имел власть над плотью, то в этом требовании самом по себе не заключается никакого внешнего ограничения такой власти. Норма здесь – совершенная и безусловная власть духа над плотью, его полная и действительная самозаконность, вследствие которой он не должен подчиняться чуждому закону плотского бытия – смерти и тлению. Значит, в этой сфере только бессмертная и нетленная жизнь есть совершенное добро, но она же есть и совершенное благополучие.

Итак, нравственность, не ведущая к действительному бессмертию и нетлению, не может, строго говоря, называться самозаконною, ибо она явно подчиняется чужому закону материальной жизни. Точно так же в сфере альтруизма нравственное начало, предписывая всем помогать, не ставит никаких принципиальных ограничений для этой помощи, – очевидно, здесь полное добро требует доставления всем ближним полноты всех благ, или абсолютного блаженства, и если наш альтруизм этого не исполняет, то ведь эта недостаточность добра имеет свое основание не в нравственном законе, требующем наибольшего, а в чужом законе ограниченного материального бытия, и, следовательно, альтруизм, подчиняющийся этому чужому закону, не может уже признаваться в точном смысле автономной нравственностью, а оказывается в сущности гетерономным (чужезаконным).

В. С. Соловьев, рассматривая благо, впадает в ошибку, поскольку у него нет четкого разграничения между понятиями добра и блага. В этом смысле, в каком употребляется термин ”добро“ в греческой и словенской письменности, он означал красоту и носил более эстетический, нежели этический характер. Наоборот, в современном значении термин ”добро“ становится эквивалентным по смыслу термину ”благо“. П. А. Флоренский выявляет философский смысл понятия ”добро“ и доказывает, что первоначально оно означало именно красоту. ”Доброта τό κάλλος, decor, forma, pulchritudo, ή καλλονή, species, excelentia, gloria, – краса, красота. ”Подаждь доброте моей силу“ (Пс. 29. 8); ”красен добротою“ (Пс. 44, 3); или, по переводу Псалтири Амвросия Зертис-Каменского, (М., 1878), ”краснейший“, по переводу Тремеллия, Hannoveriae, 1624)= Berlin, 1878) – ”multi pulchrior“, по Синодскому переводу –”Ты прекраснее“, ”возжелает царь доброты (а по Синодскому переводу – красоты твоея“ (Пc. 44, 12); ”доброту την καλλoνή“ по Синодальному переводу – красу (Иаковлю Пс. 46, 5); ”и доброту“, по Треллию – gloriam, по Синодальному переводу – славу их“ (Пс. 77, 61)“ (Гильтебрандт (Рязанский) Петр. Справочник и объяснительный словарь к Псалтири. – СПб., 1898. – С. 115). Подобно сему, по Невоструеву, ”Доброта – (καλλονή)= привлекательная наружность, красота, изящество, блеск, великолепие (Быт. 49, 21; Втор. 33, 17; Пс. 29, 8; Прит. 6, 25; 31, 31; Прем. 5, 16; Сир. 3, 8; 9, 26; 21, 22 и др.); внутреннее совершенство, доброта, καλλονή; цена, достоинство, слава; добродушие, благость, милосердие (Сир. 31, 27); красота, украшение (Пс. 46, 5); красота, искусство (Дьяченко Григ., свящ. Полный церковнославянский словарь. – М., 1900. – С. 147-148).

Но, каковы бы ни были вторичные значения слова ”доброта“, несомненно, что первоначально оно означает именно красоту, и это первичное значение его определенно выражается во множестве фактов. Так, в житии Февронии читаем: ”Невозможно живописцу написати цветущую лица ее доброту (καλλονή)“ (Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. – СПб., 1980. – т. 1, столб. 866). В анонимной 3-й молитве ”На сон грядущий“, ко Пресвятому Духу, среди прочих сокрушений о дневных грехах упоминается и такое: ”Или доброту чуждую видев, и тою уязвлен бых сердцем“ – очевидно, что эта уязвляющая сердце ”доброта“ и есть красота, а не нравственное совершенство, ибо ”видеть“ его нельзя, да и уязвление им сердца не только не предосудительно, но и прямо похвально. Несомненно, что понятие красоты в слове ”доброта“ – основное: сокоренные ему слова имеют тот же, преимущественно эстетический, – а не этический, – уклон своего значения. Так, ”добрый – καλός, bonus, suavis, amoenus ...; добро – το καλόν, добре – καλώς, как например в (Пс. 32, 3): ”добре (а по Синодальному переводу – ”стройно“) пойте“ (Гильтебрандт (Рязанский) Петр. Справочник и объяснительный словарь к Псалтири. – СПб., 1898. – С. 115). Поэтому, как указывает Новоструев, слово ”добро – творение“ = первозданная красота“, ”добротворец, добротворительный – καλλοποιός, делающий прекрасное, сообщающий красоту“ (Дьяченко Григ., свящ. Полный церковнославянский словарь. – М., 1900. – С. 147-148). Точно так же, слово ”доброписец“ означает каллиграфа (Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. – СПб., 1980. – т. 1, столб. 678); ”добропобедъный“, ”добродный“, ”доброзрачъный“, ”доброличъный“, ”добропесньный“ и т. д.“ (там же, столб. 474 – 684) имеют опять тоже значение красоты, но не этического совершенства, не благостности. ”Доброта“ соответствует греческому ” το κάλλος“, но ни то, ни другое слово не следует, однако, понимать как обозначение чувственно-приятного; грекам чуждо было это современное понятие о материальной, гедонической красоте, и, как подметил Грот, древний термин ”το κάλλος“ заключает в себе, кроме обычного современного значения ”прекрасное“, также и смысл утонченного, уважаемого, высокого (А. Бэн. Психология. Пер. с англ. В. Н. Ивановскаго. – М., 1906. – Т. 2) (Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. – М., 1990. – Т. 1, Ч. 2. – С. 668-669).

По утверждению Н. О. Лосского счастье и нравственно добротная сущность личности суть два неразрывно связанных аспекта одного и того же бытия. ”Самое содержание нравственно доброго поступка есть нечто достойное существования, самооправданное, и, как симптом высокой ценности его, оно осуществляется субъектом с чувством глубокого удовлетворения. Чувство, связанное не с отдельными поступками, а со всем строем нравственного доброго существа, есть счастье и в своей предельной форме – блаженство. ”Только добрый счастлив, – говорит Шеллер. – Но это не исключает того, что именно счастье есть корень и источник всякого доброго хотения и действования и никогда не может быть целью или намеренно поставленной задачей. Только счастливый совершает добрые поступки. Таким образом, счастье вовсе не есть средство для достижения блаженства. Счастье есть корень и источник добродетели, но такой источник, который сам есть уже не что иное, как следствие внутренней добротной сущности лица“. Иными словами, счастье и нравственно добротная сущность личности суть два неразрывно связанных аспекта одного и того же бытия, объективно ценного и субъективного переживаемого как счастливое: нравственно достойное бытие есть счастливое бытие, и наоборот, счастливое бытие есть нравственно достойное. Кто испытывает ”радость о Господе“, тот не может быть злым“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 158-159).

Благо в понимании Н. О. Лосского есть выполнение особью своего назначения. ”Добро вследствие сочетания индивидуальной сущности со сверхиндивидуальной имеет абсолютный характер. В самом деле, добро подлинное, а не только кажущееся, есть такое поведение каждой особи, в котором она выполняет свое назначение как возможный член Царствия Божия. Если особь выполняет свое назначение, то это есть благо для нее и для всех особей мира. Если же неведение особи есть источник подлинного зла для соседа ее, то, наверное, и для самой особи оно есть лишь мнимое благо“ (Лосский Н. О. Избранное. – М., 1991. – С. 475).

Абсолютным благом является Бог. Это благо Он вложил в нравственную природу человека, выраженную в образе и подобии Божьем. Человек, совершенствуя благо в своей духовной природе достигает высшего блаженства, Царствия Божия. В. С. Соловьев одно и тоже понятие обозначает двумя терминами ”добро“ и ”благо“. Отсюда возникает вся путаница. По Н. О. Лосскому благо противопоставляется злу: ”Кто испытывает ”радость о Господе“, тот не может быть злым“ (Лосский Н. О. Условие абсолютного добра. – М., 1991. – С. 59). У Соловьева добро противопоставляется злу. Это потому что В. С. Соловьев в большинстве случаев прибегает к сложившейся традиции выражать понятие ”благо“ понятием ”добро“, которое в греческой и славянской письменности означало красоту и носило более эстетический, нежели этический характер. В связи с филологической путаницей этих понятий создается впечатление, что для В. С. Соловьева понятия ”добро“ и ”благо“ отражают разные уровни в общей иерархии блага.

В. С. Соловьев приводит свои критические замечания о недостаточности Кантовой этики. Они следующие. Великий германский философ, безукоризненно определивший формальное существо нравственности как безусловно-независимое, или самозаконное, действие чистой воли, не избежал и в области этической того одностороннего субъективного идеализма, который составляет общую границу всех его воззрений. Соловьев замечает, что на этой почве возможен только мнимый синтез добра и блага, только мнимое осуществление совершенного нравственного порядка. Субъективизм в грубом, элементарном смысле устранен самим понятием чистой воли, то есть воли, свободной от всяких эмпирических случайных мотивов и определяемой только безусловным долженствованием, т. е. всеобщей и необходимой нормой практического разума, в силу которой нравственным правилом нашей деятельности и каждого нашего действия может быть только то, что мы без внутреннего противоречия можем утверждать как безусловно-всеобщий закон, применимый, следовательно, и к нам самим не иначе, нежели и ко всякому другому. Эта формула сама по себе совершенно объективна; но в чем заключается ее действительная сила? Соловьев разъясняет, что выставляя в безусловной форме требование нравственного порядка, Кант ручается только за возможность его исполнения: ты должен, значит, ты можешь. Но эта возможность нисколько не ручается за действительность, и, следовательно, совершенный нравственный порядок вообще может остаться неосуществленным.

И это вполне верно: недостаточно только ручаться за возможность исполнения нравственного порядка, который выставляет Кант, нужно еще откуда-то черпать силу, которая помогала бы исполнять нравственный закон, и некоторые побуждения, которые вели бы нас к исполнению этих нравственных законов. В первом случае этой силой, помогающей нам исполнять нравственный закон, является Бог как абсолютное добро, а во втором, что нас побуждает исполнять нравственный закон, – это высшее благо, достигаемое через исполнение должного закона.

Кантовое разложение нравственности на автономный и гетерономный элементы и формула нравственного закона представляют один из величайших достижений человеческого ума. Но ведь дело не может ограничиваться здесь одним теоретическим научным интересом, замечает Соловьев. Кант говорит о практическом разуме как безусловном принципе действительного человеческого поведения, и тут его утверждения похожи на то, как если бы химик стал требовать или считал возможным, чтобы люди употребляли вместо воды чистый водород.

Соловьев при этом прав: нравственный закон должен практически исполняться человеком, наша нравственность выражается через проявление добра. Когда мы проявляем добро, тогда наш нравственный закон применяется в нашей жизни практически. Безусловным принципом действительного человеческого поведения опять может быть только нравственное добро, ведущее к высшему благу и вечной жизни, а практический разум, выдвигнутый Кантом, является недостаточным для определения действительного человеческого поведения.

Как на действительную опору для своей этической точки зрения Кант ссылается на совесть. Конечно, совесть есть более чем требование, она есть факт. Но при всем искреннем благоговении философа перед этим свидетельством нашей высшей природы оно вовсе не служит ему на пользу. Во-первых, голос совести говорит не совсем то, что он должен бы говорить, по мысли Канта, а во-вторых, объективное значение этого голоса остается, несмотря на все, проблематичным, с точки зрения нашего философа.

Если голос совести говорит не совсем то, что он должен бы говорить, а это бывает, когда совесть в человеке испорчена, и голос ее может одобрять зло, при этом совесть не может быть действительной опорой для этики. Тем более, если мы не уверены в объективности этого голоса.

Кант, как известно, признает чуждыми для истинной явственности, или чужезаконными не только мотивы своекорыстного расчета, побуждающие нас делать добро ради собственной выгоды, но также и всякие другие мотивы, кроме одного только уважения к нравственному закону; так, человек, который из простого чувства жалости помогает бедствующему ближнему, не обнаруживает этим ”чистой воли“, и его действие лишено нравственного достоинства, на взгляд Канта. И в этом случае он прав с точки зрения своей моральной химии, но дело в том, что высшая инстанция, к которой он сам апеллирует, – совесть – не становится на эту точку зрения.

Если совесть, к которой обращается Кант как к высшей инстанции, не разделяет точку зрения Канта на чувство жалости, то его утверждение, что это чувство жалости лишено нравственного достоинства, является ложным, совесть, наоборот, требует от нас проявления жалости к нему. Если мы этого не делаем, нам становится совестно.

Но помимо несогласия этических требований Канта с тем, что говорит нам совесть, на которую он ссылается, какое значение может иметь для ”трансцендентального идеализма“ самый факт совести?! Голос совести, свидетельствующий о нравственном порядке, наполнял душу Канта благоговением. Мы знаем, говорит Соловьев, что такое благоговение возбуждал в нем вид звездного неба. Звездное небо, как и вся вселенная, есть только представление, явление в нашем сознании, оно всецело создается формами нашего чувственного воззрения и вообразительной силой, действующей по категориям нашего рассудка. И если Кант благоговел перед величием звездного неба, то настоящим предметом этого чувства могло быть только величие человеческого ума, или, точнее, умственной деятельности, создающей порядок вселенной, чтобы потом познавать его.

Но кантовский ”идеализм“ отнял подлинную действительность не только у видимого мира, но и у мира душевного. В критике рациональной психологии доказывается, что душа не имеет собственного существования, что на самом деле существует только сложная совокупность явлений и рядов явлений внутреннего чувства, никак не имеющих более реальности, нежели явления так называемого  внешнего мира. Связь внутренних явлений вовсе не происходит оттого, что они испытываются тем существом, которое в них страдает и действует, а эта связь, или единство душевной жизни, зависит всецело от известных законов или общих взаимоотношений, образующих определенный порядок или заведенный механизм психических явлений. Если в этом механизме мы находим важную пружину, именуемую совестью, то при всей специфической особенности этого явления оно так же мало выводит нас из области субъективных представлений.

Тем не менее совесть не является важной пружиной заведенного механизма психических явлений, как считает Кант, а одной из форм проявления душевной жизни человека, свидетельствующей, что его душа имеет собственное существование. Поэтому подменить ее сложными совокупностями разных психических явлений, как это делает Кант, неправильно и противоречит действительности.

Таким образом, вопреки своей критике, за звездным небом над нами Кант захотел найти Бога, а за голосом совести в нас – бессмертную душу по образу и подобию Божию. Он называет это постулатами практического разума и предметами разумной веры. Веры тут нет никакой, так как она не может быть выводом. Да и разумности мало, поскольку все рассуждение вращается в ложном круге: Бог и бессмертная душа выводятся из нравственности, а сама нравственность обусловлена Богом и бессмертной душой. Сами по себе эти две метафизические идеи не имеют, с точки зрения Канта, никакой достоверности; но так как для действительного значения нравственного закона требуется действительность Бога и бессмертной души, то следует признать эти идеи как достоверные истины. Но всякий скептик или ”критический философ“ может с полным правом повернуть это рассуждение прямо против Канта, так как для обоснования чистой нравственности необходимо бытие Божие и бессмертной души, а поскольку достоверность этих идей доказана быть не может, то, следовательно, и чистая нравственность, ими обусловленная, остается предположением, лишенным достоверности.

Нравственность действительно самозаконна – в этом Кант не ошибся, и этот великий успех сознания, связанный с его именем, не пропадет для человечества. Но нравственность самозаконна именно потому, что ее сущность не есть отвлеченная формула, висящая в воздухе, а содержит все условия своей действительности. И то, что необходимо предполагается нравственной жизнью – существование Бога и бессмертной души, – не есть требование чего-то другого, привходящего к нравственности, а ее собственная, внутренняя основа. Бог и душа суть не постулаты нравственного закона, а прямые образующие силы нравственной действительности.

Тот факт, что добро не имеет для нас всеобщего и окончательного осуществления, что добродетель не всегда бывает действительной и никогда вполне действительной, не упраздняет, очевидно, другого факта: что добро все-таки есть, и третьего: что мера добра в человечестве вообще возрастает. Не в том смысле, чтобы отдельные люди становились сильнее в добродетели или чтобы число добродетельных людей становилось больше, а в том смысле, что средний уровень общеобязательных и реализуемых нравственных требований повышается. Это исторический факт, против которого нельзя с доброй совестью спорить. Откуда же происходит это возрастание добра в человечестве как собирательном целом, независимо от нравственного состояния человеческих единиц, отдельно взятых? Нравственный рост объясняется только из избытка питания, т. е. вообще положительного воздействия действительной нравственной или духовной среды. Для объяснения этого факта логически требуется принять действительность сверхчеловеческой среды, духовно питающей собирательную жизнь человечества, и избыток этого питания, обусловливающий ее нравственный прогресс. А раз действительность сверхчеловеческого добра принята по необходимости, нет уже никакого основания устранять от духовного воздействия этого добра и личную нравственную жизнь человека.

Далее, раз нравственная жизнь понята как взаимодействие человека с совершенным сверхчеловеческим добром, то эта жизнь по существу изъята из области преходящих материальных явлений, т. е. как единичная, так и собирательная душа признана бессмертной. Мы твердо знаем одно: жив Бог – жива душа моя, – отказавшись от этого основоположения, мы перестали бы понимать и утверждать себя как существо нравственное, т. е. отреклись бы от самого смысла бытия.

Совершенно прав Соловьев, считая, что рассуждения Канта доказывают неправоту его умозаключений. Ведь если для обоснования чистой нравственности необходимо бытие Бога и бессмертной души, которое нельзя доказать, то действительно чистая нравственность, ими обусловленная, не может быть подтверждена, она лишается достоверности. Если Кант считает, что религиозные постулаты – Бог и бессмертная душа не имеют никакой достоверности, то вера в Бога и в бессмертную душу – являются обманом и ни о какой нравственности, опирающейся на эти идеи, не может быть речи. В жизни мы наблюдаем совсем противоположное. К нравственной жизни люди побуждаются благодаря убежденности, что существует Бог и что они имеют бессмертную душу. Если бы люди не были убеждены в достоверности существования Бога и бессмертной души, то никто не захотел бы придерживаться в жизни нравственных законов и не было бы силы их исполнять. Поскольку, как говорит Соловьев, Бог и душа суть не постулаты нравственного закона, а прямые образующие силы нравственной действительности, то человек получает силы от Бога исполнять нравственные законы, заложенные Богом в его нравственной природе.

Вполне следует согласиться с Соловьевым, что действительность сверхчеловеческого добра доказывается нравственным ростом человечества. Это подтверждает множество исторических фактов. Постепенно народы, которые раньше находились на очень низкой ступени нравственного и духовного развития, сейчас имеют высокий нравственный уровень. Поотмирали многие дикие нравы, почти все государства мира управляются более высоконравственными и гуманными законами. Нравственный рост в человеческом обществе никак нельзя отрицать. Все это действительно, как объясняет В. С. Соловьев, свидетельствует о том, что существует сверхчеловеческое добро, которое положительно воздействует на человеческую среду и способствует ее нравственному росту. Без такого воздействия человечество не в силах было бы нравственно подниматься вверх, оно обязательно должно иметь нравственную поддержку свыше, т. е. питаться от духовного источника. Этим источником является абсолютное добро. Именно оно оказывает духовное воздействие на личную нравственную жизнь каждого человека. Духовное общение людей с абсолютным добром, как считает Соловьев, поднимается выше нашего материального бытия, поэтому душа не может подвергаться законам материального бытия и разделять вместе с телом смертную участь, а является бессмертною. Выражение Соловьева ”жив Бог – жива душа моя“ (В. С. Соловьев. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. –Т. 1. – С. 246) выражают правду о том, что нравственно-духовная жизнь существует благодаря тому, что существует источник этой жизни – Бог. От избытка этого питания происходит нравственный рост человечества.

Соловьев говорит: ”Верить в божественный источник добра и молиться Ему, отдавая Ему свою волю во всем, есть истинная мудрость и начало нравственного совершенства“ (Соловьев В. С. О молитве // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 31). Когда мы верим в Бога как в источник добра и подчиняем свою волю воле Божьей, а ”воля Божия есть освященние наше“ (I Фес. 4, 3), тогда действительно полагаем начало нашему нравственному совершенству. Веруя в Бога как в абсолютное Добро, мы стремимся к Нему и желаем осуществить Его в себе, а отдавая свою волю, приближаем Его к себе и через нравственное совершенство достигаем полного единения с Ним. Без веры в совершенное Добро и без подчинения Ему своей воли начать нравственную жизнь было бы невозможно.

4. Безусловное начало нравственности

Соловьев считает, что неестественная склонность к добру в отдельных людях, неразумное сознание долга недостаточны сами по себе для осуществления добра. Действительно, для осуществления добра необходимо, чтобы в природе человека было заложено высшее начало, для которого добро должно являться существенной необходимостью, чтобы соответствовать потребностям этого начала и чтобы через добро оно увековечивало свою жизнь. Соловьев указывает на две нравственные основы: стыд и жалость, в которых мы познаем начало, отличающееся от нашей материальной природы, и являющееся выше ее: ”Когда человек стыдится каких-нибудь желаний и поступков, происходящих из его материальной природы, то он не только высказывает свое личное мнение или состояние своего ума в данную минуту, но и познает на деле некоторую не зависящую от его мнений и случайных состояний действительность, именно действительность духовного, сверхматериального существа человека“ (В. С. Соловьев. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 246). Стыд нельзя считать только психическим состоянием или общим разумным требованием должного, а проявлением чего-то большего, которое действительно существует. Это действительное нельзя отождествлять с материальной природой человека. Оно не является однородным материальной природе, а отличается от нее, материальные влечения для него чуждые и даже враждебные. В этой действительности мы познаем духовное сверхматериальное существо человека. Соловьев считает, что в стыде и в основанной на нем нравственности это духовное естество человека является не как возможность только, но и как действительность, не как требование только, но уже и как некоторое осуществление. Действительностью оно является потому, что если человек стыдится материального факта, он не может быть только материальным, но обязательно должен быть и духовным существом.

Многие люди достигают власти духа над материальною природой. Поскольку в них духовное начало преобладает над материальным, то вполне можно считать, что это духовное начало является осуществленным, хотя оно еще не достигло своего окончательного и полного осуществления во всех людях. ”Подобным образом и чувство жалости, или сострадания, в котором коренится должное отношение человека к ему подобным, выражает не только душевное состояние данного лица, но и некоторую общую объективную истину, именно истину единосущия, или реальной солидарности всех существ“ (В. С. Соловьев. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 247). Если бы сущность природы всех людей не была одинаковой, то не было б и реальной солидарности всех существ. Проявление жалости к себе подобным свидетельствует, что природа всех людей есть единосущей. Это единосущие обусловлено именно заложенным в природе каждого духовным началом. Обладая им, человек вызывает к себе жалость или сострадание со стороны тех, кому свойственно такое же начало. Не имея этого духовного корня, люди не были бы солидарны. Поэтому Соловьев считает, что если бы жизнь всех не была связана этим основным единством, если бы люди были чужды друг другу, то один не мог бы ставить себя на место другого, переносить на себя чужие состояния или внутренне переживать их вместе с другими, ибо сочувствие есть действительное состояние, а не воображаемоя только, и не отвлеченная мысль. Эта солидарность людей, которая реально исторически растет, свидетельствует, что симпатическая связь существ, выражающаяся в основном чувстве жалости и развивающаяся в нравственности альтруизма, не есть только требование, а действительное начало исполнения.

По мнению В. С. Соловьева, в двух нравственных областях, обозначаемых стыдом и жалостью, добро уже познается как истина и осуществляется в действительности, но только не совершенно. В третьей области нравственных отношений, определяемой религиозным чувством, или благоговением, истинный предмет этого чувства дает о себе знать как ”высшее или совершенное добро, не осуществляющее только, а безусловно и всецело осуществленное, вечно сущее“ (В. С. Соловьев. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – С. 248). Он исходит из того, что внутренняя основа религии не состоит в одном лишь сознании нашей зависимости от безмерно превосходящей нас силы; в чистом своем виде религиозное состояние сводится окончательно к радостному ощущению, что есть существо бесконечно лучшее, чем мы сами, и что наша жизнь и судьба, как и все существующее, зависит именно от него, – не от чего-то бессмысленно-рокового, ”а от действительного и совершенного Добра – единого, заключающего в себе все“ (там же. – С. 248).

Это совершенно верно, ибо если бы при соприкосновении наших чувств с Божеством мы ощущали бы что-то другое, а не радость и несказанное блаженство, тогда не было бы никакого основания утверждать, что Бог является совершеннейшим Добром. Поскольку при соприкосновении с высшим существом оно наполняет нашу душу несказанным блаженством, поэтому в религиозном чувстве Божество ощущается как действительность совершенного Добра, безусловно и всецело осуществленного в себе самом.

Человек благодаря своему врожденному религиозному чувству всегда чувствует Бога и стремится к Нему как Абсолютному Добру. Это потому, что, кроме материальной природы, человек обладает еще нравственной природой, а материальное существо, утверждает Соловьев, никогда не может освободиться от власти божественной идеи, являющейся смыслом его бытия, но от него самого зависит, носить ее в сердце своем и в судьбах своих как благословение или как проклятие“ (Соловьев В. С. Русская идея / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 221). В основе нравственной природы человека заложено добро, и освободиться от этого добра он никак не может, потому что оно заложено в его природе от рождения. Нравственная жизнь человека – это и есть осуществление этого добра, его совершенствование и достижение его полноты, когда оно соединяется с Абсолютным Добром. При таком понимании человеком смысла своей жизни добро, находящееся в природе человека, является для него благословением. Когда человек чувствует Бога и не стремится к нравственному совершенству, т. е. не осуществляет в своей жизни добро, чтобы приблизиться к Богу, тогда оно не может послужить ему во спасение, т. е. для достижения вечной жизни. По вине же самого человека оно становится для него проклятием. Чтобы человек стал членом Божественного порядка и участником вечной жизни, необходимо, чтобы Бог исцелил его от духовного зла и восстановил смертную природу, а для этого Бог должен быть совершенным Добром и совершенной жизнью: ”Если Божество есть совершенное добро, то оно спасет человека не от физических только зол внешним подвигом, но и от духовного зла через внутреннее соединение с нравственной силой самого человека. Наконец если Божество есть совершенная жизнь, то оно собственным действием исцелит, оживит и восстановит нашу смертную природу. Видеть Божество под человеческой внешностью недостаточно; нужно, чтобы оно действительно вочеловечилось, т. е. соединило с собой не тело человеческое только, но и его нравственное действие“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 84).

То, что Бог является совершенным Добром, подтверждается тем, что Бог есть высшее нравственное существо, а нравственное существо должно быть добрым. Если Бог является высшим существом, тогда Ему должно быть присуще добро в высшей степени, т. е. совершенное. Бог нравственно проявляет себя как совершенное Добро, является вечным, жизнь Его не имеет ни начала, ни конца, она заключается в самом Боге, поэтому Бог есть совершенная жизнь. Божество, будучи совершенным Добром, нравственно соединяясь с человеком, спасает его от духовного зла и укрепляет его нравственные силы. Божество, являясь совершенной жизнью, может оживить смертную природу человека и сделать ее участницей вечной жизни. Бог, воздействуя на человеческое существо, соединяет с собой не только его материальную природу, но и духовную, вследствие чего возможно спасение целого человека.

Самое главное для человека как нравственного существа есть достижение полного спасения, т. е. высшего и безусловного добра. К этому призывает всех христианский принцип нравственного служения, поэтому Соловьев считает его единственно совершенным. ”Христианский принцип обязанности, или нравственного служения, есть единственно состоятельный или совершенный ибо призывает всех одинаково к делу всемирного спасения, которое по существу своему есть высшее и безусловное добро и, следовательно, представляет достаточное основание для всякого самопожертвования“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 66).

Действительно, христианский принцип обязанности является единственно совершенным, потому что он не только призывает всех стремиться к всемирному спасению, но и обязывает осуществить в своей деятельности высшее добро, посредством которого достигается вечная жизнь. Этот христианский принцип ведет всех к пределу нравственного совершенства, т. е. быть ”как Отец небесный совершен“ (Мф. 5, 48), что является для человека высшим добром, для которого можно пожертвовать личными интересами.

Соловьев доказывает, что в настоящем религиозном ощущении дана действительность ощущаемого, что мы на деле воспринимаем реальное присутствие Божества, испытываем в себе его действие. Он говорит, что против переживаемой действительности бессильны всякие отвлеченные выражения. Для подтверждения своего мнения он ссылается на тот факт, что когда человек стыдится своих животных влечений, ему невозможно доказать, что он животное. В самом факте стыда он ощущает и показывает себя на деле как нечто большее и высшее, чем животное.

Также, когда в чувстве жалости чужое страдание действительно вызывает в нас соответствующее состояние и заставляет ощущать в ближнем такое же существо, как мы сами. Но такое заключение, по мнению Соловьева, имеет силу не только при сострадании или жалости, но и при религиозном чувстве, лишь с той разницей, что предмет последнего ощущается не как что-нибудь равное нам, а как, безусловно, высшее, всеобъемлющее и совершенное. ”Если я не могу допустить мысли, что существо, возбуждающее во мне живое чувство сострадания, само не живет и не страдает, то мне менее возможно допустить, чтобы то высшее, что внушает нам благоговение и наполняет душу несказанным блаженством, вовсе не существовало. То обстоятельство, что я не всегда испытываю это ощущение, а иные и вовсе его не испытывают, так же мало вредит действительности моего ощущения и его предмета, как мало вредит солнцу и зрению то, что ночью я не вижу дневного света, а слепорожденные никогда не видали его и днем. Помимо этого, многие люди имеют, а прежде все имели, ложные понятия о солнце, приписывали ему малые размеры и движение вокруг земли. Но ни существование солнца, ни моя уверенность в нем нисколько от этого не изменяются. Точно так же все теологические противоречия и заблуждения, связанные с религией, нисколько не касаются действительного ее предмета... Самое ложное и нелепое теологическое учение никому не может препятствовать ощущать Божество и ни в ком не может вызвать сомнения в действительности того, что дано в его ощущении“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 249). Если я ощущаю внутреннюю связь между собой и другим и такое ощущение свидетельствует о действительном существовании этого другого не менее, чем о моем собственном, то тем более живое ощущение действительного присутствия Божества единого, свидетельствует о существовании Его, обнимающего в себе все, и это составляет основу религии.

По мнению Соловьева, действительность Божества не есть вывод из религиозного ощущения, а содержание этого ощущения то самое, что ощущается. Если отнять эту ощущаемую действительность высшего начала, то в религиозном ощущении ничего не останется. Его самого не будет больше. Но оно есть, и значит, есть то, что в нем дано, то, что в нем ощущается. ”Есть Бог в нас, – значит, Он есть“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 251). Это совершенно верно, потому что религиозное ощущение – это только способность человека воспринимать своим религиозным чувством высшее существо, ощущать Его.

Совсем противоположную мысль высказывает Б. Н. Чичерин, который считает, что личное ощущение Божества не может служить мерилом чего бы то ни было, для него разум остается единственным мерилом истины. ”Мы находимся тут в полной мистике. Соловьев ощущает в себе Божество и считает слепорожденными всех, кто не ощущает Его так же, как он. Против этого действительно бессильны всякие рассуждения. Куда девался разум, который объявлялся источником всякой нравственности? Он оказался несостоятельным и должен уступить место совершенно иному началу, к которому уже никакая логика не приложима. Если бы мы имели дело с научным воззрением, мы сказали бы, что религиозное чувство составляет достояние огромного большинства человеческого рода, но оно всегда находится в самой тесной зависимости от положительных верований и убеждений. Люди ощущают Божество сообразно с теми представлениями, которые им внушали в детстве или которые они выработали себе впоследствии. Если положительные религии, вследствие своего разнообразия, не могут служить мерилом нравственных требований, то личное ощущение Божества, несравненно более разнообразное и субъективное, не может служить мерилом чего бы то ни было. Субъективное религиозное чувство может быть предметом исследований, а не мерилом истины. Сравнение с солнцем доказывает противное тому, что хочет вывести Соловьев. Ощущение солнца всегда было, есть и будет одинаковым для всех людей, не лишенных зрения. Все всегда видели и видят небольшое желтое круглое тело, ежедневно обходящее землю и изливающее свет и теплоту; это каждый может проверить. Даже слепорожденные не сомневаются в этом факте, который утверждается на единогласном свидетельстве всех и подтверждается их собственными ощущениями тепла. Различие воззрений начинается лишь там, где требуется объяснить это явление. Действительность солнца есть не то, что ощущается, а то, что указывается путем научной проверки. Совершенно иной характер имеет ощущение Божества. Это – чисто внутреннее чувство, которое у каждого свое, и которое никакой объективной проверке не подлежит. Предмет его не есть внешний объект, доступный опытному испытанию, а идея разума, которая изменяется сообразно с мнениями человека и может даже подвергнуться полному отрицанию. Человек, который видел солнце и впоследствии ослеп, не сомневается в том, что он действительно видел; но человек, который верил в Бога в молодости, потому что он был воспитан в этой вере, и впоследствии от нее отрекается, убежден, что это было чистое заблуждение. Проверка тем менее здесь возможна, что в непосредственном чувстве нельзя отделить идею от ощущения, то, что мы думаем, от того, что мы чувствуем“. Даже высоко развитые люди могут впадать в этом отношении в полную иллюзию. Соловьев уверяет, что он ощущает Божество как абсолютное совершенство, или как полноту всех условий жизни. Между тем, совершенство ощущать нельзя, так же как нельзя ощущать математику: это чисто умственное определение, которое мыслится, а не ощущается. То же следует сказать и о полноте условий жизни. Я могу чувствовать себя удовлетворенным этой мыслью, но она дана мне разумом, а не ощущением. Поэтому разуму подлежит и ее проверка. Он остается единственным мерилом истины“. (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № 10. – С. 97).

Через свой разум человек может прийти к убеждению, что существует Бог, этого никто не может отрицать, но большинство людей веруют в Бога потому, что ощущают Его своим религиозным чувством, заложенным в их духовной природе Богом, и не нуждаются в разумном обосновании своей веры. Лосский говорит, что душа через живой религиозный опыт чует Его благое присутствие и свободна от всяких сомнений в Нем. ”Живой религиозный опыт несомненной очевидностью опровергает нелепую мысль о враждебном Абсолютном. Душа, жаждущая сверхмирового начала, чует Его благое присутствие в столь непосредственной близости, что свободна от всяких сомнений в Нем. Не находит Его только тот, кто сам отворачивается от Него. Благодаря близости Его к миру для членов царства вражды всегда остается возможность жить в Нем и для него, следовательно, открыт путь для возрождения и воссоздания царства гармонии. Кто усматривает сверхмировое начало в этом его значении для мира, тот знает, что оно – условие возможности всякого добра в мире, но никоим образом не зла. Кто так созерцает Творца мира, тот перестает обозначать Его абстрактным холодным термином Абсолютное и называет Его словом – Бог“ (Лосский Н. О. Избранное. – М., 1991. – С. 393).

Если бы в религиозном чувстве не ощущалась действительность Божества, тогда и самого религиозного ощущения не могло бы быть. Тем более, как утверждает Соловьев, что как бы полно ни было ощущение нашего внутреннего единства с Богом, оно никогда не переходит в сознание простого, безразличного торжества, или слияния – всегда остается с ощущением единства нераздельное ощущение, что Божество, которое действует и открывается в нас, с которым мы соединяемся, есть нечто отличное и независимое от нас, что оно выше и больше, чем мы.

Эти мысли Соловьева подтверждает Н. О. Лосский: ”Обожение твари не может быть отождествлением ее с Богом: грань между тварным миром и Богом не может быть перейдена. Но и в обособлении от Бога одними собственными усилиями тварное ограниченное существо не может достигнуть абсолютной полноты бытия, мыслимой в понятии обожения. Остается мыслимым поэтому лишь третий путь: оставаясь до конца отличным от Бога, тварное существо может удостоиться тесного союза с Богом, благодаря которому все деятельности его будут осуществляться в интимной связи с Божественной жизнью, и, таким образом, оно будет активно соучаствовать в абсолютной полноте бытия. Такое поднятие на высоту Божественной жизни, происходящей с помощью Божией, Отцы Церкви называют обожением по благодати. Это предел совершенства, которого можно желать“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 52).

В. С. Соловьев подчеркивает большое значение религии для человека и дает ей свое определение: ”Религия, говоря вообще и отвлеченно, есть связь человека и мира с безусловным началом. Религия является центром, который сближает человечество, природу с Богом и соединяет их во всеединое богочеловеческое тело. С этой стороны религию можно рассматривать как средоточение всего существующего“ (Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 5).

Каждый человек имеет религиозное чувство, разум подсказывает ему о существовании высшего начала, своим религиозным чувством он способен воспринимать это высшее начало и вступать с ним в духовное общение. Совершенно верно определяет Соловьев религию как связь человека и мира с безусловным началом. И центр сближающий человечество, природу с Богом соединяя их во всеединое богочеловеческое тело. Именно с этой точки зрения религию можно рассматривать как средоточение всего существующего. Философ указывает на сущность религии. Она состоит ”в том, что ее истина не отвлеченно-теоретическая, а утверждается как норма действительности, как закон жизни“ (Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 345).

Благодаря религии наше сознание и религиозное чувство возносятся к высшей истине, и эта истина не есть какое-то отвлеченное теоретическое понятие, а живая правда, которая определяет нашу жизнь, дает ей правильное развитие и направление. Без религиозной истины человек не может существовать, он нуждается в определенных законах и нормах, через исполнение которых может поддерживать свою жизнь. Таким законом жизни и действительной нормой, как замечает Соловьев, является религиозная истина, в этом и заключается ее сущность.

Дальше он говорит о нравственной силе религии, которую лично почувствовал от своего отца, когда перестал посещать Церковь. Узнав об этом, отец не стал обличать его, не ругался и не навязывал своих убеждений, а проявил по отношению к сыну спокойствие и христианское терпение. ”Но своим отношением ко мне в этом случае он дал мне почувствовать религию как нравственную силу, и это, конечно, было действеннее всяких обличений и наставлений“ (Соловьев В. С. Сергей Михайлович Соловьев / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 645).

Бесспорно утверждение Соловьева, что религия обладает большой нравственной силой. Когда человек становится религиозным, сразу меняется его нравственный облик – он не только сам становится нравственным, но своей религиозностью вызывает нравственное пробуждение в других, показывая этим нравственную силу своей религии.

По Соловьеву, вся сила христианской религии заключается не в каких-либо ее существенных элементах, а ее животворности. ”Многие люди, справедливо признавая в христианстве, помимо чистой морали, другие существенные элементы, как-то: догматы, таинства, иерархию, – воображают, что в этих элементах самих по себе, отдельно и отвлеченно взятых, состоит вся сила христианской религии. Если видеть в христианстве живую религию, в которой сам участвуешь, которой духовно питаешься, то спор о преобладании и преимуществе в ней того или другого элемента не имеет смысла“ (Соловьев В. С. О подделках / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 298).

Сила христианской религии не может заключаться только в морали, или в догматах, или таинствах, или же в иерархии и притом еще отдельно взятых. При таком отделении они теряют свой смысл и значение. Они имеют силу и значение, когда обладают живительной силой Христовой, а для этого они должны быть неотъемлемыми элементами единого целого и принадлежать к живой христианской религии. Достаточно воспринять христианскую религию в ее целом и начать жить ею, как сразу почувствуешь ее животворящую силу, которой она питает всех обращающихся к ней. Соловьев считает, что делом религии есть возрождение и освящение нашей жизни и сочетание ее с жизнью божественной. ”Разум и совесть обличают нашу обычную смертную жизнь как дурную и несостоятельную и требуют ее исправления. Человек, погруженный в эту дурную жизнь, должен, чтобы исправить ее, найти опору вне ее. Верующий находит такую опору в религии. Дело религии – возродить и освятить нашу жизнь, сочетать ее с жизнью божественной. Это есть прежде всего дело Божие, но без нас оно сделаться не может“ (Соловьев В. С. Предисловие / Духовные основы жизни. – М.: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 15).

Человек, являясь существом разумным, не может согласиться с тем фактом, что его жизнь подлежит смерти, он ищет средства, через которые мог бы увековечить свою жизнь. Таким средством является для него действительно вера, потому что она соединяет его с Богом – источником вечной жизни. Правильно считает Соловьев, что вера возрождает нашу жизнь и соединяет с жизнью Божественной. Совершиться это может только действием Божьим, побудить к чему способна только вера, являющаяся началом нашего деятельного участия в этом спасительном действии.

Разбирая далее то, что дано в религиозном чувстве как живое ощущение действительности Божества, Соловьев указывает на троякое отношение человека к этой совершенной действительности, абсолютному добру, или верховному Благу. 1) Мы сознаем свое отличие от Него – своим несовершенством, и в этом смысле составляем противоположность божеству, низшее, земное начало, из которого создан человек, то, что в Библии называется ”прахом земли“ (Быт. 2, 7). 2) Будучи несовершенными, мы сознаем абсолютное совершенство и в этом сознании идеально соединяемся с Ним; эта идея всеединства есть, по библейскому слову, ”образ Божий“ (Быт. 1, 27). 3) В Боге идеальное совершенство обладает полной действительностью, и мы хотим, подобно Богу, быть действительно совершенными.

Будучи противоположны божеству в данном своем состоянии, мы уподобляемся ему в том, к чему стремимся; цель нашей жизни, то, ради чего мы существуем, есть это ”Божие подобие“ (Быт. 1, 26). Это умозаключение Соловьева основывается на том, что – человек действительно создан по образу и подобию Божьему (Быт. 1, 26). В его духовной природе заложен образ Божий, и в жизни он постоянно должен стремиться совершенствовать этот образ, т. е. уподоблять его Богу. Поскольку для этого нужны усилия, значит человек сознает свое несовершенство, обусловленное наличием в нем материальной природы, т. е. ”праха земного“ (Быт. 2, 7). Из этого вытекают три нравственные категории, из которых, по утверждению Соловьева, логически слагается полное религиозное отношение. Это: 1) из несовершенства (в нас), 2) совершенства (в Боге) и 3) совершенствования (или согласования первого со вторым) как нашей жизненной задачи. Действительно, наше сознание своего несовершенства и божественного совершенства не может остановиться на этой противоположности. А непременно вызывает стремление устранить ее через преобразование действительности по высшему идеалу, т. е. по образу и подобию Божию.

Восстановление образа Божия в человеке не может совершиться помимо нас: ”Духовно-физический процесс восстановления образа Божия в материальном человечестве не может совершиться сам собой помимо нас“ (Соловьев В. С.Смысл любви / Собр. соч. – М., 1988. – Т. 2. – С. 516). Человек создан по ”образу и подобию Божию“ (Быт. 1, 26). Подобие Божие предполагает нравственную свободу личности. Человек свободно должен совершенствовать в себе образ Божий до полного уподобления его Богу, ибо Иисус Христос пришел на землю, чтобы не нарушая нравственной свободы, восстановить в человеке образ Божий, т. е. чтобы этого восстановления пожелал сам человек.

Человечество воскрешается через перерождение его из плотского, или физического, природного, в духовное и божественное. Поэтому само обязано преображаться в божественное. ”Человечество обязано не созерцать божество, а само делаться божественным. Согласно этому новая религия не может быть только пассивным богопочитанием или богопоклонением, а должна стать активным богодействием, т. е. совместным действием Божества и человечества для пересоздания сего последнего из плотского, или природного, в духовное и божественное. Это не есть творение из ничего, а претворение, или преосуществление материи в дух, плотской жизни в божественную“ (Соловьев В. С. О христианстве // Духовные основы жизни. – М.: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 96).

Бог пришел на землю, чтобы обожествить человечество, значит правильно замечает Соловьев, что человечество обязано не созерцать божество, которое Он явил нам, а усваивать это божество, чтобы быть подобным Богу. Обожествление предполагает действие со стороны Бога и со стороны человечества, поэтому и должно совершаться совместным действием Бога и человека. Новая религия, через которую Бог воздействует на человека, чтобы его обожествить, есть активное богодействие. Для создания нового человека Христос не сотворил новое тело, а воспринял естество старого Адама, обожествил его и сделал новым Адамом. Так и пересоздание плотского человечества в духовное и божественное не есть творение из ничего, а претворение старой материи в духовное начало и плотского существования в божественную жизнь.

Бог может проявляться через человека потому, что ”душа человеческая, будучи сама бесконечной (в потенции), может вмещать и бесконечность божества“ (Соловьев В. С. Письма к В. Т. Федорову. № 2 / Письма В. С. Соловьева. – 1911. – Т. 3. – С. 5). Духовные возможности человека не ограниченны, человек может совершенствоваться до бесконечности. Душа может вмещать Бога, потому что она является Его образом. Чем больше она уподобляется Богу, тем более вмещает в себе Его божество. Этот процесс бесконечный, в нем бесконечное божество может вмещаться в бесконечно совершенствующейся душе. Эту возможность осуществил Христос, душа Его вместила в себе бесконечное божество.

Духовная природа человека имеет истинное значение тогда, когда содержит в себе начала другой высшей духовной жизни и является носителем или подставкой этого другого, высшего. Чтобы быть такой, необходимо нравственное умерщвление своего эгоизма, и это подтверждается Священным Писанием: ”Кто бережет душу свою, погубит ее, а кто теряет душу свою, спасет ее“ (Мф. 10, 39). ”Конечно, здесь под этой спасительной потерей души разумеется не превращение человека в бездушную вещь, не самоубийство его метафизического существа, а только нравственное умерщвление его эгоизма. То, что в своем евангельском изречении называется душой, что мы обыкновенно называем нашим я, нашей личностью, есть не замкнутый круг жизни, обладающий собственным содержанием, сущностью или смыслом своего бытия, а только носитель или подставка чего-то другого, высшего. Отдаваясь этому другому, забывая о своем я, человек как будто теряет себя, жертвует собой, но на самом деле он утверждает себя в своем истинном значении и назначении, наполняет свою личную жизнь истинным содержанием, с которым она нераздельно сливается, превращает ее в вечную жизнь. Эгоизм есть только мнимое самоутверждение человеческой личности; действительно же она утверждает себя тогда, когда вольно и сознательно отдается другому, высшему. Отделение обращенного на себя я от его жизненной сущности есть, без сомнения, нравственная смерть и гибель души“ (Соловьев В. С. Понятие о Боге (в защиту философии Спинозы) / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 8. – С. 17).

Душа – это образ Божий. Смысл бытия она получает только в живой связи со своим Первообразом, который обладает истинным бытием. Хотя по своей природе душа является бессмертной, но ее бессмертие обусловлено причастностью к другой вечной жизни. Жизнь души, отделенной от высшего существа, обречена на нравственную смерть, потому что источник духовной жизни не находится в самой душе, а в другом, высшем, духовном существе – в Боге. Бог – источник жизни для каждой души, а душа только носитель этой высшей жизни. Поэтому она должна отдаваться другому, высшему, – в этом ее утверждение и смысл бытия. Препятствием в вольной и сознательной отдаче души высшему является эгоизм, который отделяет душу от ее жизненной сущности и ведет к духовной гибели. Чтобы принадлежать Богу, человек должен освободиться от средоточия на себе, нравственно умертвить свой эгоизм и таким образом спасти от гибели душу.

Соловьев считает, что человек совмещает три составных элемента. Он пишет об этом так: ”человек есть некоторое соединение Божества с материальной природой, что предполагает в человеке три составных элемента: божественный, материальный и связующий оба, собственно человеческий“ (Цит. по: В. А. Кувакин. Философия В. С. Соловьева. Учение о человеке. – М., 1988. – С. 22).

То есть, человек заключает в себе два начала – божественное и материальное. Его материальная природа создана Богом ”из праха земного“ (Быт. 2, 7), а божественную, т. е. духовную он также получил от Бога. В человеке, в некоторой степени, божество соединилось с материальной природой. Но человек мыслится как отдельная самостоятельная живая личность, которая выражается в его собственном я, т. е. в его душе. Это и есть третий элемент, о котором говорит Соловьев, человеческий, соединяющий в себе два других – божественный и материальный.

По Соловьеву ”определение высшего нравственного идеала основано на понятии человека как существа религиозного, на признании божественного начала в человеке и человечестве“ (Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 593). Без религиозного чувства человек не мог бы проявлять свое отношение к Богу, но и не мог бы определить свой высший нравственный идеал, заключенный в Боге. Тот факт, что для человека высшим нравственным идеалом является Бог и что он проявляет к нему свое нравственное отношение как к высшему существу, подтверждает, что в человеке и человечестве содержится божественное начало.

”Религиозное значение человека состоит в том, что он не есть только член естественного порядка, явление внешним образом существующих в последующих формах пространства, времени и механической причинности, но что он вместе с тем и первее того есть член порядка абсолютного, или божественного, в силу которого все и каждый внутренне и существенно солидарны между собой в абсолютном, или всеедином (в Боге); это есть основа религии“ (Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 594).

Религиозное начало в человеке не имело бы большой важности, если бы он через религиозное чувство только мог определять свой высший нравственный идеал и проявлять к Богу благочестие, не ощущая такого же проявления к себе со стороны Бога и не достигая единения с Ним. Через религиозное начало человек достигает единства с Богом и становится причастным к вечной жизни, т. е. членом абсолютного порядка, предусматривающего духовное соединение всех в едином Боге. Только в этом состоит религиозное значение человека и на этом основывается религия.

Соловьев, подчеркивая важность нравственного начала для человеческого существа, ставит его достойное существование в зависимость от подчинения нравственному закону: ”Человек существует достойно, когда подчиняет свою жизнь и свои дела нравственному закону и направляет их к безусловным нравственным целям“ (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России. Вып. 1. Предисловие ко второму изданию / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 260).

Достоинство человека выражается в том, насколько он проявляет в своей жизни добро. Чем добродетельнее проводит человек жизнь, тем он становится достойнеешим. Нравственный закон обязывает каждого проявлять в своей жизни только добро. Значит, в меру как можно большей приверженности нравственному закону существование наше будет становиться достойнеешим. И жизнь, и дела человек не только должен подчинять нравственному закону, но и направлять к нравственным целям, т. е. чтобы через осуществление добра достигнуть Царствия Божия.

Только чистая душа может проявлять себя во всей духовной полноте. Когда человек живет исключительно духовностью, тогда он становится нравственным не только внутренне, и во внешнихпроявлениях и действиях. Нравственная природа – подходящая почва, на которую воздействует душа. Чем душа чище, тем сильнее оказывает воздействие на нравственность.

Соловьев говорит, что душа наша возвышается над остальной природой тем, что желает бессмертия и совершенства, и замечает, что одно без другого не имеет смысла: ”Два близкие между собой желания, как два невидимые крыла, поднимают душу человеческую над остальной природой: желание бессмертия и делание правды, или нравственного совершенства. Одно без другого не имеет смысла. Бессмертная жизнь, отделенная от нравственного совершенства, не есть благо: мало быть бессмертным, – должно еще стать достойным бессмертия через исполнение всякой правды; но также и совершенство, подверженное гибели и уничтожению, не есть истинное благо. Бессмертное существование вне правды и совершенства будет вечным мытарством, а праведность, лишенная бессмертия, будет вопиющей неправдой, безмерной обидой“ (Соловьев В. С. Вступление. О природе, о смерти, о грехе, о законе и благодати / Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 21).

Возможностью достигнуть бессмертия и способностью к нравственному совершенству наша душа отличается от остальной природы. Через бессмертие она увековечивает свое существование, а через нравственное самоделание достигает полноты совершенной вечной жизни. То и другое вместе составляют для нее высшее благо. Бессмертное существование без полноты совершенной жизни будет вечным не блаженством, а мучением. Нравственное совершенство нужно ей для достижения полноты совершенной жизни. Если душа лишена этой вечности, то и ее нравственное совершенство не имеет никакой цены. Поэтому замечание Соловьева, что бессмертие и совершенство одно без другого не имеет никакого смысла, на мой взгляд бесспорно.

”Исходя из подчинения сверхчеловеческому началу, восточное образование выработало свой определенный нравственный идеал, главные черты которого суть смирение и полная покорность высшим силам“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 76).

Смирением человек выражает свое согласие с нравственными требованиями, которые предъявляет к нему его природа. Подчиняясь воле высшего нравственного существа, он достигает полного единения с ним как абсолютным Добром, а это придает смысл жизни. Поэтому, чтобы нравственный идеал отвечал потребностям нашей нравственной природы, главными чертами его должны быть смирение и покорность Богу.

Логический анализ религиозного отношения в его троичном составе Соловьев подтверждает с точки зрения психологической и с точки зрения формально-нравственной. Психологически, по утверждению Соловьева, основное религиозное отношение проявляется в чувстве благоговения или благоговейной любви. В религиозной любви, отличая себя от Бога, мы вместе с тем чувствуем внутреннюю связь с Ним. Ощущая в себе Его действительность, мы тем самым уже оказываемся соединенными с этой высшей действительностью и полагаем начало предстоящему полному соединению всего мира с Богом. Отсюда проявляется, по Соловьеву, то присущее истинному религиозному настроению чувство внутреннего подъема и блаженство, которое апостол называет ”радостью о Духе Святом“ (I Фес. 1, 6) и ”залогом Духа в сердцах наших“ (2 Кор. 1, 22).

Любовь к Богу – это самое высшее выражение религии. В этой благоговейной любви человек достигает живого соприкосновения с высшей действительностью, с Божеством, и соединяется с Ним. Соединение с Богом является самым высшим блаженством для человека, о чем утверждает и Соловьев. Со стороны формально-нравственной сознание высшего идеала как действительно существующего и нашего несоответствия ему, по мнению философа, обязывает нас к действительному совершенствованию.

”Бог есть любовь. Полнота любви Божией требует полного и взаимного соединения с другим. А для такого соединения нужно самостоятельное и самодеятельное отношение другого к Божеству“ (Соловьев В. С. История и будущность теократии / Собр. соч., 2-е изд. – Т. 4. – С. 334). Это утверждение Соловьева будто цитирует Священное Писание, которое гласит, что ”Бог есть любовь“ (Иоанн. 4, 8). Любовь Божия требует своего проявления, особенно к нравственным существам, которые свободно ее воспринимают и со своей стороны проявляют то же самое к Богу. Человек, проявляя любовь к Богу, нравственно соединяется с Ним, но не по принуждению, а добровольно, самостоятельно.

Соловьев считает, что нравственная природа человека по сравнению с его материальной является идеальной, поскольку она связывает его с Богом и содержит в себе образ Божий, познаваемый в любви. ”Мы знаем, что человек, кроме своей животной материальной природы, имеет еще идеальную, связывающую его с абсолютной истиной, или Богом. Помимо материального содержания своей жизни, каждый человек заключает в себе образ Божий теоретически и отвлеченно познается нами в разуме и через разум, а в любви – конкретно и жизненно“ (Соловьев В. С.Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 516).

Бог наделил человека двумя природами – материальной и духовной. Духовная природа подобна Божественной и родственная ей, поэтому стоит выше материальной и по сравнению с ней является идеальной. Духовное начало в человеческом существе является образом ”Божьим“ (Быт. 1, 27), который связывает человека с Богом. Через образ Божий человеческая жизнь наполняется Божественным содержанием, вследствие чего она становится бесконечной. Теоретически мы познаем образ Божий нашим разумом, потому что Бог является абсолютным Разумом, и то, что человек обладает разумом, говорит о присутствии в нем Божественного начала. Конкретно мы познаем Бога в любви, потому что ”Бог есть любовь“ (I Иоанн. 4, 8), и все содержание Его жизни есть проявление этой любви. Эта любовь содержится и в нашем существе, через нее Бог проявляется в нас, и в этой любви мы обнаруживаем в себе Его образ. Соловьев смотрит на любовь как на единственную силу, которая подрывает эгоизм: ”есть только одна сила, которая может изнутри, в корне, подорвать эгоизм и действительно его подрывает, именно любовь“ (Соловьев В. С. Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – С. 507).

Эгоистичный человек ставит себя выше всех, сосредоточивается только на своем существе как на чем-то конечном. Любовь подрывает эгоизм, потому что требует от человека противоположного отношения к себе, отличающегося от требований эгоизма. Она побуждает ставить выше себя Бога, а в других нравственных существах видеть себе подобных и их интересы возносить выше своих. В любви человек отдает себя другим и живет для всех. В ней он сосредоточивает себя на богочеловеческом всеединстве как на конечной цели своего бытия.

”Разделенные пространством и временем, элементарные частицы материи принципиально неслиянны. Поэтому эгоизму можно противопоставить лишь нечто, столь же неразрывно связанное со свойством ”духа“, как сам эгоизм со свойствами материи. Таким признаком явлений духовного ряда Соловьев считает их взаимосвязь и взаимопроникновение, разрушающее временные и пространные барьеры, сливающие индивидуумов в единую ”всечеловеческую“ семью. Наивысшее выражение этого взаимопроникновения человеческих душ Соловьев (вслед за Платоном) видит в любви“ (З. Минц. Владимир Соловьев – поэт. – Владимир Соловьев. Стихотворения и шуточные пьесы. – Л., 1974. – С. 29-30).

Действительно, эгоизм появляется тогда, когда человек сущность своего бытия видит не в духовной, а в материальной природе и подчиняет все духовные силы служению телу. Тогда он становится непроницаемым для других ему подобных духовных существ и высшего духовного существа Бога. Поэтому Соловьев противопоставляет эгоизму любовь, выражающую взаимосвязь и взаимопроникновение между духовными существами и соединяющую человеческий дух с Духом Божественным. Любовь, обеспечивающая единство всех духовных существ и соединяющая их с Духом Божиим, объединяет всех в единую богочеловеческую семью.

По определению Соловьева, ”любовь – способ выхода за пределы индивидуального ”я“, возможность человека жить не в себе, а в другом, которая создает условия для грядущего человеческого единения“ (Соловьев В. С.Стихотворения и шуточные пьесы. – Л., 1974. – С. 29).

Эту же мысль он выразил в своем стихотворении ”Милый друг, иль ты не видишь“:

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете –

Только то, что сердце к сердцу

Говорит в немом привете?

Человеческое существо обладает не только материальной природой, но и духовной. Благодаря своей духовной природе оно может выходить за пределы своего индивидуального ”я“, потому что ”дух“ дышит, где хочет“ (Иоан. 3, 8). Если материи свойственна непроницаемость, то духу свойственно взаимопроникновение, отсюда существует возможность человеку жить не в себе, а в другом, и такая духовная взаимосвязь и создает условия для полного всечеловеческого единения, достигнуть которой можно только через любовь.

По мнению Соловьева, реальное и живое единство человеческого рода должно быть создано в порядке естественного эгоизма и превратить разрозненные дроби человеческого рода в живое существо. ”Реальное и живое единство человеческого рода, не будучи непосредственно дано в порядке физическом, должно быть создано в порядке нравственном. Границы конечной индивидуальности в ее исключительном самоутверждении, границы естественного эгоизма должны быть разрушены любовью, дабы человек сделался сообразным Богу, который есть любовь. Но это любовь, долженствующая превратить разрозненные дроби человеческого рода в реальное и живое единство, – вселенскую Церковь“ (Соловьев В. С. Ответ на публичные чтения о. иеромонаха Антония / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 279).

Единство человеческого рода в порядке физическом дано только посредственно, так как Бог ”от одной крови произвел весь род человеческий“ (Деян. 17, 26). Не дано оно непосредственно потому, что физическая природа человека должна была одухотвориться и единство всего рода должно быть создано в порядке духовном, или нравственном. Препятствием в этом духовном единении явился естественный эгоизм, ограничивающий человеческую индивидуальность от других нравственных существ. Границы естественного эгоизма может разрушить сила, противоположная эгоизму, которая дает неограниченный духовный простор человеческой индивидуальности; этой силой является любовь. Выражая в своей духовной жизни любовь, человек становится сообразным Богу, так как ”Бог есть любовь“ (I Иоанн. 4, 8). Любовь должна соединить все нравственные существа, достигшие полного совершенства, в живое единство – вселенскую Церковь, потому что, по определению ап. Павла, ”Любовь есть совокупность совершенства“ (Кол. 3, 14).

Соловьев убежден, что вся жизнь людей заключается в любви, и свое мнение выражает в стихотворении ”Чем люди живы?“

Люди живы той любовью,

Что одно к другому тянет,

Что над смертью торжествует

 И в аду не перестанет (Соловьев В. С.”Чем люди живы?“ // Стихотворения и шуточные пьесы. – Л., 1974. – С. 86).

Это мнение подтверждается свидетельством Священного Писания, которое говорит, что ”любовь никогда не перестает“ (I Кор. 13, 8), ”потому что любовь от Бога“ (I Иоан. 4, 7).

Как Бог никогда не прекращает своего существования, так никогда не иссякнет Его любовь. ”Среди вдохновенных чувств, помогающих периферийному сознанию преодолеть ее лепоту, первое место принадлежит любви. Эгоистическая замкнутость противопоказана познающему объекту, лишь его любовь и открытость к другим людям, ко всему миру дают необходимый угол зрения для истинного понимания, формируют ту нравственную основу, без которой познание рано или поздно окажется бессильным, а то и опасным“ (Н. Ф. Уткин. Тема всеединства в философии В. С. Соловьева // Вопросы философии. – 1989. – № 6. – С. 69).

Эгоистическая замкнутость действительно ослепляет ум и сознание человека, всю жизнь и окружающую действительность он воспринимает односторонне. Эгоизм не дает понять, в чем заключается смысл жизни и какое истинное назначение человека как нравственного существа. Эгоизм склоняет его к убеждению, что все существует для него и все должны служить ему, поэтому вводит в сплошной обман. Поскольку любовь помогает выйти за пределы своего индивидуального ”я“, расширяет мировозрение и способствует правильному пониманию действительности, то она действительно является духовным чувством, которым преодолевается умственная слепота и закладывается основа для безошибочного познания.

По мнению Соловьева, истинная любовь достигается и сохраняется через нравственный подвиг. ”В нашей материальной среде нельзя сохранить истинную любовь, если не понять и не принять ее как нравственный подвиг. Недаром православная Церковь в своем чине брака понимает святых мучеников и к их венцам приравнивает венцы супружества“ (Соловьев В. С. Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 537).

Нужно согласиться, что любовь не может сохраниться в материальной среде, если она не будет поддерживаться нравственным подвигом. Любовь требует постоянного умножения силы человеческого духа, а это достигается через нравственный подвиг, выражающийся в постоянной борьбе духа с плотскими силами, которые ослабляют влияние духа в человеческом существе. Когда дух господствует в нашей богоподобной природе, тогда сохраняется и истинная любовь. Для того, чтобы истинная любовь, которая соединяет супругов в ”одну плоть“ (Мф. 19, 5) не была поглощена плотскими влечениями, она должна пройти мученический путь.

Соловьев указывает, что Достоевский стал впереди общественного движения потому, что придавал значение любви и призывал к ней современное общество. ”Больше веры, больше единства, а если любовь к тому, то все сделано“, – писал Достоевский. Эта нравственная сила, обновленная соприкосновением с народом, дала Достоевскому право на высокое место впереди нашего общественного движения не как служителю злобы дня, а как истинному двигателю общественной мысли“ (Соловьев В. С. Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 537).

Жизнь подтверждает, что тому, кто познал силу любви и прилагает все усилия, чтобы пробудить ее в сердцах других, предоставляется высокое место в общественной среде, и он является истинным двигателем общественной нравственности.

Любовь пользуется всеми средствами, через которые может проявиться. Системой необходимых средств для полного проявления любви В. С. Соловьев считает культуру. ”Настоящая любовь выражается в деятельной помощи другим и, следовательно, пользуется всеми необходимыми средствами для этой помощи. Если начало нравственной деятельности есть любовь, а цель ее – благо всех, то культура есть система необходимых средств для полного проявления любви как нравственного начала и для полного достижения всеобщего блага как нравственной цели“ (Соловьев В. С. Народная беседа и общественная помощь / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 376).

Настоящая любовь внутренне выражается через духовное единение с другим нравственным существом, а внешне – в деятельной помощи другим. Для этого она должна пользоваться всеми средствами, чтобы доставить благо всем. Круг правил, регулирующих достойное взаимоотношение людей содержит в себе культура. Она вдохновляет все сферы общественного развития стремлением служить людям и одухотворяет человеческую деятельность, являясь целой системой необходимых средств, через которые осуществляется полнота любви, способствующая достижению всеобщего блага.

Такую же оценку любви, совпадающую с оценкой В. С. Соловьева, дает Н. О. Лосский: ”Предельное расширение личности осуществляется в Царстве Божием, члены которого питают совершенную любовь к Богу, ко всем тварям и ко всем абсолютным ценностям; поэтому они достигают абсолютной полноты бытия и безграничной мощи творчества“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 180). Он относит любовь ”к тем ”вечным вопросам“ этики, которые заново решаются каждым поколением, о которых надо писать вновь и вновь, даже если эти размышления во многом повторяют друг друга“ (там же. – С. 13).

Если мы сознаем действительное и безусловное превосходство божества над нами, то наша преданность ему должна быть действительной и неограниченной, т. е. составлять безусловное правило нашей жизни. В повелении ”будьте совершенны“ требуются не единичные акты воли, а ставится задача жизни. Простой акт чистой воли необходим, чтобы принять эту задачу, но он один, по утверждению Соловьева, еще недостаточен для ее исполнения. Требуется процесс совершенствования как неизбежный путь к совершенству, так что безусловное повеление ”будьте совершенны“ означает на деле: становитесь совершенными.

Против такого требования возражает Б. Н. Чичерин ”Всего менее понятно, почему личное ощущение Соловьева поможет обязательно для кого бы то ни было. Между тем, он возводит его на степень безусловного нравственного требования, да еще в таких размерах, которые делают совершенно недоступным для кого бы то ни было, кроме Соловьева. Очень приятно знать, что Соловьев, ощущающий в себе Божество, одушевлен такими благими намерениями и хочет нас всех сделать бессмертными, даже телесно; сомневаемся только, чтоб это ему удалось. Сомневаемся также, чтобы нашелся хотя бы один человек, кроме него, который бы поставил себе такую задачу. Соловьев хотел найти такое начало нравственности, которое бы в самом существе своем имело силу необходимо определять поведение человека, начало одинаково свойственное, понятное и действительное для всех людей, а в результате вышло нечто, недействительное и свойственное только пламенному воображению Соловьева“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № 10. – С. 97 – 98).

С точки зрения формально-нравственной по отношению к высшему идеалу действительно требуется совершенствование со стороны человека. Это требование ”становиться совершенным“ которое выводит Соловьев, вполне соответствует требованию к нам самого Бога: ”будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный“ (Мф. 5, 48). Становиться совершенным необходимо не только по причине нашей несовершенности, но и прямая обязанность перед самим Богом.

Совершенство, т. е. полнота добра, по мнению Соловьева, выражается в трех видах: 1) безусловно сущее, вечно действительное совершенство – в Боге; 2) потенциальное – в человеческом сознании, вмещающем в себе абсолютную полноту бытия как идею, и в человеческой воле, ставящей ее как идеал и норму для себя; наконец, 3) в действительном осуществлении совершенства или в историческом процессе совершенствования. Бог является всесовершенным существом, в котором выражается полнота добра. Совершенство выражается потенциально в душе человека. Через реализацию этого потенциального совершенства можно достичь полноты добра, потому что ”душа человеческая, будучи сама бесконечной (в потенции), может вмещать и бесконечность божества“ (Соловьев В. С.Письма к В. Т. Федорову № 2 // Письма В. С. Соловьева. – 1911. – Т. 3. – С. 5). Действительно, духовные возможности человека не ограниченны, человек может совершенствоваться до бесконечности. Душа может вмещать Бога потому, что она является образом Его. Чем больше она уподобляется Богу, тем более вмещает в себе Его божество. Этот процесс бесконечный, в нем бесконечное божество может вмещаться в бесконечно совершенствующейся душе. Эту возможность осуществил Христос, душа Его вместила в себе бесконечное божество.

Соловьев подробно останавливается на третьем виде совершенства, которое действительно становится целью во всемирно-историческом процессе. Он доказывает, что цель исторического делания именно и состоит в окончательном оправдании добра, данного в нашем истинном сознании и лучшей воле; весь исторический процесс вырабатывает реальные условия, при которых добро может стать действительно общим достоянием и без которых оно не может осуществляться. Все историческое развитие – и не только человечества, но и физического мира, – утверждает Соловьев, – есть необходимый путь к совершенству.

Он объясняет это тем, что из бесформенной толпы дикарей или даже из недостаточно оформленного организма государств варварских невозможно прямо родиться Царству Божию, т. е. совершенному образу человеческого и всемирного общения жизни, хотя бы отдаленная возможность такого общения и заключалась уже в чувствах и мыслях этих дикарей и варваров.

Как дух человеческий в природе, для того, чтобы реально проявляться, требует необходимо совершеннейшего из организмов физических, так Дух Божий в человечестве, или Царство Божие, для своего действительного явления требует совершеннейшей общественной организации, которая и вырабатывается всемирной историей“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – С. 256). Значение исторического процесса Соловьев видит в том, что он совершается при все более и более возрастающем участии личных деятелей. Он говорит, что этот процесс еще не кончился и что как историческое делание было необходимо вчера, так оно необходимо и сегодня, и будет необходимо и завтра, пока не создадутся все условия для действительного и совершенного осуществления Царства Божия.

Для полного осуществления добра в человечестве требуется не только историческое совершенствование внешних жизненных форм, но и особенно нравственная подготовленность для восприятия добра, а также способность внутренне воспринять Царствие Божие. Когда человечество духовно и нравственно созрело, тогда Царствие Божие открылось во всей полноте своей с приходом на землю Богочеловека Иисуса Христа. С приходом Иисуса ”приблизилось Царство Небесное“ (Мф. 4, 17). С приближением Царства Божия созданы все условия для полного осуществления добра. Эти условия существуют не только во внешних жизненных формах, которые постоянно совершенствуются, но особенно внутри человека. Поэтому Царствие Божие осуществляется сперва внутри человека: ”Царствие Божие внутри вас есть“ (Лк. 17, 21). Совершенному осуществлению Царства Божия препятствует зло, которое существует в нравственной природе человека. Когда будет окончательно уничтожено это зло, а это совершится при втором пришествии Иисуса Христа на землю, тогда откроется во всей полноте Царствие Божие и добро окончательно будет оправдано.

Главной целью в нравственной жизни человека должно быть достижение Царства Божия, о его важности говорит тот факт, что оно является центральной идеей Евангелия. Об этом замечает В. С. Соловьев: ”Несомненно, что центральная идея Евангелия, согласно самому Евангелию, есть идея Царства Божия. Ее прямому или косвенному разъяснению посвящены почти все речи Христовы – и притчи, обращенные к народу, и эзотерические беседы с учениками, и, наконец, сохранившиеся в Евангелии молитвы к Богу-Отцу. Царствие Божие есть внутри нас и оно же является извне; оно растет в человечестве и целом мире посредством некоего объективного органического процесса, и оно же берется свободным усилием нашей воли. Царствие Божие есть полная реализация божественного в природно-человеческом через Богочеловека-Христа, или, другими словами, – полнота естественной человеческой жизни, соединяемой через Христа с полнотою Божества“ (Соловьев В. С. О подделках / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 308 – 309).

Другой цели для нравственных существ не может быть. Человеческое существо стремится к увековечению своей жизни. Вечной жизни человек может достичь при действительном осуществлении Царствия Божия, в котором возможно полное соединение с Богом. Что Царствие Божие внутри нас подтверждает и Священное Писание: ”ибо Царствие внутри вас есть“ (Лк. 17, 20). Оно выражается духовным состоянием человека и проявляется во внешней жизни, когда отдельные личности, проникнутые идеей Царства Божия, солидаризуются между собой, образуя единое богочеловеческое общество. Для этого, действительно, нужны усилия со стороны человека, потому что ”доныне Царствие Небесное силою берется“ (Мф. 11, 12). Царствие Божие связано с личностью Богочеловека-Христа, в котором Божество соединилось с человечеством, поэтому Царствие Божие можно рассматривать как соединение Божества с человечеством, восполнение человеческой жизни через соединение с жизнью Божественной.

Философ говорит, что: ”Существенное и коренное отличие нашей религии от других состоит в том, что христианство как религия богочеловеческая предполагает действие Божие, но вместе с тем требует и действия человеческого. С этой стороны осуществление самого Царства Божия зависит не только от Бога, но и от нас, ибо ясно, что духовное перерождение человека не может быть только внешним фактом: оно есть дело, на нас возложенное, задача, которую мы должны разрешать“. (Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 339 – 340).

То, что Бог не предпринимает никакого действия по отношению к человеку, пока тот не проявит своего действия к Богу, особенно выражено в деле спасения человека, которое Спаситель Христос совершил не в начале истории человечества, а в середине ее, когда человечество потеряло веру в свои силы и с надеждою ожидало пришествия на землю Бога. Если бы осуществление Царства Божия зависело только от Бога, оно бы восторжествовало с самого начала христианства. ”Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его“ (Мф. 11, 12). Осуществление Царства Божия зависит и от нашего способствования распространения его во всем человечестве. Для успешного разрешения этой задачи Соловьев предъявляет к человеку следующие требования: ”Для осуществления Царства Божия на земле человеку нужны: 1) истинная вера в Бога, 2) праведное отношение ко всем людям и 3) целесообразная власть над материальной природой“ (Соловьев В. С. О Церкви / Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 103).

Царствие Божие достигается через нравственное совершенство. Данными нашей нравственности являются стыд, жалость и благочестие, т. е. нравственность выражается через эти свои данные. Нравственная жизнь требует проявления этих данных в действительности. По отношению к своей материальной природе мы проявляем стыд, в отношении с людьми – жалость и по отношению к Богу – благочестие. Требования, которые предъявляет Соловьев, как раз имеют в виду эти нравственные начала. Веруя в Бога, мы проявляем к Богу свое благочестие. Праведно относясь к людям, мы их жалеем. Стараясь взять власть над своей материальной природой, мы ее стыдимся.

По мнению Соловьева, Царство Божие образуется не простым актом, а через сложный и всеобъемлющий процесс: а именно – ”духовно-физическим возрастанием и развитием всеединого богочеловеческого организма в мире“ (Соловьев В. С. О подделках / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 303). Человеческое существо состоит из души и тела. Его духовная жизнь тесно связана с материальной природой. Вся жизнь совершается в теле и через тело. Поэтому полнота духовной жизни не может быть достигнута только при соединении души с Богом, но достигается при соединении с Ним всего человеческого существа вместе с материальной природой. Физическая природа может достичь единства с Богом через свое духовное преображение, для этого она должна пройти сложный и всеобъемлющий процесс духовного развития, пока весь мир не преобразуется во всеединый богочеловеческий организм.

Соловьев указывает на общие причины, из-за которых восторжествовало в жизни человечества христианство. Они, по его мнению, не требуют ”особых объяснений: как человек своею духовною силою подчиняет себе животных, сильнейших его физически, так и духовное Царство Сына Человеческого должно было покорить Левиафана Римской империи. Здесь я считаю нужным указать ближайшие условия, определившие исторический момент этой победы“ (Соловьев В. С. Из философии истории / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6).

Сила духа сильнее физической силы. Духовная сила все побеждает. Этой силой Христос победил смерть, подчинил себе множество человеческих сердец и изменил нравственный облик всего мира. Этой же силой христиане ”побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих“ (Евр. 11, 33 – 34).

Соловьев считает, что вся деятельность общественной среды, считающая себя христианской, и вся жизнь каждого человека, образующих эту среду, должна быть направлена на подготовку пришествия Царствия Божия для всего человечества. ”Как нравственность христианская имеет в виду осуществление Царствия Божья внутри отдельного человека, так христианская политика должна подготавливать пришествие Царства Божия для всего человечества как целого, состоящего из больших частей – народов, племен, государств“ (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России. Вып. I // Нравственность и политика. Исторические обязанности России / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 264).

Для общества, которое считает себя христианским, действительно главной целью должно быть осуществление во всем человечестве Царствия Божия, а для этого оно должно создавать все условия для духовного развития каждого человека, целого народа и всего человечества. В стремлении к Царствию Божию заключается смысл не только жизни каждого человека, но и существование целого человеческого общества. Христианская политика должна подготовить социальную среду, чтобы она нравственно была способна воспринять Царствие Божие. Повышая ее духовный уровень и утверждая христианские начала во всех сферах общественной жизни, она подготавливает пришествие Царства Божия не только для одного народа, а для всего человечества.

Соловьев говорит, что мир существует благодаря тому, что в нем есть положительное действие Божие. Но мир не может быть целью этого действия, а только средством. Он есть система условий для осуществления царства целей. То, что в нем способно к восприятию совершенства, войдет с полнотой прав в это царство. Только в сознании и свободе людей есть внутренняя возможность для каждого самостоятельно обратиться к Богу, и следовательно, быть Его прямой целью или полноправным гражданином в царстве целей. Осуществление этой возможности для всех есть всемирная история, считает В. Соловьев. Участвующий в ней человек собственным опытом, через свое взаимодействие с другими, достигает действительного совершенства, и это им самим достигнутое совершенство, т. е. полное, сознательное и свободное соединение с Божеством, есть именно то, чего Бог хочет окончательно, – безусловное добро.

Нужно согласиться с Соловьевым, что мир создан и существует благодаря положительному действию Божию и что он не является целью этого действия. Бог сотворил мир для человека и создал в нем все условия для достижения человеком главной цели нравственного совершенства, т. е. полного соединения с Богом как Абсолютным Добром. Из безусловного начала Добра вытекает необходимость всемирного процесса, о котором говорит Соловьев. Это объясняется тем, что человек создан Богом нравственно несовершенным. Полного совершенства человек может достичь в процессе своей жизни, а все человечество, взятое вместе, – в процессе всемирной истории. Если бы человек не нуждался в нравственном совершенстве, а создан таким в начале Богом, не было бы необходимости для всемирной истории в процессе, который человек достигает полного соединения с Божеством.

5. Нравственная свобода как главное условие совершенства

Соловьев указывает, что нравственная свобода, т. е. добровольное и сознательное предпочтение добра злу во всем, есть главное, принципиальное условие этого совершенства, или полного добра. Необходимость внутренней свободы человека он видит в том, что человек является добровольным союзником и соучастником Божьего всемирного дела. Это соучастие человеческое непременно входит в самую цель Божьего действия в мире, ибо если бы эта цель была мыслима без деятельности человека, уже никакого процесса совершенствования не было, а одна вечная и неизменная полнота благ. Достижение всецелого добра без нравственной свободы было бы также недостижимо. Без нее человек не мог бы стать добровольным соучастником Божьего дела. Не имея нравственной свободы, он лишен был бы возможности выбирать между добром и злом. Если же человек не мог бы осуществить какое-либо зло, то была бы одна возможность – делать только добро. Таким образом, человек превратился бы в страдательное орудие Божьей воли, что несовместимо с целью Божьего действия в мире.

По определению Соловьева, ”Бог есть Вседержитель, все в себе заключающий, и мы сами принадлежим Ему. Но мы должны принадлежать ему не только по силе Его Владычества, но и во имя Его божественного совершенства, – ради Него самого, как высшего блага, единого благого: мы должны принадлежать Ему свободно и добровольно“ (Соловьев В. С. О молитве / Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 33).

Богу как существу всесовершенному принадлежит ”власть на небе и на земле“ (Мф. 28, 18). Все, что существует, находится в Его божественной власти: человек не может принадлежать Богу только по силе Его владычества. Поскольку он является нравственным существом, значит, должен проявлять нравственное отношение к Богу, а такое отношение может быть только свободным и добровольным.

Бог может проявлять Себя только через нравственное существо, которым является человек. ”В самостоятельном нравственном существе человека Бог находит Себе достойный предмет действия, иначе Ему не на что было бы воздействовать. Если бы человек не был свободной личностью, как возможно было бы Богу проявить в мире Свое личное существо?“ (Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос / Сочинения. – М., 1989. –  Т. 1. – С. 215).

Бог является совершеннейшим нравственным существом, следовательно, вступать в общение Он может с такими существами, которые подобны Ему, т. е., которые обладают такой же свободной нравственной природой, как Бог. Таким существом является человек, созданный ”по образу и подобию Божию“ (Быт. 1, 26). Бог может воздействовать на человека и через него проявлять Себя. Особенное проявление Божества в мире обнаружилось в лице Иисуса Христа, через человеческую природу которого Бог проявил Свое личное существо.

Единство Бога и всего сущего также должно достигаться свободно – ”быть обоюдное, т. е идти не только от Бога, но и от природы, быть ее собственным делом“ (Соловьев В. С. Лекции по истории философии // Вопросы философии. – 1989. – № 6. – С. 83). Все существующее желает быть увековеченным. Природа может достичь этого через одухотворение своей материи, что возможно при соединении с Богом. Поэтому все сущее стремится к единению с Богом свободно. Но достигнуть соединения с Богом только собственным усилием природа не может. Поэтому идея всеединства исходит как от Бога, так и от природы.

”Человек должен достигать нравственных вершин свободно, а для этого нужен простор внизу, нужна некоторая свобода быть безнравственным“ (Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7 – С. 515). Без свободы нравственное совершенство было бы невозможно, без нее человек не мог бы нравственно развиваться и достигнуть полного совершенства. Человек не был бы истинно свободным, если бы ему не была предоставлена возможность выбирать между добром и злом. Оказавшись перед выбором выбором и свободно выбирая добро, человек выражает свою любовь к Богу.

Соловьев говорит: ”...если мы не по имени только, а на деле христиане, то от нас зависит, чтобы воскрес Христос в своем человечестве. Тогда и исторический Фома приложит руку свою к этому действительно во плоти воскресшему христианству и с радостью воскликнет: ”Господь мой и Бог мой!“ (Иоан. 20. 28)“ (Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания / Соч. – М., 1988. – Т. 2. – С. 350). Христос воскрес во всей плоти и положил начало новой жизни. Чтобы открылась новая жизнь во всем человечестве, нужно, чтобы и в нем воскрес Христос. Для этого мы должны принадлежать Ему, становлясь ”членами Тела Его“ (Еф. 5, 30), что зависит от нас. Для этого нужно сообразовать свою жизнь с жизнью Христовой и ”сораспясться Христу“ (Гал. 2. 19), чтобы можно было сказать ”и уже не я живу, но живет во мне Христос“ (Гал. 2, 20).

Вслед за В. С. Соловьевым, Лосский также считает, что из всех свойств, которыми наделены нравственные существа, к числу важнейших принадлежит свобода. ”Смысл мира, заслуживающего быть сотворенным, заключается в следующем. Бесконечное множество тварных существ, образующих мир, наделено такими свойствами, что они способны активно и творчески принять участие в совершенном бытии Бога и удостоиться обожения. Среди этих свойств к числу важнейших принадлежит свобода и отвлеченное единосущие. Благодаря отвлеченному единосущию деятели образуют единый космос, в формальных рамках которого они могут свободно и творчески взаимодействовать, осуществляя добро и зло. Перед ними стоит задача осуществить конкретное единосущие Царства Божия, но задача эта не может быть решена принудительно, она решается не иначе как на основе свободного выбора и свободного творчества; поэтому возможно, что некоторые деятели избирают путь, на котором возникает зло и всевозможные виды несовершенства“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М. ,1991. – С. 62).

Этот автор различает свободу формальную и материальную: ”Человеческое я есть деятель свободный. Он свободен от внешнего мира, от своего тела, от всех законов, кроме определенной группы их, не определяющей конкретньх содержаний хотения; он свободен от отдельних мотивов, от своего эмпирического характера, от своего прошлого и, наконец, он свободен даже от своего Творца, Господа Бога. Он сотворен Богом как носитель творческой металогической силы и отпущен на свободу для свободной творческой деятельности, которая освещается путеводной звездой Божественной индивидуальной идеи как индивидуальной нормы, но не закона, стесняющего свободу“ (Лосский Н. О. Избранное. – М., 1991. – С. 576). ”Такая формальная свобода обеспечивает деятелю возможность поведения, осуществляющего как положительние, так и отрицательнне с объективной точки зрения ценности“ (там же. – С. 581). Сохраняя формальную свободу, члены Царства Божия достигают в то же время совершенной полноты материальной свободы: ”Сущность ее заключается в том, что в их распоряжении находится бесконечная творческая сила для осуществления бесконечного разнообразия красоты, добра и обретения совершенной истины. Бесконечность их творческой силы вытекает из конкретного единосущия их, вследствие чего всякий творческий замысел члена Царства Божия встречает не противодействие других, а, наоборот, подхватывается всеми и осуществляется в соборном действии. В таком единосущном сочетании сил участвует и творческая мощь Божия, а потому нет границ этой полноте творчества“.

По Лосскому в Царстве Божием нет никаких ограничений свобод: ”Всякий член Царства Божия обладает совершенной свободой действия, так как всякое хотение его встречает поддержку в остальних членах Царства Божия и содействие благодатной силы Божьей, а потому осуществляется без всякого умаления; обладая совершенной полнотой Истины, члены этого Царства совершают выбор, обозревая все бесчисленное множество возможностей, и не встречают при этом никакого противодействия со стороны других своих хотений, так как выбор их без колебаний и ошибок направляется в сторону абсолютного добра и абсолютной красоты“ (Лосский Н. О. Избранное. – М., 1991. – С. 590).

Бердяев Н. А. говорит, что ”свободу нельзя ни из чего вывести, в ней можно лишь изначально пребывать“ (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – C. 12). Он так же, как В. С. Соловьев, видит в свободе основу совершенства и добра: ”Все достоинство творения, все совершенство его по идее Творца – в присущей Ему свободе. Свобода есть основной внутренний признак каждого существа, сотворенного по образу и подобию Божьему; в этом признаке заключено абсолютное совершенство плана творения. Безрелигиозное сознание мысленно исправляет дело Божие и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей, неспособных к злу, сразу привести бытие в то совершенное состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы лишь добро. Этот рациональный план творения целиком пребывает в сфере человеческой ограниченности и не возвышается до сознания смысла бытия, так как смысл этот связан с иррациональной тайной свободы греха. Насильственное, принудительное, внешнее устранение зла из мира, необходимость и неизбежность добра – вот что окончательно противоречит достоинству всякого лица и совершенству бытия, вот план, не соответствующий замыслу Существа абсолютного во всех своих совершенствах. Творец не создал необходимо и насильственно совершенного и доброго космоса, так как такой космос не был бы ни совершенным, ни добрым в своей основе. Основа совершенства и добра – в свободе, в свободной любви к Богу, в свободном соединении с Богом“ (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – С. 138).

По выражению Соловьева, нравственный долг религии требует от нас, чтобы мы соединили свою волю с волей Божией. Прежде всего Бог хочет от нас, чтобы мы были сообразны и подобны Ему. Мы должны проявлять свое внутреннее сходство с Божеством, свою способность и решимость к обладанию свободным совершенством. Соловьев выражает это в виде правила: ”Имей в себе Бога“. Если для достижения нравственного совершенства, т. е. полноты добра, необходимо соединение с Богом как абсолютным добром, для этого действительно, нужно сообразовать свою волю с волей Божией, т. е. в нас должны быть только такие хотения, какие хотения у Бога, чтобы через нашу жизнь проявлялась жизнь Божественная. Для этого нужно иметь в себе Бога, чтобы жизненным правилом для всех были слова ап. Павла: ”Уже не я живу, но живет во мне Христос“ (Гал. 2, 20).

Чтобы принадлежать Богу, человек должен искать святости, потому что ”Бог святой соединяется только с человеком, ищущим святости и способным к деятельному нравственному подвигу“ (Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 216). Сам Бог требует от человека святости, потому что Он является святым: ”Будьте святы, потому что Я свят“ (Лев. II. 45). Для того чтобы человек стал святым, необходимо, чтобы духовное начало восторжествовало над его материальной природой, а для этого нужно проявить со стороны человека много усилий. Человек должен быть способен к деятельному нравственному подвигу. Святейшему Богу чужда и противна всякая нечистота и греховность, поэтому Он не может соединиться с человеком, пребывающем в греховной нечистоте. Бог святой соединяется только со святым человеком.

”Мы видим, – говорит Соловьев, – что способность действовать по нравственному принципу зависит не от доброй воли каждого лица, а от необходимого характера того или другого. Эта способность действовать по нравственному принципу сама составляет один из главных характеров, или типов человечества, который принадлежит далеко не всем людям“ (Соловьев В. С. Приложение. Эмпирическая необходимость и трансцендентальная свобода (по Шопенгауэру и Канту) к вопросу о безусловной виновности / Соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 596).

В характере человека отражается его нравственное состояние, т. е. свое нравственное состояние он проявляет не через волю, которая может быть доброй или злой, а через характер. В зависимости от характера человека определяются и его действия. Если в человеке характер добрый, тогда добрые будут и его действия, и правильно замечает Соловьев, что ”святой человек не может действовать безнравственно“ (там же. – С. 596). Способность действовать по нравственному принципу действительно имеет большую важность для человека, но она не каждому дана. Если человеку не дана такая способность, он должен своими усилиями вырабатывать ее в себе.

Начало спасения полагается в самоотвержении воли. ”Велико значение телесной жизни и по учению о Церкви; но и с худой и с доброй стороны телесная жизнь признается Церковью лишь в связи с нравственным началом и в зависимости от него. Как начало зла Церковь видит не в материи, а в человеческой воле, так в ней же полагается и начало спасения – именно в самоотвержении воли, принимающей благодать. Поэтому подавление плоти (телесный подвиг) является в Церкви лишь вспомогательным средством нравственного подвига (обращение воли), а соответственно и вознесение плоти (райское блаженство в воскресшем теле) ожидается лишь как венец духовной победы, как крайнее выражение восстановленной внутренней правды (Соловьев В. С. О расколе в русском народе и обществе / Собр. соч., 1-е изд. – Т. З. – С. 244).

Развитие нравственного начала в человеке предполагает нравственное совершенствование его духовно-телесной природы. Не только духовной природы, но и телесной, потому что внутренняя духовная жизнь проявляется во вне через внешнюю телесную жизнь человека. Чем совершеннее будет становиться внутренняя духовная жизнь человека, тем нравственнее будет его телесная жизнь, значит, действительно, значение телесной жизни зависит от ее связи с нравственным началом. Сама по себе телесная жизнь не имеет никакого значения для человеческого существа, а получает такое значение, когда становится средством для укрепления духа через проявления его и во внешней телесной жизни. В духовно-телесную природу Бог вложил только добро, поэтому было бы неправильно рассматривать материальную природу как начало зла. Материальная природа ”покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего (ее)“ (Рим. 8. 20). Значит, начало зла находится в человеческой воле, поэтому и спасение должно начинаться с самоотвержения злой воли и обращения к добру. Вспомогательным средством для этой цели является телесный подвиг, в котором через подавление злых страстей побеждается злая воля, и венцом этой духовной победы будет воскресение плоти и участие ее вместе с душой в райском блаженстве.

Далее Соловьев заключает, что кто имеет в себе Бога, тот ко всему относится по мысли Божией, или ”с точки зрения абсолютного“. Он выражает это в виде правила: ”Итак, относись ко всему по-Божьи“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 259). Для человека, который имеет в себе Бога, не может быть другого отношения ко всему, которое отличалось бы от Божественного. Поскольку для него Бог становится жизнью, то во всех действиях, которые человек проявляет ко всему, в них должны проявляться действия Божии, т. е. человек ко всему относится по-Божьи. ”Человек, нравственно соединенный с Богом, должен относиться к людям по-Божьи; он должен относиться к другим так, как Бог относится к нему самому. Даром получили, даром и давайте; давай ближнему больше, чем он заслуживает, относись к ближнему лучше, чем он того достоин. Отдавай, кому не должен, и не требуй с того, кто тебе должен. Так с нами поступают вышние силы, так и мы должны поступать между собою“ (Соловьев В. С. О жертве и милостыне // Духовные основы жизни. –Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 55).

Кто соединен с Богом, ”в том пребывает Бог, и он в Боге“ (I Иоан. 4, 15). Если в человеке пребывает Бог, человек живет не своей жизнью, а жизнью божественной. Бог не только проявляет Себя в его внутренней духовной жизни, но и в его внешних отношениях с другими людьми. Поэтому эти отношения должны быть Божьими. Бог не может относиться к людям по-разному, Он относится ко всем одинаково. Значит, и человек, в котором пребывает Бог и через которого Он проявляет свои божественные действия, не может относиться иначе к другим, как Бог относится к нему самому. Отсюда можно прийти только к одному выводу: как Бог поступает с нами, так и мы должны поступать между собой.

Соловьев говорит: ”Нравственный закон обязывает нас не к чувству любви, а к делам любви. По справедливости я прямо обязан делать добро другим, насколько я хочу добра себе самому“ (Соловьев В. С. О жертве и милостыне // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 58).

К делам любви обязывает нас и Иисус Христос: ”Возлюби ближнего твоего, как самого себя“ (Мф. 22, 39). Если человек будет любить только себя самого, он становится эгоистом, а эгоизм ведет к духовной смерти. Чтобы осуществить добро, которое пребывает в нашей нравственной природе, мы прежде всего должны проявлять его в своей деятельности, в особенности в своих отношениях с другими людьми. Если мы не делаем добра другим, значит, мы его не имеем и не можем проявить его к ним. Настоящее добро человек не может не проявлять в своей деятельности. Добро, которое заключается только в человеческом самолюбии, не есть правдивое добро, а зло, которое выдает себя за добро. Желать только себе добра и не делать его другим – это безнравственно. Нравственность требует от нас другого отношения: сколько мы желаем себе добра, столько должны его делать другим.

По мнению Соловьева, по-Божьи мы должны относиться и ко злу, которое Бог допускает как превосходящее условие свободы. С одной стороны, прямое его отрицание есть нарушение человеческой свободы, с другой – Бог допускает зло, поскольку извлекает из зла большее благо или наиболее возможное совершенство. Бог отрицает зло как окончательное, или пребывающее, и в силу этого отрицания оно и погибает. Поэтому и мы должны отрицать зло как чуждое нашей нравственной природе, и постоянно вести борьбу с ним, утверждая таким образом себя в добре. Тогда оно действительно будет служить нам орудием совершенствования, и мы будем извлекать из него наибольшее добро.

Соловьев указывает, что зло имеет внутреннее, субъективное значение, считает, что следствием зла является страдание: ”Зло и страдание имеют внутреннее, субъективное значение, они существуют в нас и для нас, т. е. в каждом существе и для него. Страдание, составляющее один из характерных признаков природного бытия, является лишь как необходимое следствие нравственного зла“ (Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 123).

Зло неприсущее нашей нравственной природе, оно появилось вследствие испорченности внутренней духовной природы, поэтому и существует внутри нас. Зло противоположно нравственному началу, поэтому отрицательно воспринимается нашей нравственной природой. Оно разрушает нравственную природу человека и делает безнравственной его жизнь. Наша природа, безболезненно воспринимая зло, от этого страдает. Если добро приносит человеку удовольствие, то зло доставляет ему мучение и приводит к нравственной гибели. Страдание нужно рассматривать как следствие нравственного зла. Другой причины, вызывающей страдание, не существует, она заключается только в одном зле. Зло нарушает внутренний мир в душе человека, вносит разлад в его духовную жизнь и вызывает борьбу между духовными и материальными началами. Когда человек проявляет зло и вражду вне себя, в своей внешней деятельности, тогда нарушается мир и согласие между людьми и появляется вражда и ненависть.

Соловьев рассматривает злобу и вражду как проявления нравственного зла. ”Прежде чем явится хоть какая-нибудь возможность мира, должны мы хоть в идее-то по крайней мере, хоть в принципе, хоть в законе своей совести решительно отказаться от злобы и вражды, осудить их безусловно как нравственное зло“ (Соловьев В. С. Несколько слов по поводу ”Жестокости“ / В. А. Кувакин. Философия В. С. Соловьева. – М., 1988. – С. 54).

Совершенно верно, что для восстановления мира нужно отказаться от всех форм проявления нравственного зла. Для этого нужно восстановить добро в нашей нравственной природе и подчинить зло добру. Как говорит Слово Божие: ”Не будь побежден злом – но побеждай зло добром“ (Рим. 12, 21), тогда произойдет примирение между двумя началами, духовным и материальным, внутри человека, добро восторжествует в человеческом существе и будет проявляться в его внешней деятельности при отношениях с другими людьми, и тогда между нами будет мир и согласие.

”Только волей человек может отказаться от зла, и только волей может он признать сущее Добро или Бога. Вера в Бога, будучи тайным взаимодействием между самим Божеством и человеческой душой, требует прямого участия человеческой воли. Помимо своей воли человеку нельзя верить в Бога. Бог есть внутренняя истина, которая нравственно обязывает нас добровольно признать ее. Верить в Бога – есть наша нравственная обязанность. Человек может не исполнить своей нравственной обязанности, но тогда он неизбежно теряет свое нравственное достоинство. Вся наша жизнь имеет смысл только через веру в действительное добро или добро как истину. Мы должны верить, что оно само по себе, что оно есть сущая истина; мы должны верить в Бога. Эта вера есть дар Божий и вместе с тем наше собственное свободное дело“ (Соловьев В. С. Вступление. О природе, о смерти, о грехе, о законе и благодати // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 30).

Если при выборе между добром и злом в раю решающую роль сыграла воля человека, и он признал зло, нарушив заповедь Божию, так и сейчас при выборе между добром и злом только волей он может отказаться от зла и только волей может признать сущее Добро или Бога. Для того, чтобы избрать добро, он должен верить в него как в сущую истину. Не признать добро – это решение его собственной воли. Соловьев правильно замечает, что, помимо воли, человеку нельзя поверить в Бога. Нравственное начало обязывает нас совершенствовать наше внутреннее добро до полного совершенства. Но как можно исполнить эту нравственную обязанность, не веруя в Бога, в Абсолютное Добро?! Через Добро увековечивается наша жизнь, если можно увековечить свою жизнь, тогда есть смысл жить. Не веруя в добро, мы не имеем средств, через которые мы можем увековечить свою жизнь, и жизнь наша теряет свой смысл. Вера в Добро даруется человеку Богом, но нужно еще признать этот дар со стороны человека, а это есть дело его свободной воли.

”Различие между добром и злом, как нормальным, и ненормальным, предполагает, что первое, то есть нормальное, есть всеобщее и необходимое, второе же есть только частное и случайное. Отсюда выражение нравственного принципа: поступай так, чтобы правило твоей деятельности могло стать в твоей воле всеобщим и необходимым законом“ (Соловьев В. С. Приложение. Формальный принцип нравственности (Канта) – изложение и оценка с критическими замечаниями об эмпирической этике / Соч. – М., 1988. – Т. 1. – С. 575).

Почему добро должно быть всеобщим и необходимым, а зло частным и случайным? Потому что добро присуще каждому нравственному существу, оно является всеобщим. Нравственные существа могут себя проявлять, т. е. духовно быть живыми, только через осуществление в своей деятельности этого добра, а при полном его совершенстве достигают вечной жизни, отсюда оно необходимо для каждого человека. Зло не свойственно нашей нравственной природе, оно чуждо ей и появилось в нравственной природе человека случайно извне. Необходимости в зле для нравственных существ не существует, поэтому оно не может быть всеобщим и может проявляться частным образом, в отдельности от нравственных всеобщих требований.

Соловьев в своем нравственном требовании касается вопроса о назначении и цели человека как нравственного существа, определяет ложность пути, выбранном человеком для достижения своей цели и указывает, что эта цель не отнята у него. ”Сущность грехопадения состоит в том, что человек решился испытать зло на деле, – но не из любви ко злу, а из стремления к совершенству. Грех здесь не в цели, а в ложном пути к ее достижению. Цель – полнота божественного совершенства или быть как Бог – не только сама по себе есть высшее благо, но и составляет назначение человека, созданного по образу и подобию Божию. Грех же состоит в стремлении человека достигнуть этой благой цели своим путем, а не путем Божиим. Так как человек не отверг высшей цели своего существования (причастия к божественному совершенству), то эта цель и не отнята у него; но так как он покинул прямой и легкий путь к ее достижению, то и принужден идти к ней окольными путями, образующими с тех пор историю человечества“ (Соловьев В. С. История и будущность теократии / Собр. соч., 2-е изд. – Т. 4. – С. 347).

Действительно, человек, созданный ”по образу и по подобию Божию“ (Быт. 1, 26), по назначению Божьему через совершенствование в себе образа Божия должен стремиться к достижению полноты божественной жизни, т. е. Царствия Божия. Правильным является определение Соловьевым ложности пути, избранного человеком для достижения своей цели. Путь, который избрал человек, оказался ложным, потому что он привел человека к духовной и физической смерти. Зло, которое человек решил избрать средством для своего совершенствования, не может помочь ему достигнуть полноты духовного совершенства, оно ведет только к смерти. Мы все разделяем горькую участь, которой подвергся человек после того, как пошел по ложному пути. О том, что у него не отнята цель достижения полноты божественного совершенства, свидетельствует сам Иисус Христос: ”Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный“ (Мф. 5, 48). Только этот путь, которым мы следуем, чтобы достигнуть своей цели, сложный и долгий в сравнении с тем путем, который был предложен Богом. ”В самом деле, при действительной вере в истину Христову предполагается, что она сильнее царствующего в мире зла и может сама собственной своей духовной нравственной силой покорить зло, т. е. привести его к добру: предполагать же, что истина Христова, т. е. истина вечной любви и безусловной благости для своего осуществления нуждается в чуждых и даже прямо противных ей средствах насилия и обмана, значит признавать эту истину бессильной, значит признавать, что зло сильнее добра, значит не верить в добро, значит не верить в Бога“ (Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 163).

Истина Христова сильнее зла, потому что этой истиной является сам Христос. Христос своей божественной силой сокрушил зло, и в Нем вечное добро восторжествовало. Мы так же побеждаем зло через свою веру в истину Христову, которая дает нам нравственную силу для этой победы и утверждает нас в добре. Истина Христова для своего осуществления не нуждается в других внешних средствах, она сильнее их всех, все побеждает и все приводит к добру. Зло временное, а добро вечное, поэтому добро сильнее зла.

Макаров М. Г. обвиняет Соловьева в его нечувствительности к реальному злу: ”Совершенно справедливо такие критики В. Соловьева, как К. Леонтьев, В. Розанов и Г. Флоровский, отмечали поразительную нечувствительность философа к реальному жизненному злу. У В. Соловьева зло является скорее отсутствием добра, его недостаточностью, нежели самостоятельным и самодостаточным началом, или в более широком смысле, есть не что иное, как ”дезорганизованность бытия“. Поэтому и преодоление зла сводится к реорганизации или просто организации мира“ (Макаров М. Г. Обоснование нравственного идеала в философии ранних славянофилов и у В. Соловьева // Философские науки. – 1992. – № 2. – С. 87 – 88) . Такое обвинение не может умалить значения В. Соловьева в исследовании сущности нравственного зла. Подобно Соловьеву, Лосский также считает, что ”основное зло есть зло нравственное: оно состоит в нарушении деятелей ранга ценностей, именно в себялюбии, эгоизме, т. е. в большей любви к себе, чем к Богу и другим существам, тогда как правильное соотношение ценностей требует больше любви к Богу, чем к себе, и любви ко всем существам такой же, как к себе. Существенная черта ложного пути поведения есть отпадение от Бога в той или иной степени, а вместе с тем и обособление от всех тварных существ, тоже более или менее глубокое“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 62).

Такое же понимание зла, как у Соловьева, мы находим у Бердяева Н. А.: ”Где же корень зла и где место его нахождения? Если всякое бытие имеет своим источником Божество и если подлинное бытие в Божестве пребывает, то зло не может корениться в бытии, то злое не может мыслиться как бытие... Если зло не бытие, то это не значит, что зла нет. Кроме бытия, нам дано и нами мыслится еще и небытие, злая пустота, очень содержательная в отношении к нашему опыту, нами переживаемая и испытываемая. Зло коренится не в бытии, а в небытии; оно возникло в сфере небытия и, заняв призрачное, фиктивное место в бытии, должно быть окончательно оттеснено в сферу небытия... Начало зла одинаково не находится ни в Боге, ни вне Бога (как бытие самостоятельное). Поэтому Бог не ответственен за зло и нет никакого другого Бога, кроме Бога добра. Зло находится вне сферы бытия, рождается из небытия и в небытие возвращается... Бог и зло ни в каком смысле не сравнимы и не сопоставимы; их нельзя признать ни равносильными началами (дуализм), ни зло подчиненным Богу (пантеизм). Зло есть творение, обогатившее себя. Зло есть то нарушение иерархической соподчиненности, после которого первый в небесной, ангельской иерархии становится сатаной, диаволом. Кроме Бога и творения, ничего и нет; путь зла есть путь творения, отпавшего от Бога и погнавшегося за призраком своего оторванного бытия. Диавол есть только первая в зле тварь, в нем воплотилось начало, противоположное Сыну Божьему, он есть образ творения, каким оно не должно быть. Антихрист и есть новый Бог творения, тварь, подменившая Творца… Зло не есть особая, самобытная стихия противостояния стихии добра, как то думает дуалистическое сознание. Зло – не особая стихия, а превращение всякой стихии в небытие, подмена подлинных реальностей фиктивными, оболгание всех стихий бытия. Всего менее можно осмыслить отношение между добром и злом в сознании дуализма духа и материи. Сама по себе материя не есть зло, и не в ней источник зла. Плоть так же свята в своей божественной первооснове, как и дух, но так же, как и дух, может быть испорчена, так же может изолгаться и тогда сеет смерть“ (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – С. 134 – 137).

Исходя из того, что мы признаем за собой безусловное значение абсолютного идеала (образ Божий) и стремление вполне осуществлять его (подобие Божие), то по справедливости должны признать то же самое и за всеми другими, Соловьев дает безусловному началу нравственности следующее полное выражение: ”В совершенном внутреннем согласии с высшей волей, признавая за всеми другими безусловное значение, или ценность, поскольку и в них есть образ и подобие Божие, принимай возможно полное участие в деле своего и общего совершенствования ради окончательного откровения царства Божия в мире“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 261). Вполне нужно согласиться с этой формулой, так как для достижения полного добра, которого можно достичь только при соединении с Богом, нужно свою волю сообразовать с волей Божьей. Поскольку все люди созданы по образу и подобию Божьему, мы должны признавать значение за ними принимать возможно полное участие в деле не только своего, но и общего совершенствования, так как только это может привести к окончательному наступлению на земле Царства Божия.

Требуя от человека быть другом и помощником Божьим, нравственное безусловное начало, по убеждению Соловьева, не отменяет частных требований нравственности, а, напротив, утверждает их и дает им высшее освещение и освящение. Прежде всего, Соловьев относит это к религиозной основе нравственности как ее прямое развитие и окончательное выражение. Высшее требование предполагает здесь нижайшее. Для подтверждения своего мнения Соловьев приводит такое сравнение: как грудной младенец по существу дела не может быть другом и помощником своего отца, так и человек, духовно ”несовершеннолетний“, имеет внутреннее существенное препятствие к тому, чтобы быть с Богом в отношении непосредственной свободной солидарности. И в том и в другом случае, считает Соловьев, одинаково необходимо сначала властное руководство и воспитание. В этом Соловьев полностью оправдывает религиозные внешние учреждения, так как независимо от их глубокого мистического смысла, делающего из них пребывающую связь между небом и землей, они, несомненно, имеют первостепенное педагогическое значение для человека.

Нужно согласиться с В. С. Соловьевым в том, что высшие ступени нравственности не отрицают и не упраздняют низшие, а предполагают их и опираются на них в своем историческом осуществлении. Для того, чтобы подняться на высшие ступени нравственности, нужно пройти низшие, ведущие к высшим. Это мнение Соловьева согласно с учением Иисуса Христа, выраженном в Нагорной проповеди, в заповедях о блаженствах.

Заповеди о блаженствах являются духовной лестницей, ведущей к нравственному совершенству. Нужно заметить, что человек, достигший высшей ступени нравственного совершенства, не может считать ненужными для себя нижние ступени, благодаря которым он достиг высших, потому что достигнутое им нравственное высшее совершенство опирается на все ступени духовной лестницы, возводящей человека на самую высоту нравственного совершенства. Невозможно, исполняя девятую заповедь блаженства, не соблюдать первой и последующих заповедей, потому что это повлекло бы к нравственной деградации. В этом деле первостепенное педагогическое значение для человечества имеют религиозные внешние учреждения, призванные руководить и воспитывать духовно ”несовершеннолетних“ и способствовать им подниматься, начиная с самой низшей ступени вверх к самой высшей, соединяющей нас с Богом. Для этой цели Бог учредил разные религиозные внешние учреждения. Их нельзя отвергать, так как они служат спасению человека, а без них невозможно было бы человеку достичь полного нравственного совершенства.

Соловьев говорит, что жалость, которую мы испытываем к существу, подобному нам, получает иное значение, когда мы видим в этом существе образ и подобие Божие. ”Мы уважаем это существо, так как Бог его уважает, или, точнее: мы должны с ним считаться, так как Бог с ним считается“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 263). Жалость в тех случаях, когда она сама по себе была бы естественна, не исчезает и при этой высшей точке зрения, она только усиливается и углубляется, считает Соловьев. Действительно, проявляя жалость к себе подобному существу, мы ее углубляем и усиливаем, когда видим в нашем ближнем не только себе подобное существо, а существо, в котором имеется образ и подобие Божие. Это побуждает нас глубже и сильнее любить его как существо не только подобное нам, но и сродное Богу.

Возвышается и обязанность, вытекающая из альтруистического чувства, потому что мы не можем ограничиться только тем, чтобы воздерживаться от обидных действий относительно этого ближнего, не можем довольствоваться, чтобы помогать ему в его бедах, а должны способствовать его совершенствованию ради осуществления и в нем образа и подобия Божия, которые мы за ним признаем. Возвышение альтруистического чувства вызвано безусловным началом нравственности, требующем достижения полноты добра, т. е. восстановления в человеке образа и подобия Божия. Поэтому мы обязаны способствовать нашему ближнему в его совершенствовании.

По мнению Соловьева, альтруизм на этой религиозной высшей своей ступени обязывает нас принимать деятельное участие в общем историческом процессе, создающем условия для явления Царства Божия, а следовательно, в тех собирательных организациях, посредством которых этот процесс совершается по воле Провидения. Соловьев исходит из того, что мы, только опираясь на то, что дали и дают человечеству исторические формы религии, можем достигнуть свободного и совершенного соединения с Божеством, возможность и залог которого даны в нашем внутреннем религиозном чувстве. Он доказывает, что точно так же без той сосредоточенной и организованной общественной силы, которая представляется государством, мы не можем действительно оказать всем нашим ближним той помощи, к которой настойчиво побуждают нас и простое нравственное чувство жалости к их бедствиям, и религиозное высшее начало уважения к их безусловному достоинству, требующему осуществления.

Действительно, мы должны принимать деятельное участие в тех собирательных исторических организациях, которые призваны служить добру, а ими являются Церковь и государство. Поскольку в основе их деятельности поставлено безусловное начало нравственности, и они служат добру, то этим способствуют утверждению каждого в добре и создают все условия для нравственного совершенства и достижения соединения с Богом. Поэтому всякий обязан служить той самой цели – общему благу, которой служат и исторические организации, создающие условия для явления Царства Божия. Этого требует от нас альтруизм, возведенный на высшую религиозную ступень. Тем более что мы без сосредоточенной и организованной общественной силы, которая представлена Церковью и государством, не могли бы оказать всем нашим ближним той помощи, к которой побуждает нас чувство жалости. Участвуя в их деятельности, мы укрепляем эту общественную силу и этим проявляем жалость и уважение ко всем нашим ближним.

Соловьев замечает, что те учреждения, которые должны служить добру в человечестве, более или менее могут уклоняться от своего назначения и даже вовсе изменять ему, тогда обязанность человека, верного добру, состоит в том, чтобы деятельно стараться исправить эти учреждения, настаивая на их нормальной задаче. Это совершенно верно, потому что высшая обязанность должна заключаться не в служении этим организациям вообще, а содействовать им в их служении добру, когда они ему верны, и указывать на их истинные обязанности в случаях уклонения.

Соловьев говорит, что когда связь человека с Божеством возвышается до абсолютного сознания, то этим и охраняющее человеческую целость чувство возводится на новую и окончательную ступень. Здесь уже охраняется не относительное, а безусловное достоинство человека – его идеальное совершенство, как долженствующее быть осуществленным. Отрицательный голос стыда, совести и страха Божия на этой высоте, по его мнению, становится в человеке прямым и положительным осознанием его божественности, или его сознания Бога в себе. Если это сознание еще укоряет его, то уже не в том, что он делает дурное и вредное, а в том, что он чувствует и действует как существо несовершенное, тогда как совершенство есть его назначение и долг.

Когда человек соединен с Богом, он достигает полноты добра, к которому стремится его нравственная природа. Поэтому охраняющее человеческую целость чувство охраняет в человеке его идеальное совершенство, при котором он сознает Бога в себе, обеспечивающее ему полноту добра. Когда в человеке духовное начало преобладает над материальным и возвышено до соединения с Богом, то и чувство, охраняющее это духовное начало, возвышается на новую и окончательную ступень. Охраняя в человеке его идеальное совершенство, оно укоряет его, когда он проявляет себя как существо несовершенное, предохраняя его от нравственного падения.

6. Процесс всемирного совершенствования

Соловьев замечает, что чтобы совершенство было осуществляемо совершенным образом, оно должно распространяться и на область материальной жизни. При этом с точки зрения безусловного начала материально-аскетическая нравственность также получает новое значение, при котором мы воздерживаемся от плотских грехов не для укрепления своего духа, а ради самого нашего тела как последнего предела богочеловеческого процесса, как предназначенного жилища Духа Святого.

Это замечание совершенно верно, потому что для полного совершенства необходимо не только чтобы наш дух соединился с Духом Божиим, но чтобы Дух Святой наполнил и наше тело, в котором содержится наш дух. При этом наше тело становится также жилищем Духа Святого. Это подтверждается и св. апостолом Павлом, когда говорится: ”Тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа“ (I Кор. 6, 19).

Так как действительность духовного и материального бытия нераздельны, то Соловьев приходит к выводу, что и процесс всемирного совершенствования, подлежащий рассмотрению нравственной философии, будучи богочеловеческим, необходимо есть и богоматериальный. Он исходит из того, что логически развиваемое из религиозного ощущения нравственное безусловное начало не только представляет собой полноту добра как идею или требование, но и обнаруживает содержащиеся в нем действительные силы, осуществляющие это требование, создающее совершенный нравственный порядок, или Царство Божие.

Так как в опыте физиологического аскетизма даны основания не только для истины бессмертия души, но и для уповаемого телесного воскресения, так и в победе духа над материей материя не уничтожается, а увековечивается как образ духовного качества и орудие духовного действия. ”Поскольку между реальным бытием духовной и материальной природы нет разведения, а существует теснейшая связь и постоянное взаимодействие, в силу чего и процесс всемирного совершенствования, будучи богочеловеческим необходимо есть и богоматериальный!“ – заключает Соловьев (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 267).

Человеческое существо состоит из двух природ – духовной и материальной. Цель человека – достижение полного нравственного совершенствования, т. е. соединение с Богом. Человек достигает этой цели, когда дух его берет верх над плотью, тогда плоть перестает быть препятствием человеку в его нравственном совершенствовании, а полностью подчинена духовным интересам и служит укреплению его духовной природы. Здесь происходят изменения и в самой материальной природе человека, она также служит добру, совершенствуется и полностью изменяется, достигнув увековечивания после телесного воскресения.

По Соловьеву ”христианство есть религия воплощения Божия и воскресения плоти“ (Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 356). Этот вывод является правильным, потому что сила христианства заключается в том, что в нем невидимо присутствует сам Бог, который через свое воплощение соединяет с собой все человечество, составляющее Церковь, которое есть тело Его. Христос принял человеческую плоть, поэтому ”в нем обитает вся полнота Божества телесно“ (Кол. 2, 9). Христианская Церковь есть тело Его, в ней обитает полнота Божества. Как Христос силою своего Божества воскресил свою плоть, так он воскресит плоть каждого человека, потому что мы члены Тела Его (Еф. 5, 30). ”Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть ее перерождение, спасение, воскресение“ (Соловьев В. С. Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 529).

Человеческое существо состоит из двух природ: материальной и духовной, т. е. из души и тела. Душа тесно связана с материальным телом, всю свою деятельность она проявляет в нем и через него. Поэтому блаженство одной только души не будет полным. Участвовать в вечном блаженстве должно и ее тело, с которым она неразрывно была связана в своей земной деятельности. Для этого нужно, чтобы и тело было спасено и воскресло вместе с душой. Этого можно достигнуть только через истинную духовность.

Соловьев воспринимает христианство не просто как учение, а как реальный факт рождения нового человека; оно является не только внутренним процессом, но сопровождается и изменением материальной природы. ”В христианстве мы имеем не просто учение, подобное другим религиозным учениям, а действительный, реальный мировой факт, рождение нового человека. Этот мировой факт, это воплощение в факт истины как живого начала, основы новой жизни, не было процессом только внутренним, субъективным, совершившимся внутри, а таким, в котором внутреннее перерождение сопровождалось изменением материальной природы человека, изменением всех его внешних отношений“ (Соловьев В. С. Приложение. Содержание речи, произнесенной на высших женских курсах / Собр. соч. 2-е изд. – Т. 3. – С. 384).

Христианство отличается от других религий тем, что оно не только учит новой совершенной жизни, но и перерождает самого человека для этой новой жизни. Такое духовное перерождение человеческой природы является для человека новым рождением. Рождение нового человека совершается от Бога и является живой действительностью. Без нового рождения человеку невозможно стать участником божественной жизни, ”если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия“ (Иоанн. 3, 3). Родившись свыше, т. е. ”от Духа“ (Иоан. 3, 5), человек получает живое духовное начало, которое является основой новой жизни, потому что ”рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть Дух“ (Иоанн. 3, 6). Поскольку новое рождение является духовным, то оно совершается внутри человеческой природы. Материальная природа человека неотделима от его духовной природы, они обе являются составными частями единого человеческого существа. Новое духовное рождение человека вызывает изменения во всем его существе, в том числе и в материальной природе. При перерождении души человека перерождается и его тело, меняются и все его внешние взаимоотношения.

В этом отношении можно согласиться с Соловьевым, что процесс всемирного совершенствования, будучи богочеловеческим, необходимо есть и богоматериальный. Действительно, между реальным бытием духовной и материальной природы нет разделения, а существует теснейшая связь и постоянное взаимодействие. Материальная природа тоже стремится к совершенству, т. е. служить цели, для которой она создана Богом – служить средством, через которое проявляется духовная жизнь. Это согласуеться с утверждением апостола Павла, который говорит, что ”и сама тварь освобождена будет от рабства тления в свободу славы детей Божиих“ (Рим. 8, 21), а так же подтверждается словами ап. Петра, что ”мы по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли“ (2 Петр. 3, 13).

Из этих слов следует, что и сама материальная природа будет преобразована действием Божиим при окончательном откровении Царства Божия в мире. Поскольку материальная природа служит утверждению Царства Божия, то в таком смысле процесс всемирного совершенствования мы можем назвать богоматериальным. Но совершенствование материальной природы, взятой в отдельности от духовной, нельзя рассматривать как процесс богоматериальный, потому что материальная природа создана Богом не для того, чтобы она существовать самой по себе, а для служения человеку и способствования его нравственному совершенству. Поэтому процесс всемирного совершенствования есть богочеловеческий, но вместе с тем и богоматериальный. Главные конкретные ступени этого процесса Соловьев называет царствами. Их есть пять: царство минеральное, царство растительное, царство животное, царство человеческое и Царство Божие. Минералы, растения, животные, природное человечество и духовное человечество – вот типичные формы бытия с точки зрения восходящего процесса всемирного совершенствования.

Каждое предыдущее царство, по мнению Соловьева, служит ближайшей материей для последующего, поэтому они между собой тесно взаимосвязаны. Неорганические вещества питают жизнь растений, животные существуют за счет растительного царства, люди живут за счет животных, Царство Божие состоит из людей. Каждое тесно последующее царство стоит выше предыдущего. Как живой организм состоит из химического вещества, перестающего быть только веществом, так и человечество состоит из животных, перестающих быть только животными. Подобным же образом и Царство Божие составляется из людей, перестающих быть только людьми, входящих в новый, высший план существования, в котором и чисто человеческие задачи становятся лишь средствами и орудиями другой, окончательной цели.

В отличие от В. Соловьева, который ясно и точно определяет связь между отдельными ступенями бытия, Б. Н. Чичерин отрицает какую бы то ни было между ними связь. ”Соловьев различает в мире пять царств, которые представляют постепенные повышения бытия. В каждом из них является стремление к высшей ступени; но для действительности этой ступени нужен новый акт творения из ничего... Нельзя не заметить, что в минералах нет никакого стремления к растительной жизни. Точно так же и в растениях не обнаруживается стремление к животной жизни; признаки последней являются не у высших форм, а у низших. То же явление замечается и в царстве животных: по анатомическому строению, обезьяна представляет наибольшее приближение к человеку, но наибольшее сходство с человеческими организациями представляют низшие животные – пчелы и муравьи.

Во всяком случае, все эти давно известные четыре царства представляют резко определенные типы, которые не переходят друг в друга: как бы мы ни смотрели на происхождение человека от обезьяны, нет сомнения, что обезьяна, как она есть в действительности, не превращается в человека, точно так же, как и человек не превращается в обезьяну (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские вопросы. – 1989. – № 10. – С. 99).

Трубецкой Е. положительно оценивает определяемую Соловьевым связь между отдельными ступенями бытия, указывая на ”новые штрихи“ в ней, ”которые заслуживают внимания“. ”В ”Оправдании добра“ Соловьев особенно ясно и точно определяет ту связь между отдельными ступенями бытия, которая выражает собой единство мирового процесса. Взаимоотношение этих ступеней – не только отрицательное, но и положительное. Оно выражается не в том только, что каждая последующая, высшая ступень не сводится к предшествующей, низшей. Кроме того, каждый новый тип бытия представляет собою новое условие, необходимое для осуществления высшей и окончательной цели – действительного явления в мире совершенного нравственного порядка, Царства Божия или ”откровения свободы и славы сынов Божьих“. Ясно, что неорганический мир составляет условия мира органического. Существо должно прежде всего быть живым; жизнь растительная и животная составляет условие сознательной, разумной жизни человека. И, наконец, последнее, в качестве разумной, составляет условие появления жизни совершенной. Положительная связь постепенных царств заключается в том, что каждый тип бытия (и чем далее, тем полнее), обнимает собой или включает в себя низшие типы, так что мировой процесс не есть только процесс развития и совершенствования, но и процесс собирания вселенной“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 103 – 104).

Подробно разбирает и анализирует единство мирового процесса, как оно представлено у Соловьева, Н. О. Лосский в своей статье ”Предвестники нравственности в дочеловеческой природе“. ”Эволюция природы, согласно В. С. Соловьеву, есть создание предварительных стадий и условий целости мира. Всего этих стадий пять: ”царство минеральное (или общенеорганическое), царство растительное, царство животное, царство человеческое, и Царство Божие“. Они ”представляют собой ряд наиболее твердо определенных и характерных повышений бытия с точки зрения нравственного смысла, осуществляемого в богоматериальном процессе“. В самом деле, характерные черты этих царств таковы: минералы суть представители категории бытия как косного самоутверждения: растения выходит из этой косности как представители жизни, которые ”безотчетно тянутся к свету, теплу и влаге. Животные, при посредстве ощущений и свободных движений ищут полноты чувственного бытия: сытости, полового восполнения – и радости существования. Природное человечество, кроме всего этого, разумно стремится посредством наук, искусств и общественных учреждений к улучшению своей жизни, действительно совершенствует ее в различных отношениях и, наконец, возвышается до идеи безусловного совершенства. Человечество духовное, или от Бога рожденное, не только понимает умом, но и принимает сердцем и делом это безусловное совершенство как действительное начало того, что должно быть во всем, и стремится осуществить его до конца, или воплотить в жизни всего мира“. ”Каждый новый тип представляет новое условие, необходимое для осуществления высшей и окончательной цели – действительного явления в мире совершенного нравственного порядка, Царства Божия, или ”откровения свободы и славы сынов Божьих“. В самом деле, ”чтобы достигнуть своей высшей цели, или проявить свое безусловное значение, существо прежде всего должно быть, затем оно должно быть живым, потом – быть сознательным, далее – быть разумным и, наконец, – быть совершенным“. Каждое предыдущее царство служит ”материею“ для следующего: оно вырабатывает орудия и органы, опираясь на которые следующее высшее царство осуществляет более высокие, более ценные, более содержательные деятельности: неорганическое вещество – основа растительных функций, растительные – для животных функций, животные – для деятельности разума. Поскольку низшее не утрачивается, а объединяется для более совершенной деятельности, эволюция ”не есть только процесс развития и совершенствования, но и процесс собирания вселенной: растения физиологически вбирают в себя среду, животные психологически объемлют в сознании через ощущения еще более широкий круг явлений; человек и разумом включает в себя и отдаленные, непосредственно не ощущаемые круги бытия, он может… объять все в одном или понять смысл всего; наконец, Богочеловек, или сущий разум (Логос), не отвлеченно только понимает, а в действительности осуществляет смысл всего, или совершенный нравственный порядок, обнимая и связывая все живой личной силой любви“. Весь этот процесс нормальной эволюции совершается под руководством высшей, в конечном итоге сверхмировой силы... Осознав понятие ценности и различия ценностей по рангу, нельзя не признать, что идеи низших ценностей по самому своему смыслу предполагают идеи высших ценностей и в конечном итоге – идею абсолютной ценности Бога и Царства Божия. Также и реализация ценностей в природе в направлении снизу вверх предполагает такое осмысленное строение природы, которое указывает на то, что абсолютная ценность Бога и Царства Божия уже реализована, хотя и в другом плане бытия, и соучаствует в попытках восхождения существ природы вверх. ”Из того, что высшие формы, или типы бытия, являются или открываются после низших, – говорит Соловьев, – никак не следует, что они суть произведение или создание этих низших. Порядок сущего не есть то же, что порядок явления. Высшие, более положительные и полные образы и состояния бытия существуют (метафизически) первее низших, хотя являются или открываются после них. Этим не отрицается эволюция; ее нельзя отрицать, она есть факт. Но утверждать, что эволюция создает высшие формы всецело из низших, т. е. окончательно из ничего, – значит, под факт подставлять логическую нелепость. Эволюция низших типов бытия не может сама по себе создавать высших, но она производит материальные условия или дает соответствующую среду для проявления или откровения высшего типа... Условия явления происходят от естественной эволюции природы, являемой от Бога“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 74 – 76). В другом месте он замечает, что ”это учение об эволюционном происхождении человека глубоко отличается от натуралистического эволюционизма тем, что первооснову эволюции оно находит не в низших силах природы, а в Боге и нормативных идеях Божиих, присущих каждому субстанциональному деятелю” (Лосский Н. О. Избранное. – М., 1991. – С. 593).

В материальной природе существует теснейшая взаимосвязь и сводится к человеку, потому что человек двусоставное существо – духовное и материальное. Человек, имея материальное тело, неразрывно связан со всей материальной природой. Материальная природа становится причастной к всемирному совершенствованию только через человека, т. е. потому, что она служит утверждению его в добре. Каждое предыдущее царство служит не только последующему, но, вместе взятые, они служат непосредственно человеку, способствуя достижению им Царства Божия.

Мнение Соловьева становится более ясным, когда мы сопоставим эти пять царств, указанных им с теми видами царств, из которых состоит Царство Божие по изъяснению Церкви. По учению Церкви, в Царство Божие входит царство природы, царство благодати и царство славы. Царство природы – это материальная природа. Царство благодати – это благодатно-духовная жизнь земной Церкви. Царство славы – это блаженная жизнь нравственных существ, достигших полного соединения с Богом, т. е. это и есть Царство Божие в полном смысле слова. Взаимосвязь между этими царствами также существует. Из царства природы человек, живущий духовно благодатной жизнью Церкви, которая составляет царство благодати, черпает силы для утверждения себя в добре и этим достигает единения с Богом, т. е. царства славы. Поэтому мнение Соловьева о том, что в процессе всемирного совершенствования участвует и материальная природа в том смысле, что она служит человеку орудием для достижения Царства Божия, является верным.

Соловьев говорит, что заложенная в самой природе разума и слова способность постигать всеединую и всеединящую истину, многообразно действовала в различных отдельных друг от друга народах, постепенно образуя над почвой животной жизни царство человеческое. Окончательная сущность этого человеческого царства, по Соловьеву, состоит в идеальном требовании: совершенного нравственного порядка, т. е. в требовании Царства Божия. К идее Царства Божия и к идеалу богочеловека человеческий дух подошел двумя путями – пророческим вдохновением у евреев и философской мыслью у греков.

Идея Царства Божия и идеал богочеловека появились в сознании первых людей после их грехопадения. В своем историческом развитии человечество то отдалялось, то приближалось к этим идеалам. Еврейский народ приблизился к этим идеалам через богооткровенную религию, а язычники – через философию. Евреи всегда осознавали потребность в восстановлении совершенного нравственного порядка, т. е. Царства Божия, а, также то, что осуществить эту идею может только воплотивший Бог в лице мессии Христа. Язычники, которые были далеки от идеи Царства Божия, убедившись в невозможности дальнего существования по причине глубокой нравственной порчи, почувствовали необходимость восстановления нравственного порядка. Для достижения этой цели они дошли до идеи абсолютного человека, или человекобога. Эта идея была воплощена в лице римского кесаря. Сделать из себя самого Бога для человека – невозможно. Идея абсолютного человека может быть отнесена только к Богочеловеку.

Этим Богочеловеком явился Иисус Христос, историческое существование которого не подлежит серьезным сомнениям. Выдумать его не было никакой возможности, это совершенно исторический образ, как утверждает В. Соловьев, есть образ совершенного человека. ”Верить этому свидетельству нас заставляет разум, ибо историческое явление Христа, как Богочеловека, неразрывно связано со всем мировым процессом, и с отрицанием этого явления падает смысл и целесообразность мироздания“. Неопровержимым фактом исторического существования Богочеловека Христа является Его божественное учение, к которому никак не мог возвыситься человеческий ум. Еще больше доказывает это сила этого учения, оказавшая сильное благотворное влияние на сознание всего человечества и изменившая в корне смысл жизни людей и весь ход исторического развития человечества. Если бы личность Христа была выдуманной, он не мог бы быть центром всей мировой истории и стать краеугольным камнем жизни всего цивилизованного человечества.

Основанием для веры в историческое явление Христа как Богочеловека, по мнению Соловьева, есть то, что большое нельзя вывести из меньшего. Так жизнь, есть большее сравнительно с безжизненной материей, и выводить это большее из меньшего – значит утверждать, что нечто в действительности происходит из ничего, а это чистая нелепость. Так точно свойства духовного человека – человека не только несовершенствующегося, а совершенного, или Богочеловека, – не могут быть выведены из свойств и состояний естественно-человеческих, и, следовательно, Царство Божие не может быть понято как следствие непрерывного развития мира чисто человеческого, Богочеловек не может быть понят как человекобог.

Действительно, если можно было бы из меньшего вывести большее, т.е. из человека вывести богочеловека, такая возможность не должна ограничиться одним человеком, а распространялась бы и на других людей, тогда была бы возможность существовать не одному богочеловеку, а многим. Но все это не подтверждается действительностью. История свидетельствует нам только об одном Богочеловеке – Иисусе Христе, не говорящим: я сделался Богом, а говорящим: я рожден и послан от Бога, и я до создания мира был одно с Богом (Иоанн. 10, 22 – 38; 1, 9 – 14).

Существенное значение в христианстве принадлежит единому духовному началу, которым является дух Христов. ”При живом отношении к христианству, безусловно, существенное значение принадлежит не тем или другим составным элементам этой религии, а лишь единому духовному началу, образующему из них одно определенное целое, в котором и от которого все части получают свою относительную силу и важность. Истинно неподдельное христианство не есть ни догмат, ни иерархия, ни богослужение, ни мораль, а животворящий дух Христов реально, хотя невидимо присутствующий в человечестве и действующий в нем чрез сложные процессы духовного развития и роста, дух, воплощенный в религиозных формах и учреждениях, образующих земную Церковь – его видимое тело“ (Соловьев В. С. О подделках / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 306).

Если христианство претендует быть животворной религией, то существенное значение в нем должно занимать духовное начало. Существенное значение в природе человека принадлежит духовному началу. При отделении человека от этого начала его природа становится мертвой. Подобно и в христианстве. Если бы оно не содержало в себе духовного начала, оно было бы мертвой религией. Христианство является живой религией, способной духовно возродить каждого человека, поскольку оно содержит в себе духовное начало, поэтому только ему одному принадлежит существенное значение в нем. Существенное значение для человека имеет его дух, который оживляет его природу. Христианство объединяет всех людей в единое человечество для вечной жизни. Дать христианскому человечеству вечную жизнь может только высший дух, т. е. животворящий дух Христов, воплощенный в святой Церкви, которая является Его телом.

Соловьев излагает свое понимание христианства и показывает, в чем выражается его сущность. ”В настоящее время в христианском мире, особенно в мире протестантском, очень часто встречаются люди, называющие себя христианами, но признающие, что сущность христианства не в лице Христа, а в Его учении. Они говорят: мы христиане, потому что признаем учение Христа. Но в чем же состоит учение Христа? Если возьмем нравственное учение, развиваемое в Евангелии и все сводящееся к правилу: ”Люби ближнего, как самого себя“, то необходимо признать, что это нравственное правило еще не составляет особенности христианства. Гораздо раньше христианства в религиозных индийских учениях проповедовали любовь и милосердие. Если мы рассмотрим теоретическое и нравственное содержание учения Христа, которое находим в Евангелии, то единственным новым специфически отличным от всех других религий будет здесь учение Христа о самом себе, указание на себя самого как на живую воплощенную истину. ”Я есть путь, Истина и жизнь: верующий в Меня имеет жизнь вечную“. Таким образом, если искать характеристическое содержание христианства в учении Христа, то и тут мы должны признать, что это содержание сводится к самому Христу“ (Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 105 – 106).

Христианство, ”имея самого Иисуса Христа краеугольным камнем“ (Еф. 2. 20), основывается на Его Личности. Не было Христа, не было бы и христианства. Совершенно правильный вывод делает Соловьев, что все христианское учение сводится к самому Христу, верным является его утверждение, что специфическим отличием этого учения от других религиозных учений есть учение Христа о себе самом. Неправильно мыслит тот, кто видит сущность христианства не в лице Христа, а в Его учении. Христианское учение нельзя рассматривать как плод гениального ума Христова. Это Его действительная и совершенная сила, это живая воплощенная истина, которой является Он сам: ”Я есть путь и истина и жизнь“. (Иоанн. 14, 6). Поэтому нельзя отделить Христа от Его учения. Кто пытается сделать так, тот пытается отделить Христа от Его жизни, а это сделать невозможно.

Спасение наше достигается через веру в Богочеловека Иисуса Христа, которая роднит нас с Ним и отделяет от мира: ”Как все нравственные заповеди христианские содержатся в единой заповеди любви, так точно все истины, или догматы христианской веры, заключаются в едином ”имени“ Иисуса Христа. Если любовь есть общая и внутренняя основа истинной жизни, то вера в имя Сына Божия есть особый отличительный признак этой жизни. Только верой в действительного и живого Богочеловека свидетельствуем мы свое родство с Божеством, только эта вера решительно отделяет чад Божиих от мира, и она же, как их неоспоримое преимущество, дает им победу над миром“ (Соловьев В. С. История и будущность теократии / Собр. соч., 2-е изд. – Т. 4. – С. 292).

Нужно согласиться с Соловьевым, что вера имеет большую важность в деле спасения человека. Все истины, которые мы исповедуем через свою веру, непременно должны основываться на ”имени“ Иисуса Христа, как ”краеугольном“ камне всего христианства. Верой в Иисуса Христа мы свидетельствуем о своей принадлежности к новой благодатной жизни и отделяемся от внешнего мира, который еще не познал Христа. Через веру в Сына Божия мы осуществляем свою духовную связь с Ним, верой нашей мы побеждаем все соблазны мира сего. ”Человек оправдывается только верою“ (Гал. 2, 16), – говорит ап. Павел. Сам Иисус Христос неоднократно указывал на значение веры для человека. ”Вера твоя спасла тебя“ (Мф. 9, 22). Через веру мы достигаем того в этой жизни, чего ожидаем получить в будущем, и эта вера вселяет в нас уверенность в существовании невидимого мира, в котором обитает Бог, потому что ”вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом“. (Евр. 11, 1).

”Если Христос есть действительное воплощение истины, то Он не должен оставаться только храмовым изображением или же только личным идеалом: мы должны признать Его как всемирно-историческое начало, как живое основание и краеугольный камень всечеловеческой Церкви. Все дела и отношения общечеловеческие должны окончательно управляться тем же самым нравственным началом, которому мы поклоняемся в храмах и которое признаем в своей домашней жизни, т. е. началом любви, свободного согласия и братского единения“ (Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского / Соч. – М., 1988. – Т. 2. – С. 303). Христос явился на земле совершеннейшей личностью, с которой никакая человеческая личность не может сравниться. Он показал нам свою безграничную любовь и подтвердил ее своей крестной смертью. Его божественное учение, основанное на началах любви к Богу и к ближнему, имеет своей целью привести всех к единству, чтобы из всего создать единое богочеловеческое тело. Для этого нужно, чтобы все дела и отношения общечеловеческие основывались на нравственных началах, которые открыл нам Христос.

Соловьев считает, что ”личная и общественная религия в теснейшей связи между собой обращается к каждому человеку с такими заповедями: молись Богу, помогай людям, воздерживай природу, сообразуйся внутренне с живым Богочеловеком Христом, признавай Его действительное присутствие в Церкви и ставь своею целью проводить Его дух во все области человеческой и природной жизни, чтобы сомкнулась через нас богочеловеческая цель мироздания, чтобы небо сочеталось с землею“ (Соловьев В. С. Предисловие // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 17-18).

Христианская религия обращается с такими требованиями к каждому человеку потому, что человек, придерживаясь их, собразовывает свою жизнь с жизнью божественной. Когда люди будут прислушиваться к голосу религиозного чувства и исполнять заповеди, с которыми обращается к ним христианская религия, они смогут стать ”родом избранным, царственным священством, народом святым, людьми, взятыми в удел“ (I Петр. 2, 9). Тогда  богочеловеческое всеединство.

7. Благодать и естественное добро

Соловьев указывает на положительную связь между духовным и природным человеком, между благодатью и естественным добром. Между духовным и природным человеком он видит разницу не в том, что первый вовсе лишен высшего, духовного элемента, а в том, что этот элемент в нем не имеет сам по себе силы совершенного осуществления и, чтобы получить ее, должен быть оплодотворен новым творческим актом или действием того, что в богословии называется благодатью и что дает сынам человеческим ”власть становиться детьми Божьими“ (Иоанн 1, 12). Благодать и по учению православных богословов не упраздняет природы вообще и нравственной природы человека в особенности, а совершает ее. Нравственная природа человека, как замечает Соловьев, есть необходимое условие и предположение богочеловечества. Поэтому лишь обладающие нравственной природой могут воспринимать действие благодати и входить в состав Царства Божия.

Бог сотворил человека по образу Своему. Образом Божьим является духовное начало в человеке – его душа. В душе человека не имеется достаточной силы, чтобы она могла быть полностью независимой в своем существовании, а источником ее жизни является Бог. Каждый человек имеет душу, т. е., как выражается Соловьев, наделен высшим духовным элементом, этот высший духовный элемент может не проявляться в жизни человека, когда он отделен от своего источника. Но это не значит, что он лишен его. Так как источником жизни каждой души является Бог, то для поддержания духовной жизни и полного совершенствования ее необходима благодать Божия.

Соловьев говорит, что человек уже по самой природе своей обнаруживает зачатки духовной жизни в присущих ему чувствах стыда, жалости, благоговения и в вытекающих отсюда правилах жизни, охраняемых совестью, или сознанием должного. Это природное добро, по утверждению Соловьева, в человеке есть добро несовершенное. Человеческая природа не заключает в себе полноты совершенства, но по присущему ей разуму заключает в себе возможность этого нравственного совершенства и стремление к его осуществлению, т. е. к восприятию божества. Природное добро, о котором говорит Соловьев, есть несовершенным, потому что при осуществлении его нельзя достигнуть полноты нравственного совершенства. Достижение полного нравственного совершенства совершается только при осуществлении в нравственной природе человека совершенного Добра, т. е. при восприятии божества, и этому способствует благодать Божия. Благодать Божия выше природного добра, необходимого для утверждения Царства Божия. ”В мире борются два зла, два злых начала: одно начало хаоса, другое – начало внешнего закона, – но есть и третье начало внутренней правды, начало благодати, которое упраздняет и грех и закон“ (Соловьев В. С. Публичная лекция, читанная профессором Соловьевым в Кредитном обществе / Сочинения.  – М., 1989.  – Т. 1. – С. 42).

Соловьев говорит о двух злых началах в смысле проявления злой воли, порождающей грех, и плотского закона, о котором говорит ап. Павел: ”В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих“ (Рим. 7, 23). Эти два начала не могут упразднить одно другого, потому что являются порождениями одного и того же зла. Упразднить может другое начало ”независимо от закона“, которым является ”правда Божия“ (Рим. 3, 21). Правда Божия освобождает человека от греха и закона, и он пребывает ”не под законом, а под благодатью“ (Рим. 6, 15).

Благодать есть начало другой жизни, источником которой является Бог. ”Для того, чтобы действительно, на деле изменить и исправить нашу греховную природу, необходимо, чтобы открылось в нас какое-то другое, действительное и потому способное действовать начало другой жизни сверх настоящей, дурной природы. Новая благая жизнь дается ему от Того, Кто лучше и выше мира. Эта новая благая жизнь, которая дается человеку, потому и называется благодатью. Благодать есть благо или добро, которое не мыслится только человеком, но и действительно дается ему. Это сущее Добро, т. е. существо, само по себе обладающее полнотой и источником благодати, есть Бог. Для принятия благодати со стороны человека требуется отвращение от нравственного зла как греха, усилие от него избавиться и обращение к Богу“ (Соловьев В. С. Вступление. О природе, о смерти, о грехе, о законе и благодати // Духовные основы жизни.  – Брюссель:  Изд. ”Жизнь с Богом“. –  1982.  –  С. 28 – 29).

Человек никак не может исправить свою греховную природу, кроме приобщения ее к новой, высшей жизни, через которую его природа становится новой и бессмертной. Этой жизнью живет высшее существо – Бог, и Он дает ее низшим существам, для которых она является благом, т. е. благодатью. Благодать спасает человека от духовной смерти, об этом свидетельствует Священное Писание: ”Благодатью вы спасены“ (Еф. 2, 5). Бог ниспосылает людям благодать, потому что Он есть сущее благо или добро. Для усвоения человеком этого блага или добра нужно очистить свою нравственную природу от зла и обратиться к Богу, тогда благодать Божия поможет нам достигнуть абсолютного добра и жить вечной жизнью.

Далее Соловьев указывает на историческое подтверждение основной христианской истины. Он замечает, что Богочеловек отличается от простого человека не как идеал представляемый, а как идеал осуществленный. Если историческое лицо, известное нам из книг Нового Завета, не было явлением Богочеловека, то оно могло быть только естественным произведением исторической эволюции; но в таком случае почему же эта эволюция не пошла далее в том направлении и не произвела других лиц, более совершенных? Отчего после Иисуса Христа прогресс замечается во всех областях жизни, но только не в коренной области личной духовной силы?

Никак нельзя сравнить простого человека с Богочеловеком Христом. В Христе воплотилась вся полнота совершенств и природа человеческая возвысилась в лице Иисуса Христа на самую высоту нравственного совершенства и достигла полного обожествления. Такого идеала простой человек не мог даже себе представить. Ум человеческий не мог придумать такого идеального человека. Такой идеал представил нам Богочеловек Христос и не только открыл его, но и осуществил на себе. Поэтому Христос является идеалом не представляемым, но осуществленным. Тот факт, что до Христа и после Него история не встречает такого идеального Человека как Он, говорит о том, что Богочеловек Христос не является произведением исторической эволюции, а воплотившимся Богом.

Соловьев говорит, что так как цель мирового процесса есть откровение Царства Божия, или совершенного нравственного порядка, осуществляемого новым человечеством, духовно вырастающем из Богочеловека, то этому универсальному явлению должно предшествовать индивидуальное явление самого Богочеловека. Он считает, что как первая половина истории до Христа подготовляла среду, внешние условия для Его личного рождения, так вторая половина подготавливает внешние условия для Его универсального откровения, или явления Царства Божия. Этим Соловьев дает ответ на вопрос, почему Христос сперва явился среди истории, а не в конце ее.

Этим мыслям В. С. Соловьева возражает Б. Н. Чичерин: ”Если бы под именем Царства Божьего, осуществляющего идеи совершенного нравственного порядка, в котором и мертвые должны воскреснуть, Соловьев разумел будущую жизнь, то против такого противопоставления его царству человеческому ничего нельзя было бы возразить, ибо мы о будущей жизни ровно ничего не знаем. Но он начало нового царства полагает в появлении христианства, тем самым история человечества рассекается на две половины, между которыми лежит непроходимая бездна. Высшее выражение языческого мира Соловьев видит в римском кесаре, представляющем человека-бога и состоящем в таком же отношении к богу-человеку, в каком состоит обезьяна к человеку. Тут мы же совершенно недоумеваем. Когда царству человеческому противополагается Царство Божие, то дело идет не об одном лице Христа, а об обществе верующих; неужели же христиане относятся к язычникам, как человек к обезьяне? Выше было замечено, что обезьяна не превращается в человека, язычники же становились христианами, и многие христиане, во время гонений, опять делались язычниками. Непонятно, почему Соловьев для сравнения взял одно лицо Христа, и почему он противопоставил ему именное кесаря, а не какого-либо основателя религии. Но поразительнее всего, что это новое царство является не завершением предыдущего, а становится в самой середине исторического процесса, который рассекается, таким образом, на две несвязанные между собой половины. По принятой схеме, эти две половины должны относиться одна к другой как совершение к приготовлению к совершенству. Что же мы видим на деле? Человечество продолжает совершенствоваться, как и прежде; продолжается один и тот же процесс, в котором христианство играет существенную роль“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки.  – 1989.  – № 10.  –  С. 99-100). Ответ на эти вопросы мы находим в дальнейших рассуждениях В. С. Соловьева, которые изложены ниже.

Для откровения Царства Божия и осуществления нового мирового порядка нужно было изменить весь ход мирового процесса. Изменить ход истории никто не мог из людей. Совершить перемену в жизни человечества и изменить мировой процесс мог только Богочеловек. Но прежде чем это сделать, нужно было индивидуальное явление самого Богочеловека. Для этого история должна была подготовить условия для явления Христа, а человечество созреть для Его принятия. Но это случилось не в начале истории человечества, а в середине ее.

Совершенный нравственный порядок, по утверждению Соловьева, предполагает нравственную свободу каждого. Но конечная свобода для конечного духа приобретается только опытом. Свободно выбирать может только тот, кто познал или испытал то, что он выбирает, и его противоположное. И хотя Христос окончательно победил зло в истинном средоточии вселенной, т. е. в Себе, но преодоление зла, по мнению Соловьева, на окружности мира, т. е. в собирательном целом человечества, должно было совершиться через собственное испытание человечества. Отсюда Соловьев видит необходимость истории после Христа, нового процесса развития христианского мира.

Своим словом и подвигом жизни Богочеловек открыл людям Царствие Божие. Правда Божия оставила право за людьми свободно избирать Царство Божие, а не насильно входить в него. Бог всегда остается верен Себе и не может лишить той свободы, которой он наделил свое творение. Но конечная свобода действительно приобретается опытом. Когда человек испытал добро и зло, он тогда самостоятельно может определить, что для него лучше – добро или зло. Победой Христа зло лишено своей силы, его легко может человек преодолевать и утверждаться в добре. Выбирая добро, человечество должно не только помощью Божией, но и собственными усилиями преодолевать зло и способствовать утверждению Царства Божия на земле. Это все должно было совершаться на протяжении исторического развития христианского мира, отсюда вытекает необходимость истории после Христа.

Окончательный смысл этой истории Соловьев видит в том, что как для индивидуального воплощения Слова Божия потребовалось согласие личной женской воли: ”Да будет Мне по глаголу Твоему“ (Лк. 1, 38), так для вселенского воплощения Духа Христова, или явления Царства Божия, необходимо согласие собирательной воли в человечестве на воссоединение всего с Богом. А для того, чтобы согласие было совершенно сознательным и свободным, нужно было Христу удалиться в запредельную сферу невидимого бытия и удержать свое явное действие в истории. Почему после обетования о ”семени жены“ сразу же оно не было исполнено Богом?! Потому что потребовалось согласие человеческой воли. Когда воля человечества при исполнении времени была изъявлена, тогда Бог послал в мир своего Сына. Когда человечество сознательно и совершенно изъявит свое согласие на окончательное явление Царства Божия, тогда открыто и явно явится Богочеловек Христос и воссоединит с Собой все человечество.