Глава V

ГЛАВА V

ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ДОБРА ЧЕРЕЗ ИСТОРИЮЧЕЛОВЕЧЕСТВА

1. Личность и общество

В своей религиозно-нравственной системе Соловьев показывает, что добро проявляется через всю историю человечества. Он исходит из того, что с нравственной точки зрения совершенно ясно, что только осуществление Царства Божия есть окончательная цель всякой жизни и деятельности как высшее добро, благо и блаженство. Но при достижении этой окончательной цели каждая личность неразрывно связана со всем обществом, так как Царство Божие есть дело совершенно общее и вместе с тем совершенно личное, потому что каждый хочет его для себя и для всех и только вместе со всеми может получить его. Следовательно, нельзя по существу противопоставлять личность и общество, нельзя спрашивать, что из этих двух есть цель и что только средство.

Раньше Соловьев ясно показал, что добро является вечным, и через него человек увековечивает свою жизнь. Отсюда нужно рассматривать и всю историю человечества как следствие, благодаря которому она возможна. История человечества совершается благодаря тому, что через нее проявляется добро, которое и продолжает эту историю. Когда придет время, что через историю человечества будет проявляться не добро, а зло, тогда эта история закончится, и к концу приведет ее зло. Историю творят люди. И поскольку целью всякой жизни есть осуществление высшего добра, то такой же целью, а именно достижения высшего добра или Царствия Божия для всего человечества должна быть пронизана вся история. Не может быть никакого разрыва между личностью и обществом в деле осуществления Царства Божия. Царство Божие есть духовное состояние, ощущение добра как высшего блага. Это добро непременно должно проявляться и в самой жизни человека и прежде всего к себе подобному существу. Значит добро не разъединяет людей, а связывает и делает всех участниками Царства Божия. В этом убеждает нас тот факт, что большие христианские подвижники, удалившись от мира в уединенное место, не разделялись с обществом духом, а вмещали в своем сердце весь мир и творили о нем свою непрестанную молитву. И не представляя себя вне мира, благодаря такому правильному христианскому отношению, достигали высшего блаженства, т. е. Царствия Божия.

Соловьев, рассматривая общество как соединение нравственных существ, делает следующий вывод: ”Если человеческое общество, как соединение нравственных существ, не может быть только природным организмом, а есть непременно организм духовный, то и развитие общества, т. е. история, не может быть только простым органическим процессом, а необходимо есть также процесс психологических и нравственно-свободных, т. е. ряд личных сознательных и ответственных действий“ (Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 492 – 493).

Никто не может сомневаться о том, что человеческое общество не есть только природным организмом, а является также организмом духовным, так как оно, прежде всего, основывается на духовном союзе между отдельными личностями. Внутреннее, духовное единство между отдельными личностями, составляющими общество, ставится выше внешнего единства, потому что это последнее получает свой смысл и значение от первого. Вся история, отображающая развитие общества, свидетельствует, что все содержание ее составляют сознательные действия отдельных личностей, нравственные взаимоотношения между отдельными людьми и целыми народами. Историю творил целый ряд выдающихся личностей, которые своими ответственными действиями способствовали духовному развитию общества. Вся история переполнена нравственно-свободными поступками множества людей и не может рассматриваться как простой органический процесс, а обязательно является и процессом психологическим.

Соловьев говорит, что в уме человека заключается бесконечная возможность все более и более истинного познания смысла всего, а его воля содержит в себе такую же бесконечную возможность все более и более совершенного осуществления этого всеединого смысла в данной жизненной среде. ”Человеческая личность бесконечна: это есть аксиома нравственной философии“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 282).

Чичерин ошибается, когда из чувства жалости хочет вывести достоинство человеческой личности. ”Столь же мало подготовлены мы к этому положению предшествующим развитием нравственных начал. Из трех указанных автором норм нравственности к людям относится только вторая – жалость, или сострадание. Нам было внушено, что если мы хотим, чтобы другие нас жалели, то и мы должны их жалеть. О каком-либо бесконечном содержании тем менее могло быть речи, что жалость, по теории Соловьева, распространяется и на животных, которые подводятся под понятие ”себе подобных“. Из чувства жалости, которым, по теории Соловьева, исчерпывается все содержание нравственных отношений к себе подобным, очевидно нельзя вывести никакого понятия о достоинстве человеческой личности“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. –

№ 11. – С. 82).

Человеческая личность есть бесконечная, потому что человек является духовным существом, он имеет бессмертную душу. Ум и воля являются свойствами его бессмертной души, и эти свойства человек может совершенствовать бесконечно.

Человек своим умом имеет возможность познавать Бога и смысл всего бытия. Поскольку Бог является бесконечным, то и процесс его познания бесконечный. Что бесконечно познается умом, то бесконечно должно осуществляться человеческой волей. Поэтому человеческая личность является бесконечной. Соловьев замечает, что действительное развитие человеческой нравственности возможно для лица только в общественной среде через взаимодействие с ней. И в этом главном отношении он считает, что общество есть не что иное как объективно осуществляемое содержание личности.

Нужно вполне согласиться с Соловьевым, потому что, во-первых, когда Бог сотворил первых людей, то, благословив их, сказал: ”Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю“ (Быт. 1, 28). Этим, по премудрому плану Божьему, предполагалось существование общества личностей. Во-вторых, нравственный закон, вложенный в природу человека, имеет в виду существование других нравственных существ и призванный указывать человеку, как он должен относиться к этим нравственным существам. Поэтому развитие человеческой нравственности должно происходить только в общественной среде при взаимодействии с ней. Также нравственное учение Иисуса Христа нравственное совершенствование человека ставит в зависимость его личное отношение к людям и ко всему обществу ”возлюби ближнего твоего, как самого себя“ (Лк. 10, 27).

Соловьев считает, что по существенному своему значению общество не есть внешний предел личности, а ее внутреннее восполнение, и относительно множественности единичных лиц общество есть нераздельная целость общей жизни. Если общество находится на высоком духовном уровне, в нем непременно любая личность внутренняя восполняется его духом, т. е. духовно обогащается. В обществе, основанном на нравственных началах, существуют все условия для духовного развития личности, в нем она нравственно возвышается. Внутреннее восполнение личности совершается еще тем, что множество единичных лиц образуют вместе полноту, предусмотренную Богом, которая должна наполнить Царствие Божие и для которой должна быть общей вечная жизнь.

Личное совершенствование каждого человека никогда не может быть отделено от общего, личная нравственность от общественной. Поэтому если существует такая взаимозависимость отдельной личности с обществом, если она так тесно нравственно связана с ним, то личность вполне можно рассматривать как сжатое, или сосредоточенное общество. Сосредоточием общества действительно является личность, потому что она создает все условия для его нравственного развития и достижения полноты добра.

Рассматривая общество, состоящее из множественности единичных лиц, как нераздельную целость общей жизни, Соловьев утверждает, что ”общество есть дополненная или расширенная личность, а личность – сжатое, или сосредоточенное общество“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 286). Если бы каждая отдельная личность не была нравственно-духовным существом, то общество можно было рассматривать как арифметическую сумму отдельных личностей. Поскольку каждая личность является нравственно-духовным существом, то осуществление ее нравственности достигается через нравственные отношения с такими же существами, составляющими общество. В обществе личность дополняется через нравственное взаимоотношение с другими личностями.

Чичерин не удовлетворен утверждением Соловьева о том, что общество не есть только собрание лиц, а нераздельная целость общей жизни, и требует более основательного выяснения и доказательства этого утверждения. Часто трудно сказать, какое это восполнение: внешнее или внутреннее; но что ”люди нуждаются в друге, это давно известная истина, хотя тут общество не есть только собрание лиц, а нераздельная целость общей жизни, это надобно выяснить и доказать. Это такое выражение, которое не дает никакого определенного представления; под ним можно разуметь все, что угодно, а потому оно не может служить основанием для каких бы то ни было выводов. Если этим термином обозначаются совокупные интересы, то надобно знать, в чем они состоят, как они относятся к интересам отдельных лиц или групп, и в каком отношении они составляют нечто нераздельное и требуют совокупной организации. Прежде всего надобно определить, что такое общественная власть, откуда она возникает, каковы ее права, задачи и отношения к членам общества. Без разрешения этих вопросов все рассуждения об отношениях личности к обществу будут только общими фразами, лишенными всякого существенного содержания и из которых, поэтому, можно вывести самые противоположные заключения“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № 11. – С. 83).

Правильность утверждения Соловьева о том, что отдельные личности внутренне восполняются за счет друг друга, подтверждается учением Н. О. Лосского об индивидуальных личностях в котором мы находим ответ на те вопросы, которые ставит Б. Н. Чичерин ”Тварные ограниченные существа могут достигнуть абсолютной полноты бытия не иначе как взаимно восполняя свои творческие деятельности, следовательно, принимая живое участие в жизни друг друга и прежде всего в жизни Божией. Это возможно лишь в том случае, если каждое существо есть не только для себя бытие, но и бытие для других. Поймем точно, как значительно это условие. Для действительного восполнения нашей жизни чужой жизнью недостаточно иметь знание о чужой индивидуальности в форме копий или символов в нашем уме: копии и символические изображения мертвы; подлинное живое проникновение в чужую жизнь возможно лишь в том случае, если чужие состояния даны мне для наблюдения так же непосредственно, как и мои собственные, т. е. не в виде копий, а в подлиннике. Такое непосредственное имение в виду своих и чужих состояний в подлиннике я называю интуицией. Интуиция, направленная моим ”я“ на мое собственное состояние, возможна потому, что ”я“ имманентен всем своим переживаниям. Для того чтобы иметь интуицию, заглядывающую прямо в недра бытия всех других существ, необходимо, чтобы все существа были имманентны друг другу, чтобы все было имманентно всему. Исполнено ли в строении мира это условие полноты жизни? Если бы не было имманентности всего всему, нельзя было бы дать удовлетворительный ответ на основной вопрос этики, как возможно бескорыстное живое участие в интересах чужой жизни? Нельзя было бы также развить аксиологическое учение об объективных абсолютных ценностях и осуществлениях; мало того, без этого условия нельзя решить основной проблемы теории знания, именно вопроса, как возможна истина, и невозможно было бы ответить на основной вопрос метафизики: как совершается взаимодействие между различными существами?... Абсолютно целостное единство деятельности нескольких лиц есть соборное творчество (Лосский Н. О. следует идеям В. С. Соловьева). В описанной идеальной форме оно возможно не иначе как на основе совершенной любви друг к другу участвующих в нем лиц, обладающих индивидуальным своеобразием, и притом совершенным, т. е. содержащих в себе и осуществляющих только абсолютные ценности. Перечисленные условия соборного творчества и связанной с ним полноты бытия станут вполне ясны, если усвоить определение понятия абсолютной ценности и видов ее: ”Положительная абсолютная ценность есть ценность сама в себе, безусловно оправданная (самоценность), следовательно, имеющая характер добра с любой точки зрения, в любом отношении и для любого субъекта; не только сама по себе она всегда есть добро, но и следствия из нее никогда не содержат в себе зла... Жизнь человека в Боге не может быть изолированным творчеством, обособленным от творчества других существ: совершенная любовь к Богу, который с любовью сотворил мир, необходимо включает в себя также и любовь ко всем сотворенным Богом существам. Отсюда следует, что творчество всех живущих в Боге должно быть соборным, вполне единодушным. Каждый член единодушного целого должен вносить в соборное творчество индивидуальный вклад, т. е. единственное, неповторимое содержание: только в таком случае они могут своею деятельностью восполнить друг друга и создать единое и единственно прекрасное целое, а не повторение одних и тех же действий. Отсюда следует, что каждое тварное существо есть в своей индивидуальной сущности, соответствующей замыслу Божью, индивидуальная личность, совершенно своеобразная, единственная и незаменимая никаким тварным существом“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 54 - 58). По Лосскому, ”предельное расширение личности осуществляется в Царстве Божьем, члены которого питают совершенную любовь к Богу, ко всем тварям и ко всем абсолютным ценностям; поэтому они достигают абсолютной полноты бытия и безграничной мощи творчества“ (там же. – С. 180).

Нравственные взаимоотношения между множественностью личностей нельзя ограничить, они беспредельны. Человек в своем сердце духовно может вместить весь мир, все человечество. Такая тесная духовная взаимосвязь между множественностью личностей, дополняющих друг друга, и дает возможность рассматривать общество как расширенную личность. Отдельная личность без взаимоотношений с другими существами не может проявить себя нравственно, т. е. нравственно совершенствоваться.

Соловьев говорит, что действительная нравственность есть должное взаимодействие между единичным лицом и ему данной средой, равной ему, низшею и высшею его. Поэтому человек изначала является как существо лично-общественное, и вся история есть лишь постепенное углубление, возвышение и расширение двусторонней, лично-общественной жизни. Это действительно так, потому что личное достоинство каждого может выражаться и воплощаться в его отношениях к тому, что его окружает. Только в этой лично-общественной действительности могут постепенно осуществляться те бесконечные возможности, которые заложены и в самой природе человеческой – в каждом и во всех. Поэтому всю историю можно рассматривать как возвышение и расширение лично-общественной жизни.

Для того чтобы человек стал обладателем всей полноты бытия, он должен снять с себя внутренние ограничения, которые отделяют его от другого: ”Бог есть все, т. е. обладает в одном абсолютном акте всем положительным содержанием, всею полнотою бытия. Человек (вообще и всякий индивидуальный человек в частности), будучи фактически только этим, а не другим, может становиться всем, лишь снимая в своем сознании и жизни ту внутреннюю грань, которая отделяет его от другого“ (Соловьев В. С. Смысл любви / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 506). Никто не может сомневаться в том, что Бог обладает всей полнотой бытия, что Он есть все. Человек есть ограниченное существо и всегда остается только таким. Но он является также существом нравственным, поэтому имеет возможность приблизиться к нравственному высшему существу, т. е. Богу, и стать причастным к совершенной полноте Его божественной жизни. Для этого он должен проявить себя в других нравственных существах. Этому проявлению препятствует его индивидуальная замкнутость, ограничивающаяся только собственным ”я“. Чтобы достигнуть единства с Богом, человек должен проявиться вне себя, выйти за пределы личной жизни и начать жить общей жизнью с другими, вместе составляющими при соединении с Богом единый богочеловеческий организм, обладающий полнотою бытия. Только в богочеловеческом организме человек становится всем.

”Нравственная деятельность необходимо должна иметь некоторый определенный предмет; таким предметом может быть только нормальное общество, определяемое характером свободной общинности, или практического всеединства, в силу которого все составляют цель деятельности для каждого и каждый для всех“ (Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал / Сочинения. – 1988. – Т. 1. – С. 588).

Нравственная деятельность необходима человеку для осуществления добра, существующего в его природе. Добро человек может проявлять в своей внешней деятельности к себе подобным существам, т. е. к людям, составляющим нормальное общество. Поэтому только оно становится определенным предметом, на который человек направляет всю свою нравственную деятельность. Общество организовывается для практической выгоды всех его членов. При таком свободном всеединстве создаются наилучшие условия для проявления добра. Каждый имеет возможность проявлять добро ко всем, и все к каждому.

”Общественный прогресс есть деяние личности нравственно сильной, совершенствующей социальную среду, и он же вместе с тем есть благодеяние для личности нравственно слабой, совершенствуемой и освобождаемой через влияние на нее этой улучшенной общественной среды. А общественное действие обязательно для нравственной личности по мотиву непосредственной жалости к страданию своих ближних“ (Соловьев В. С. Из философии истории / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 328).

Личность нравственно слабая под влиянием общественного прогресса побуждается к нравственному совершенству, через которое она освобождается от зла и утверждается в добре. Осуществляемое добро для личности является благом, а общественный прогресс, создавший условия для осуществления этого добра, есть для нее благодеянием. Общественный прогресс, совершенствуя социальную среду, побуждает ее к проявлению солидарности или жалости к тем, кто нравственно слабый; такое общественное действие становится обязательным для нравственной личности, и она поднимается на тот же нравственный уровень, на котором находится социальная среда.

Соловьев указывает, что нравственное развитие отдельной личности, которая через индивидуальный подвиг входит в социальное движение всего человечества, неотделима от общего благочеловеческого процесса, совершающегося во всемирной истории: ”Как общая внутренняя потенция Царствия Божия для своей реализации необходимо должна перейти в индивидуальный нравственный подвиг, так и этот последний для полноты своей неизбежно входит в социальное движение всего человечества, примыкает так или иначе, в данный момент и при данных условиях к общему богочеловеческому процессу всемирной истории“ (Соловьев В. С. О подделках / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 301). Царствие Божие является внутренним состоянием человека: ”Царствие Божие внутрь вас есть“ (Лк. 17, 21). Для достижения этого духовного состояния необходим нравственный подвиг, потому что ”Царствие Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его“ (Мф. 11, 12). Нравственный подвиг нужен человеку не только для того, чтобы Царствие Небесное открылось внутри его и для того, чтобы оно открылось в сердцах других людей и утвердилось во всем человечестве. Когда человек способствует своим нравственным подвигом утверждению Царствия Божия во всем мире, оно реализуется и в его нравственной природе. Человек через свой нравственный подвиг входит в социальное движение, направленное на достижение Царствия Божия в тот момент истории, в котором он живет. Всемирная история представляет собой осуществление общего богочеловеческого процесса, к которому примыкает, нравственно подвизающаяся индивидуальная личность. Соловьев определяет в чем же состоит личное и нравственное общественное развитие: ”Окончательная задача личной и общественной нравственности та, чтобы Христос, – в котором обитает вся полнота божества телесно, – вообразился во всех и во всем. От каждого из нас зависит содействовать достижению этой цели, воображая Христа в нашей личной и общественной деятельности“ (Соловьев В. С. Образ Христа, как проверка совести // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 136). Для того чтобы все человечество и вся природа могли достигнуть единства с Богом и составить всеединый богочеловеческий организм, нужно, чтобы во всех и во всем вообразился Христос; это должно быть окончательной задачей личной и общественной нравственности. Чтобы осуществить эту задачу, необходимо вообразить Христа в себе и во всем мире, чтобы каждый мог сказать: ”Уже не я живу, но живет во мне Христос“ (Гал. 2, 20).

Когда единичные лица, более других одаренные или более развитые, начинают испытывать действие своей общественной среды не как осуществления и восполнение их жизни, а лишь как внешнее ограничение и препятствие для их положительных нравственных стремлений, они начинают отрицательно относиться к обществу, но не к самому себе, а только к данной низшей ступени его воплощения. Принципиального противоборства между личностью и обществом быть не может, оно – между прежней и новой стадиями лично-общественного развития. История христианства свидетельствует, как святые отцы не довольствовались ступенью духовного развития современного им общества, они поднимались на высшую ступень нравственно-духовной жизни и становились носителями высшего общественного сознания, которое воплощали в новых соответствующих ему формах и порядках жизни. Соловьев говорит, что безусловное нравственное значение человеческой личности требует для нее совершенства или полноты жизни. Это требование, по его мнению, может быть удовлетворено только ”действительным присутствием и осуществлением совершенства в целом человеке и во всем жизненном круге, который прямым или же посредствующим образом обнимает все существующее“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 325). Он подчеркивает, что одно только христианство, в отличие от других религий и философских учений, утверждается на идее действительно совершенного человека и совершенного общества и, следовательно, обещает исполнить заложенное в нашем сознании требование истинной бесконечности.

Человек создан по образу и подобию Божьему. Этот образ Божий человек, т. е. свою душу, должен постоянно совершенствовать до уподобления Богу, соединяясь с Богом и достигая полноты жизни. Этого требует нравственная природа человека, эти требования заложены в нем самим Богом. Эти требования могут действительно быть удовлетворены, не только при осуществлении нравственного совершенства в человеке, но и во всем обществе в целом, потому что полнота жизни включает в себя жизнь отдельных личностей, вместе составляющих одну целость – Царствие Божие. Всего этого можно достигнуть в христианстве, которое призвано привести к полному совершенству каждого человека и всего общества.

Соловьев считает, что ”временная, внешняя жизнь человека и человечества только тогда и есть жизнь, когда она не отделяется от его вечных целей, не ставится сама по себе, а берется лишь как средство и переход к вечной жизни“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 144).

Истинной жизнью является Бог: ”Я есть путь, истина и жизнь“ (Иоанн. 14, 6). Человеческая жизнь не имеет никакого смысла, отдельно от жизни божественной. Человеческое существо является бессмертным, но это бессмертие человек мог сохранить, только пребывая в единстве с Богом. Когда человек потерял живую связь с Богом, он потерял свое бессмертие. Земная жизнь не может быть конечной жизнью, а только временной, она не имеет того значения для человека, которое имеет жизнь вечная. Временная жизнь имеет смысл, если она служит человеку средством в достижении вечной жизни. Для этого целью нашей жизни должно быть восстановление единства с Богом и соединение человеческой жизни с жизнью Божественной.

Соловьев выражает свое отрицательное отношение к западному представлению о прогрессе, который основан на безусловно отрицательном отношении к прошедшему, к традиционному порядку. ”Усвоение этого идеала было бы для нас отречением от своего хорошего, – отрицанием от христианства. Но в христианстве не только идеал нашего будущего, но и духовные корни нашего прошедшего, – в нем вера наших предков“ (Соловьев В. С. Китай и Европа / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 136).

Истинный прогресс никогда не отрицает прошедшее, потому что будущее не может быть без прошедшего. Как можно достигнуть Царствия Божия, отвергнув первое пришествие Христа, Его искупительный подвиг и зарождение христианства, совершившееся в прошедшие века?! Настоящий прогресс предполагает дальнейшее совершенствование достигнутого, а не его отрицание, иначе это будет не прогресс, а регресс. Краеугольным камнем будущего должно быть прошедшее, послужившее в свое время добрым основанием для настоящего.

Соловьев убежден, что только христианство открывает человечеству безусловно совершенную и потому телесно воскресающую личность: оно обещает человечеству сообразное этому личному началу совершенное общество, а так как именно это общество не может быть создано внешним или насильственным образом, то обещание его, по мысли Соловьева, заключает в себе задачу для человечества и для каждого человека содействовать открывшейся миру совершенной личной силе в деле преобразования всемирной среды для собирательного воплощения в нем Царствия Божия. Эта мысль Соловьева совершенно согласна с учением Священного Писания, которое говорит, что ”Царствие Небесное силою берется и употребляющие усилие восхищают его“ (Мф. 11, 12).

Б. Н. Чичерин говорит, что Соловьев, ”выставляя Царство Божие, как земной идеал, …забыл, что Христос сказал: ”Царство мое не от мира сего“. Ведь это всем известно; как же можно было обойти это изречение и представлять дело в совершенно превратном виде? Совершенная Соловьевым ошибка состоит в том, что он христианский идеал будущей жизни, с воскресением мертвых, хочет сделать результатом настоящего развития человечества. Отсюда требование бессмертия и нетленности. Само по себе это заблуждение было бы довольно невинным, но беда в том, что он свое Царствие Божие хочет вводить принудительными мерами, действием государственной власти, а это ведет к полному отрицанию свободы человека“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989 – № 11. – С. 84). Царство Божие – идеал не только будущей жизни. Оно является также идеалом настоящей жизни и достигается через духовный подвиг человеком еще в земной жизни, ”ибо Царствие Божие внутрь вас есть“ (Лк. 17, 21). Этого внутреннего духовного состояния – Царства Божия может достичь не только каждый человек в отдельности, но и все человечество в целом. Соловьев не требует, чтобы государственная власть вводила принудительными мерами Царствие Божие, что никак невозможно, а только своими нравственными законами способствовала подданным в достижении его.

Соловьев говорит, что истинное христианство есть совершенное единство трех неразрывно связанных между собой основ:

Абсолютное событие–откровение совершенной личности
телесно воскресшего Богочеловека Христа;
абсолютное обещание – сообразного совершенной личности общества, или Царства Божия;
абсолютная задача – способствовать исполнению этого
обещания чрез перерождение всей нашей личной и общественной
среды в духе Христовом. Основой христианства действительно
является личность воскресшего Богочеловека Христа. Основной
целью Богочеловека Христа было создание совершенного общества – Царствия Божьего. Основной деятельностью Христа было и есть способствовать духовному перерождению всего человечества в совершенное общество – Царствие Божие.

”Истинное спасение есть перерождение, или новое рождение, а новое рождение предполагает смерть прежней ложной жизни“ (Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 352). Такое утверждение Соловьева подтверждается словами Священного Писания: ”Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия“ (Иоанн. 3, 3). Рождение ”свыше“ – это есть новое духовное рождение, которое действительно предполагает смерть прежней ложной жизни. Плотская жизнь ведет к смерти, поэтому она является ложной. Для умерщвления ложной жизни нужно, чтобы дух наш возобладал над плотскими силами и подчинил их высшим духовным интересам человека. Постепенное одухотворение нашей плоти и есть ее перерождение, или рождение от Духа, а все, что ”рожденное от Духа, есть дух“ (Иоанн. 3, 6). Только духовный человек может войти в Царствие Божие, ”ибо плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия“ (I Кор. 15, 50).

По мнению Соловьева, то, что сбылось, и то, что обещано, стоят твердо в пределах вечности и не от нас зависят, но в настоящем мы сами должны действовать для нравственного перерождения своей жизни. С этой общей задачей Соловьев связывает и особое дело философии: ей предстоит определить и выяснить в условиях исторической действительности должное взаимоотношение между всеми основными элементами и областями лично-общественного целого согласно его окончательной норме.

Б. Н. Чичерин считает, что ”коренная ошибка Соловьева состоит в том, что он вовсе не выяснил себе отношения нравственности к общежитию. С одной стороны, нравственность может существовать и без общества. И аскетизм, и благочестие никакого отношения к общественной жизни не имеют. Соловьев менее, нежели кто-либо, станет отрицать высокий нравственный характер христианских отшельников, удалившихся в пустыню от человеческих обществ. К общежительным явлениям нравственности принадлежит только средняя ступень, которую Соловьев сводит к состраданию, да и она вовсе не требует организованного общежития. Добрый Самарянин может и в пустыне сжалиться над человеком. Стало быть, не только наименьшая, но и высшая степень нравственности возможна без организованного общежития, с чем вместе отпадает и весь аргумент. С другой стороны, человеческие общества возникают вовсе не вследствие обязанности осуществить нравственный безусловный закон, а из чисто практических потребностей, коренящихся в природе человека, как земного существа“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1990. – № 1. – С. 102 – 103). В это недоумение вносит ясность М. Г. Макаров, который показывает, что Соловьев не отделяет нравственность от общества: ”У В. Соловьева идеал нравственной жизни совпадал с общечеловеческой целью исторического развития. Его эволюционистский подход к истории распространялся и на область этики – в вопросе о нравственном идеале человека В. Соловьев шел от идеала общественного. Общественный идеал подразумевал и обусловливал собой идеал нравственный, и именно в качестве идеала общественно-нравственного, или, другими словами, идеала совершенно нравственного общества“ (Макаров М. Г. Обоснование нравственного идеала в философии ранних славянофилов и у В. С. Соловьева // Философские науки. – 1992. – № 2. – С. 75).

2. Моральный субъективизм и социальный реализм

На той ступени, которой человеческое сознание исторически достигает в христианстве, нравственная жизнь открывается как задача всеобщая и всеобъемлющая. Прежде чем говорить об определяющихся для нас исторических условиях этой задачи, Соловьев устраняет взгляд, принципиально отрицающий нравственность как историческую задачу, или дело собирательного человека, и всецело сводящий ее к субъективным, моральным побуждениям единичных лиц.

Устраняя отвлеченный субъективизм в нравственности, Соловьев не сомневается в том, что совершенное, или абсолютное, нравственное состояние должно быть внутренне вполне испытано, прочувствовано и усвоено единичным лицом – должно стать его собственным состоянием, содержанием его жизни. Он подчеркивает, что вопрос здесь не в том только, достаточно ли нравственных усилий отдельного лица для его совершенствования, а еще в том, возможно ли одними этими единичными усилиями достигнуть того, чтобы другие люди, никаких нравственных усилий не делающие, начали их делать?

Недостаточность субъективного добра и необходимость его собирательного воплощения, по утверждению Соловьева, доказывается всем ходом человеческой истории. В. С. Соловьев показывает, как в древности добродетельные, мудрые и чувствительные люди считали позволительным и похвальным вешать легкомысленных служанок, как дроздов и травить недостойных слуг собаками, тогда как ныне такие поступки могут совершаться только прирожденными преступниками.

Он это объясняет тем, что людьми той далекой эпохи, хотя и руководили добрые душевные чувства и движения, но не было сознательных добрых принципов и правил, а потому даже у лучшего человека могли беспрепятственно проявляться всплески дикого зверства из-за отсутствия формального критерия между должным и недолжным, или ясного сознания различия между добром и злом.

Соловьев добавляет, что те же бесчеловечные отношения, которые одобрялись в древнюю эпоху, считались позволительными у американских и русских рабовладельцев в первой половине XIX века. И если теперь эти отношения нас возмущают, замечает Соловьев, то это потому, что произошло повышение этических требований. Когда оно произошло? – Когда идея, ограниченная субъективною сферой личной нравственности, воплотилась в публичной силе и стала общим делом. Только благодаря этому действию, подчеркивает Соловьев, основные требования справедливости и человеколюбия были перенесены из тесных и шатких пределов субъективного чувства на широкую и твердую почву объективной действительности, превращены в общий и обязательный закон жизни. И произошел этот внезапный процесс только потому, что организованная общественная сила вдохновилась нравственными требованиями и превратила их в объективный закон жизни.

Приведенное Соловьевым историческое доказательство несостоятельности отвлеченного субъективизма в нравственности является убедительным. Нельзя сводить нравственность только к субъективным, моральным побуждениям единичных лиц. Вполне понятно, что без добрых чувств и мыслей не может быть ни личной, ни общественной нравственности.

Также бесспорно и то, что если бы все единичные люди были добры, то таким же было бы и общество. Но одних добродетелей нескольких лучших людей недостаточно, чтобы переродить нравственно всех остальных. Этого можно достичь только тогда, когда основные требования нравственности становятся общим и обязательным законом жизни, когда они воплощаются в публичной силе и практически осуществляются на деле. Если правила нравственности принимаются только отвлеченно, теоретически, без объективного воплощения, то они не производят никакого изменения ни в жизни, ни в нравственном сознании людей и не возвышают их практическое мерило для оценки своих и чужих поступков. Утверждение Соловьева, что нравственность не может быть только делом личного чувства или правилом частного поведения, а должна быть делом всего общества, т. е. ко всем членам этого общества должны предъявляться этические требования, является правильным.

”Нравственно-нормальной должна быть признана такая деятельность, которая, исходя из чувства любви, принимает форму долга и имеет своим предметом и целью осуществление всеединого богочеловеческого общества“ (Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 592). Так как добро является всеобщим и необходимым, то вся наша деятельность должна быть осуществлением этого добра, это должно стать правилом нашей жизни. Отсюда, выводимый Соловьевым нравственный принцип является совершенно верным. Всякая деятельность, основанная на этом нравственном принципе ввиду ее важности, должна принимать форму долга и ставить своею целью осуществление добра. ”Остается несомненным, что равнодействующая история идет от людоедства к человеколюбию, от бесправия к справедливости и от враждебного разобщения частных групп к всеобщей солидарности“ (Соловьев В. С. Первый шаг к положительной эстетике / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 550 - 551). История свидетельствует, что человечество постепенно нравственно совершенствуется. Дикие и бесчеловечные нравы, которые были свойственны прошлым поколениям, становятся чуждыми для новых, теряют свою силу, и навсегда умирают. Люди становятся добрыми и справедливыми. Такие большие исторические перемены в нравственной жизни человечества произошли благодаря благоприятному влиянию на сознание людей нравственного христианского учения.

”Личная нравственность неразрывно и притом с двух сторон связана с общественным прогрессом, поскольку нравственно активные лица своей деятельностью необходимо производят этот общественный прогресс, а лица нравственно пассивные сообразуют свою личную нравственность с прогрессивно-изменяемой социальной средой“ (Соловьев В. С. Из философии истории / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 315). Нравственный общественный прогресс был бы невозможен без существования духовно сильных личностей, которые более чувствительны к запросам своей души и удовлетворяют ее своей высокой духовной жизнью. История свидетельствует, что под влиянием святых подвижников, высоконравственных деятелей и всех других ревнителей благочестия менялась в положительную сторону жизнь не только отдельных слоев народа, но целой нации и всего государства. Такой прогресс в духовной жизни способствовал духовному росту и отдельных личностей, которые были слабые духом и собственными силами не могли подняться на нравственную высоту, на которую поднял их нравственный прогресс.

Н. О. Лосский, подобно В. Соловьеву, также признает нравственный прогресс. Вместе с тем в рамках этого прогресса, по его мнению, происходит и нравственный регресс. Под прогрессом им понимается ”поднятие мировых существ на все более высокие ступени совершенства…“, т. е. ”по степени близости к Богу и к полноте жизни Царства Божия деятелей можно поставить в ряд, начиная от нуля и кончая положительной бесконечностью“ (там же. – С. 232). Причем движение ”от нуля“ идет и в обратном направлении – к отрицательной бесконечности; это степень удаления от Бога носителей ”сатанинской природы“, которые под влиянием гордыни своей ненавидят Царство Божие. Оба эти движения есть результат свободных творческих исканий, а сатанинский путь и есть непосредственно нравственный регресс. Иными словами, ”прогресс или регресс есть свободно развивающаяся личная история каждого существа“ (там же. – С. 232). Однако эти противоположные движения неравнозначны. В истории происходит как бы движение ”от нуля“ в сторону абсолютного добра и относительного зла. И до сих пор тип жизни, осуществляемый земным человечеством, есть промежуточная фаза на пути нравственного прогресса к более высоким формам Божественного добра.

Соловьев говорит, что начало совершенного добра, открывшееся в христианстве, не упраздняет объективного строения человеческой общсности, а пользуется ею как формой и орудием для воплощения своего нравственного безусловного содержания: оно требует, чтобы человеческое общество становилось организованной нравственностью. Следовательно, задача состоит не в том, чтобы уничтожить существующие общественные расчленения, а в том, чтобы привести их в должную, добрую, или нравственную связь между собой.

Для того чтобы человеческое общество стало организованной нравственностью, совершенно верно, не нужно уничтожать исторические общественные образования и расчленения, а только, приводя их в должное соответствие с собой и взаимно друг с другом, согласно нравственному безусловному началу, наполнять их новым духовным содержанием, чтобы они соответствовали высшей форме духовной собирательной жизни. При такой нравственной организации образовывается среда, в которой в действительности осуществляется добро, которым пронизывается вся полнота человеческих взаимоотношений.

Соловьев замечает, что организация общественной среды безусловного добра поначалу не нарушает нравственную личную волю, а есть исполнение нравственной личной воли, есть то самое, чего она хочет. ”Я, говорит Соловьев, как нравственное существо хочу, чтобы на земле царствовало добро, я знаю, что один не могу этого достигнуть, и я вижу собирательную организацию, предназначенную для этой моей цели, – ясно, что эта организация не только не ограничивает меня, а, напротив, снимает с меня мою индивидуальную ограниченность, расширяет и усиливает мою нравственную волю“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 340).

Каждый человек, поскольку имеет нравственную волю, внутренне должен участвовать в этой всеобщей организации нравственности, этого требует его нравственная воля. Но человек может иначе поступать по своему свободному решению, тогда могут возникнуть какие-то относительные внешние ограничения для него. Но эти ограничения никак не нарушают моральной самозаконности, а могут быть только препятствием для осуществления человеком своей злой воли.

Для человека, нравственно настроенного, по утверждению Соловьева, важно здесь только одно: чтобы собирательная организация действительно подчинялась нравственному безусловному началу, чтобы общественная жизнь, в самом деле, принимала к исполнению нормы добра – правду и милосердие – во всех делах и отношениях между людьми, чтобы лично-общественная среда по существу становилась организованным добром. Поэтому, по убеждению Соловьева, ”степень подчинения лица обществу должна соответствовать степени подчинения самого общества нравственному добру, без чего общественная среда никаких прав на единичного человека не имеет“ (там же. – С. 341).

Это совершенно верно, потому что когда человек будет подчиняться требованию общества, невзирая в какой степени оно подчинено добру, то этим он может ограничить свою нравственную волю, которая может стоять на высшей ступени нравственности, нежели целое общество, и может невольно сделаться участником злой деятельности данной общественной среды, что было бы противно его нравственной воле. Общественная среда имеет право влиять на человека столько, сколько этого требует его нравственная воля.

”Личность человеческая – и не личность человеческая вообще, не отвлеченное понятие, а действительное, живое лицо, каждый отдельный человек, – имеет безусловное, божественное значение“ – говорит Соловьев (Кувакин В. А. Философия В. С. Соловьева. Учение о человеке. – М., 1988. – С. 23). Человек создан по ”образу Божию“ (Быт. 1, 27). Каждое отдельное человеческое лицо носит в себе этот ”образ Божий“. Человек предназначен не только для телесной, земной жизни, как все другие живые существа, но и для жизни вечной, т. е. божественной, которой он достигает через совершенствование в себе ”образа Божия“ до полного уподобления его Богу. Поэтому каждый отдельный человек имеет безусловное, божественное значение. Лишиться этого значения человек не может ни в земной жизни, ни в Царствии Божием. Если человек имеет безусловное, божественное значение, значит он по своей природе есть правда. ”Осуществление правды, или нравственного начала, по мнению Соловьева, возможно только по отношению к тому, что по самой природе своей есть правда. Только тогда воля всех может быть для меня нравственным законом, когда эти все сами осуществляют правду, сами причастны к нравственному безусловному началу“ (Соловьев В. С. Чтение о Богочеловечестве / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 12).

В природе человек находит нравственное начало, основанное на добре как правде. Воля, изъявляющая желание осуществить это добро, становится доброй. Воля каждого человека должна желать добра и все должны осуществлять его в своей деятельности, потому что этим удовлетворяется наше нравственное существо. Когда воля обязует нас осуществлять добро, тогда эта обязанность становится для нас законом. Воля всех является нравственным законом и для отдельного лица, потому, что она выражает в себе добро, т. е. правду. Это возможно лишь тогда, когда все осуществляют правду и сами причастны к божественному началу.

Истинным определением общества как организованной нравственности Соловьев устраняет моральный субъективизм, отнимающий у нравственной воли реальные способы ее осуществления в общей жизни, и социальный реализм, по которому данные общественные учреждения и интересы имеют решающее для жизни значение сами по себе, так что высшие нравственные начала оказываются лишь средством или орудием для охранения этих интересов. Ложь социального реализма обнаруживается в том, что он представляет человека не чем иным, как только животным, так как общественность не может быть существенным признаком человека, а только для животных.

Если бы человек определялся по существу своему как животное общественное и больше ничего, то, по мнению Соловьева, этим суживалось бы содержание в понятии ”человек“ и вместе с тем значительно расширялся бы объем этого понятия: к человечеству пришлось бы причислить некоторых животных, например муравьев.

Если ставить общественные учреждения и интересы выше человека, тогда он оказывается лишь орудием или средством для достижения общественного блага, с чем согласиться никак нельзя.

Назначение человека намного выше и достойнее, чем служить только орудием или средством для других. Человек как высшее создание Божие наделен свободой, поэтому является независимым существом, вся его деятельность должна исходить из его внутреннего свободного волеизъявления. Представлять человека, как это делают представители социального реализма, только общественным животным, безнравственно, это большая ложь. У человека, как показывает Соловьев, есть другой существенный признак, не зависимый от общественности, а, наоборот, обуславливающий относительный характер человеческого общества.

Этот признак состоит в том, говорит Соловьев, что каждый человек как таковой есть нравственное существо, или лицо, имеющее независимо от своей общественной полезности безусловное достоинство и безусловное право на существование и на свободное развитие своих положительных сил. Отсюда следует, что никакой человек ни при каких условиях и ни по какой причине не может рассматриваться только как средство для каких бы то ни было посторонних целей, он не может быть только средством или орудием ни для блага другого лица, ни для блага целого класса, ни, наконец, для общего блага, т. е. блага большинства людей.

Общее благо, или общая польза, по мнению Соловьева, имеет право не на человека как лицо, а на его деятельность, труд в той мере, в какой этот труд, служа на пользу обществу, вместе с тем обеспечивает трудящемуся достойное существование. Никто не станет оспаривать тот факт, что у человека есть другой существенный признак, отличающий его от других живых существ, что он является нравственным существом. Поскольку, он является нравственным существом, то обладает и нравственной свободой и никак он не может быть зависимым от общественности, это противоречило бы его свободной воле.

Он обладает личным достоинством, потому что наделен Богом бессмертной душой, имеет право на существование и духовное развитие и увековечить себя через осуществление своей самозаконной нравственности. Использование человека для посторонней цели является унижением его достоинства и обесцениванием его личности. Но каждое лицо есть особенное и незаменимое и, следовательно, должно быть самоцелью, а не средством или орудием только. Поэтому общество может обязывать лицо к чему бы то ни было лишь через акт его собственной воли.

Исходя из принципа равенства, Соловьев видит смысл общества в том, чтобы обеспечить каждому из его членов достойное существование. ”Подлинный смысл принципа равенства в том, что все люди равны как люди, как нравственные личности. Нравственная личность присуща, без различия, каждому человеческому существу. Отсюда следует, что ни один человек не может рассматриваться как средство для достижения чего бы то ни было. Каждому человеку присуща внутренняя ценность, и он обладает неотъемлемым правом на существование, соответствующее его человеческому достоинству. Смысл общества в том, чтобы обеспечить каждому из его членов не только материальное существование, но и существование достойное“ (Соловьев В. С. Социальный вопрос в Европе / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 445).

Каждый человек создан по образу и по подобию Божьему (Быт. 1, 26), каждый наделен Богом бессмертной душой и представляет большую ценность у Бога, искупившего его ”драгоценною Кровию Христа“ (I Петр. 1, 19). Поскольку все люди обладают богоподобной природой, имеют бессмертную душу, они являются отдельными личностями, которые должны составить единое Царствие Божие. Если каждая отдельная личность должна стать неотъемлемой частью богочеловеческого тела, то ни один человек не должен быть средством для другого, все должны пользоваться одинаковым достоинством и правом на существование. Защитить достоинство каждого человека и обеспечить всем одинаковое благосостояние обязано общество, для этого оно и организовывается. Если общество не обеспечивает человеку достойное существование, оно теряет свой смысл, и нравственное значение, не может считаться нормальным.

Соловьев считает, что ”само нравственное начало предписывает нам заботиться об общем благе, так как без этого заботы о личной нравственности становятся эгоистичными, т. е. безнравственными. Заповедь нравственного совершенства дана нам раз и навсегда в Слове Божием и этот нравственный принцип непременно должен воплощаться в общественной деятельности“ (Соловьев В. С. Русский национальный идеал / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 290 - 291).

Нравственное начало обязывает нас осуществлять добро. Для осуществления добра необходимо проявлять его во внешней деятельности по отношению к другим, и этим человек служит общему благу. Если человек заботится только о личной нравственности, он лишает себя возможности проявлять нравственное добро вне себя и не может его совершенствовать, поэтому в этом отношении он действительно становится безнравственным. Слово Божие призывает нас: ”итак будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный“ (Мф. 5, 48). Абсолютное совершенство Бога делает Его благим по отношению к нам и доставляет человеку вечное блаженство. Мы, подражая Отцу Небесному, стремясь к нравственному совершенству, также должны искать блага для других.

3. Подчинение социальных учреждений (религии, семьи, собственности) единому инравственному безусловному идеалу

По определению Соловьева, нравственной единственной нормой может быть только ”принцип человеческого достоинства, или безусловное значение каждого лица, в силу чего общество определяется как внутреннее, свободное согласие всех“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 347). Эта нравственная норма, выраженная Соловьевым, является приемлемой, потому что способствует возвышению человеческой личности и выражает бесценность каждого лица. Общество может рассматриваться, как свободное согласие всех только тогда, когда оно способствует возвышению человеческой личности и человек приобретает в нем свое полное достоинство.

Соловьев доказывает, что религия, семья, собственность не содержат еще сами по себе нравственных норм в собственном смысле. Он исходит из того, что само по себе может быть и не быть нравственным, должно получить от другого то или другое определение, а никак не может самостоятельно быть чему-нибудь нравственной нормой. В отношении семьи и собственности, что они могут не содержать в себе нравственной нормы, можно согласиться с Соловьевым. А в отношении религии нужно заметить, что не всякая религия является правдивой, а только одна религия является правильной – это Богооткровенная. Религии естественные не могут сообщать нравственной нормы. Христианская религия является совершенной религией, она заключает в себе и нравственное безусловное начало, поэтому является истинной основой и нормой всякого добра в мире.

Соловьев отмечает, что человеческая полноправность может ложно пониматься как привилегия одного, немногих или многих лиц, и это может существовать там, где нравственный принцип не имеет никакого применения. Он указывает, что от определенного человека нравственное начало требует, чтобы он уважал человеческое достоинство как таковое, т. е. в других так же, как в себе. Только относясь к другим как к лицам, индивид и сам определяется как лицо. Полнота прав не должна становиться привилегией одного, нескольких или многих и ее не должны лишаться остальные, потому что нравственное начало по своему существу универсально, так как требует признания безусловного внутреннего достоинства за человеком как таковым, следовательно, без всяких внешних ограничений. Эти приведенные Соловьевым требования нравственного начала, чтобы отдельный человек уважал человеческое достоинство в других так же, как в себе, являются очень верными и ценными, так как совпадают с требованиями, предъявленными к людям Иисусом Христом: ”Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки“ (Мф. 7, 12). Из этих святых евангельских слов мы видим, что безусловное утверждение человеческого достоинства должно осуществиться в христианстве. Но разрешение этой задачи, как замечает Соловьев, должно подготавливаться постепенным процессом, что предсказано и в самом Евангелии в притчах о закваске, о пшенице и плевелах, о зерне горчичном и т. д. (Мф. 13, 33;

24, 30; 31, 32).

Соловьев ставит настоящую задачу перед обществом, которая состоит в том, чтобы сообразовать все социальные учреждения с безусловно нравственно-общественной нормой, в борьбе со злом собирательным. Для этого нужно, считает он, религию, семью, собственность сделать сообразными с единственной нравственной нормой, чтобы они всецело прониклись единым истинным началом.

Все древние религии были узконациональными, но христианство, как воплощение нравственного абсолютного идеала, так же универсально, как и сам нравственный принцип. Чтобы быть истинно универсальной, религия, по мнению Соловьева, не должна отделяться от умственного просвещения, от науки, от общественного и политического прогресса.

В. С. Соловьев определяет, в чем состоит частная религия. ”Молитва, милостыня и пост – в этих трех действиях состоит вся личная и частная религия“ (Соловьев В. С. Предисловие // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 15). Чтобы религия была действенной, она должна подтверждаться делами, потому что ”вера без дел мертва“ (Иак. 2, 26). Действительно, в молитве, милостыне и посте религия находит свое полное выражение. Недостаточно только верить в Бога, нужно и осуществить эту веру в своей жизни, а она осуществляется через молитву, милостыню и пост. Религия связывает нас с Богом. Чтобы соединиться с Богом, нужно вознести свой дух к Богу, а это совершается в молитве. Чувствуя насущную потребность в своем соединении с Богом, мы осознаем, что такую религиозную потребность имеют и другие люди, поэтому начинаем их жалеть, это мы выражаем в милостыне. Чтобы наш дух легко мог вознестись к Богу и соединиться с Ним, необходимо освободить его из-под власти плотской чувствительности, чего мы достигаем через пост.

”Человек относительно религии при правильном развитии проходит три возраста: сначала пора детской или слепой веры, затем вторая пора – развитие рассудка и отрицание слепой веры, наконец, последняя пора веры сознательной, основанной на развитии разума“ (Соловьев В. С. Письма к Е. К. Селевиной № 11 / Письма В. С. Соловьева. – 1911. – Т. 3. – С. 75). Человек как богоподобное существо обладает разумом, поэтому его вера в Бога должна быть сознательной, основанной на объективных доводах разума. Пока человек находится в детском возрасте, он удовлетворяется слепой верой, а когда начинает развиваться его сознание, он сам становится способным анализировать разные понятия. Тогда его не удовлетворяет слепая вера, он ищет для подтверждения ее разумных аргументов. При полном развитии своего разума человек находит их, и его вера становится сознательной.

По утверждению Соловьева, ”христианство есть откровение совершенного Бога в совершенном человеке“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 85). Христос является совершенным человеком, потому что ”в Нем обитает вся полнота Божества телесно“ (Кол. 2, 9). Так каждый человек становится совершенным, когда он через Христа соединяется с Богом. Соединение человека с Богом возможно только в христианстве, в котором совершенный Бог открылся в совершенном человеке – Иисусе Христе, и открывается во всем своем совершенстве и в других, кто пребывает в полном единстве с Ним.

Соловьев считает, что задача христианского человечества состоит в том, чтобы осуществить эту истину, т. е. всецело соединить божественное с человеческим. ”Мы знаем, что задача христианского человечества состояла в том, чтобы осуществить истину Христову в ее трояком виде: как истину веры, как истину разума и истину жизни; сущность же этой истины состоит в гармоническом и всецелом соединении божественного с человеческим, и соответственно этому, сущность антихристианского движения сводится к отрицанию этого соединения, к упразднению богочеловечества“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – П., 1989. – Т. 1. – С. 98). Христос пришел на землю, чтобы открыть человечеству истину. Истина должна быть достоверной действительностью и убедительной правдой, чтобы в нее поверить. Она должна быть понятнадля восприятия умом, чтобы человек мог убедиться в ее превосходстве над всякой человеческой мудростью. Истина должна быть представлена как жизненная необходимость, чтобы ее возможно было осуществить в жизни. О том, что сущность этой истины состоит в полном соединении божественного с человеческим, говорит само воплощение Христа, в котором человечество соединилось с Божеством. Силой Его божества тело Его было воскрешено и вознесено на небо, а в Его лице и все человечество.

Положительное значение семьи, в силу которого она может представлять в известном смысле нравственную норму общества, состоит в том, что так как каждый в семье есть цель для всех, за каждым ощутительно признается безусловное значение, каждый есть нечто незаменимое, то с этой точки зрения семья является элементарной, образцовой и образовательною ячейкой всемирного братства, или человеческого общества, каким оно должно быть. Но чтобы сохранять такое значение, по мнению Соловьева, семья не должна превращаться в сферу удовлетворенного взаимного эгоизма, а для каждого ее члена должен быть с этой первой ступени всегда открыт дальнейший восходящий путь возможного для него осуществления нравственного начала в мире.

Н. А. Бердяев, подобно В. С. Соловьеву, также признает положительное значение семьи: ”Семья по своей сущности всегда была, есть и будет позитивистическим мирским институтом благоустройства, биологическим и социологическим упорядочением жизни рода. Формы семьи, столь текучие на протяжении человеческой истории, всегда были формами социального приспособления к условиям существования, к условиям хозяйствования в мире“ (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – С. 422).

Относительно собственности, то, по мнению Соловьева, она вообще не имеет нравственного значения. Никто не обязан быть богатым, а также никто не обязан обогащать других. Есть, однако, условие, при котором имущественное положение лица становится нравственным вопросом – когда человек не может поддерживать своего существования. Если общество желает быть нравственно нормальным, оно не может, по убеждению Соловьева, оставаться равнодушным к такому положению кого-либо из своих членов. Его прямая обязанность – обеспечить всем и каждому некоторый минимум благосостояния, то, что необходимо для поддержания достойного человеческого существования.

Задача, которую ставит Соловьев перед человечеством – подчинить все социальные учреждения, т. е. религию, семью, собственность единому и безусловному нравственному идеалу свободного единения всех в совершенном добре, является очень важной и должна приниматься всеми и со всем усердием исполняться, потому что такую же задачу перед всеми людьми и народами ставит и христианство, обещая высшую помощь при ее исполнении. Но по самому свойству христианской задачи, как нравственной и, следовательно, свободной, помощь высшего Добра человеку не может состоять в принуждениик нему злой воли или внешнем уничтожении полагаемых ею препятствий на пути осуществления Царства Божия. Человечество в людях и народах должно само пережить и преодолеть эти препятствия, которые являются не только в виде личной злой воли, но и в виде сложных порождений злой воли собирательной.

4. Национализм и космополитизм

Соловьев говорит, что задача воплотить совершенную нравственность в собирательном целом человечества встречается, кроме личных страстей и пороков, еще с закоренелыми формами зла собирательного. Это зло, по его мнению, проявляется в трояком безнравственном отношении: между различными народами, между обществом и преступником, между различными общественными классами.

Относительно отношений между различными народами, то, по утверждению Соловьева, они определяются в общественном сознании двумя взглядами: националистическим и космополитическим. Суть первого выражается в том, что мы должны любить свой народ и служить его благу всеми средствами, а к прочим народам имеем право быть равнодушными; в случае же столкновения их национальных интересов с нашими мы обязаны относиться к этим чужим народам враждебно. Сущность другого взгляда – космополитического – выражается в том, что народность есть только натуральный факт, не имеющий никакого нравственного значения; у нас нет обязанностей к народу как такому (ни к своему, ни к чужим), и только к отдельным людям без всякого различия народностей.

Нравственную несостоятельность первого взгляда, по замечанию Соловьева, доказывает сама история, которая достаточно громко свидетельствует, что народы преуспевали и возвеличивались только тогда, когда служили не себе как самоцели, а высшим и идеальным всеобщим благам. А кроме того, по убеждению Соловьева, история же свидетельствует и о фактической неосновательности самого представления о нации или народностях как о коренных и окончательных носительницах собирательной жизни человечества.

Такое замечание Соловьева, подчеркивающее, что народы преуспевали и возвеличивались только тогда, когда служили не себе как самоцели, а высшим и идеальным всеобщим благам, является правильным и очень ценным в наше время, так как отношения между различными нациями – вопрос очень актуальный в современной жизни общества. Когда идет борьба за преуспевание и возвеличивание той или иной нации, то она не должна быть самоцелью, а направляться на достижение высшего и идеального всеобщего блага. Нужно согласиться с Соловьевым, что служение исключительно только своей нации нельзя рассматривать как коренное и окончательное в собирательной жизни человечества.

Служением только своей нации нельзя достичь высшего блага. Если человек проявляет в своей жизни добро, то оно не только должно проявляться к своей нации, но распространяться на все человечество, только тогда оно будет добром в полном смысле этого слова, а не эгоизмом или злом, выдаваемым себя за добро. В нравственности не существует границ, поэтому мы не должны ее ограничивать только служением своему народу, это будет безнравственно. Нравственно мы должны относиться ко всем народам как к себе подобным существам, этим будем осуществлять добро, заложенное Богом в нашей нравственной природе и достигнем его полноты, т. е. Царствия Божия.

Соловьев, касаясь национального вопроса, показывает, что он положительно разрешается Вселенской Церковью, которая допускает существование множества наций и государств. ”Вселенская Церковь, пребывая через посредство священнического чина, объединенного в лице Верховного Первосвященника, хранительницей религии всеобщего отечества, великого и вечного прошлого нашего рода, не исключает, однако, наличного многообразия наций и государств. Национальные различия должны пребыть до конца веков; народы должны оставаться на деле обособленными членами вселенского организма“ (Соловьев В. С. Русская идея / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 241).

После Вавилонского столпотворения, когда Бог смешал языки, т. е. разделил человечество на разные народности и расселил их ”для обитания по всему лицу земли“ (Деян. 17, 26), появилось множество наций, которые постепенно объединялись в национальные государства. В Новом Завете в день святой Пятидесятницы Апостолам ”явились разделяющие языки“ (Деян. 2, 3), чем засвидетельствовано, что во Вселенскую Церковь должны войти разные народы со своими национальными отличиями. Святые Апостолы разошлись по всем концам земного мира и благовествовали Священное Евангелие на том языке, на котором разговаривал тот или иной народ, показали, что национальные различия будут сохраняться до конца веков, и каждый народ должен сохранять свою национальность.

Соловьев считает, что ”всякая народность имеет право жить и свободно развивать свои силы, не нарушая таких же прав других народностей“ (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. I, ІV Россия и Европа / Собр. соч., изд. 2. – 1912. – Т. 5. – С. 84). Эти права каждый народ получил от Бога, который, ”назначив предопределенные времена и пределы их обитанию“ (Деян. 17, 26), даровал им возможность свободно развиваться и служить единой цели – достижению всеединого богочеловеческого организма. Жизнь и свободное развитие народа должны совершенствоваться на нравственных началах, он должен относиться к другому народу так, как он относится к себе. Тогда не будут нарушаться права других народностей.

Служение своему народу не может вступать в противоречие со служением всему человечеству, а наоборот оно ”есть вместе с тем и служение человечеству, хотя бы об этом последнем мы и не имели никакого ясного представления“ (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. ІІ. IX. Идолы и идеалы / Собр. соч., изд. 2. – 1912. – Т. 5. – С. 393).

Каждый народ является членом единого вселенского организма, составляющего целое человечество. Вследствие такой живой связи между различными народами достижение в духовном развитии какого-то народа отражается на целом человечестве. Поэтому служение благу своему народу является благом для всего человечества.

Соловьев проводит разницу между национализмом и национальностью. Национализм, согласно выразительной формуле Соловьева, так относится к национальности, как эгоизм к личности. Эгоизм сосредоточивает внимание отдельной личности на индивидуальном ”я“, считает это ”я“ конечной целью для этой личности и не допускает проявить себя за пределами индивидуальности, поэтому ведет ее к гибели. Народ, зараженный национализмом, замыкается в пределах своей национальности, а окончательную цель видит только в возвышении своей нации и отделяется от других народов, составляющих вместе единый вселенский организм, отсекает себя от живого человеческого организма и обрекает себя на непременное вымирание.

Соловьев подчеркивает, что ”нравственный долг требует от народа прежде всего, чтобы он отрекся от этого национального эгоизма, преодолел свою природную ограниченность, вышел из своего обособления“ (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. I Предисловие ко второму изданию / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 260). Если народ строит свою жизнь на нравственных началах, от него требуется, чтобы он относился к другим народам так, как относится к себе. Это действительно требует, чтобы он отрекся от национального эгоизма. Высшее призвание народа – служить благу другим народам и способствовать их развитию; это единит его с другими народами, укрепляет силы и присоединяет к всечеловеческому организму, а для этого он должен выйти из своей национальной замкнутости.

Соловьев считает, что ”идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности“ (Соловьев В. С. Русская идея / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 220). Любая нация не может ограничиваться только временным, выгодным для нее положением в этой земной жизни и ставить конечной целью достижение наивысшего развития и благосостояния здесь на земле, потому что, ограничиваясь только временной жизнью, она теряет смысл существования. Наивысшей идеей для нации должно быть увековечение своего существования, этого желает от нее Бог. Эту идею она должна принять и всеми силами стремиться к ее осуществлению в своей временной жизни, чтобы достигнуть и жизни вечной.

Христианский универсализм не уничтожает нации; напротив, усиливает ее национальный дух. ”Для христианства высшая цель не в аскетическом отрешении от природной жизни, а в очищении и освящении этой жизни. Цель христианского аскетизма не в ослаблении плоти, а усилении духа для преображения плоти. Соответственно этому, и христианский универсализм имеет целью не уничтожение природных особенностей каждой нации, а, напротив, усиление национального духа через очищение его от всякой эгоистической закваски“ (Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 228).

Христианство никогда не рассматривало тело как начало зла, а считает тело храмом Духа Святого: ”Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа“ (I Кор. 6, 19). Христианский аскетизм не ставит своей целью уничтожить плоть, а одухотворить ее и воскресить вместе с человеческим духом, чтобы в ней вечно пребывал Дух Святой. Христианский универсализм не уничтожает особенностей наций; а только подчеркивает равенство всех их. Слова апостола Павла о том, что сейчас ”нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос“ (Колос. 3. 11) как раз свидетельствуют, что христианство не дает преимущества ни одной нации, все они равны между собой, так как во всех пребывает Христос. Этим самым христианство усиливает дух каждого народа и не допускает его к высокомерному возвышению над другими народами, освобождая от эгоистической замкнутости.

Соловьев утверждает, что слова Христа ”сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее“ (Мф. 10, 39) относятся не только к отдельным личностям, но и к отдельным народам. ”И здесь имеет силу слово Божие: только тот, кто положил душу свою, сохранит ее, а кто бережет душу свою, тот потеряет ее. И народ, желающий во что бы то ни стало сохранить душу свою в замкнутом и исключительном национализме, потеряет ее, и только полагая всю душу свою в сверхнародное дело Христово, народ сохранит ее“ (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 65).

Душа человека не может существовать отдельно от Бога, который является источником жизни. Отделенная от Него, она гибнет. Человек должен отдавать душу свою Богу, чтобы сохранить ее. Если народ замыкает душу свою в национализме, он отделяется от Бога, поэтому обрекает себя на гибель. Когда он выходит из своей эгоистической замкнутости и служит делу Божьему, способствуя духовному возвышению всего человечества, этим он жертвует себя высшему существу, вечному Богу и в Боге сам увековечивает себя. Слова Христа сохраняют свою силу, когда их применяют по отношению не только к каждому в отдельности, но и ко всем вместе, т. е. к целому народу. Соловьев указывает на выход из эгоистической замкнутости русского народа через его крещение, с чем согласен Г. Флоровский: ”С основанием Влад. Соловьев говорил о Крещении Руси Владимиром, как о национальном самоотречении“ (Флоровский Г. прот. Пути русского богословия. –

В., 1991. – С. 2).

Показывая нравственную несостоятельность космополитизма, Соловьев замечает, что было бы явной ошибкой связывать с христианством принцип космополитизма. Проповедовать безнародность для апостолов, считает он, не было никакого повода. Если апостол Павел провозглашает, что в Христе нет ни иудея, ни язычника, ни эллина, ни варвара, ни свободного, ни раба, а новое творение (Гал. 6, 15; Колос. 3, 11), то это потому, что между иудеями и язычниками, эллинами и варварами, свободными и рабами было отрицание всякой солидарности, это было противоположение высших и низших существ, причем у низших отнималось нравственное достоинство и человеческие права. Соловьев говорит, что для человека, в котором ”вообразился Христос“ (Гал. 4, 19), индивидуальность – как и национальность и все другие особенности и отличия – перестает быть границею, а становится основанием положительного соединения с восполняющим его собирательным всечеловечеством или Церковью.

Соловьев подтверждает свою мысль ссылкой на слова апостола Павла, указывающего на особенность в строении и функции известного органа, например глаза, отличающая его от других органов, не отделяет его, однако, от них и от всего тела, а, напротив, составляет основание его определенного положительного участия в жизни всего тела и его незаменимого значения для всех других органов и для целого организма, так и в ”теле Христовом“ индивидуальные особенности не отделяют каждого ото всех, а соединяют со всеми, будучи основанием его особого значения для всех и положительного взаимодействия со всеми. Это Соловьев относит и к народности. Всечеловечество, или Церковь, по его замечанию, не есть отвлеченное понятие, а согласная полнота всех положительных особенностей нового или возрожденного творения, значит, не только личных, но и народных. Он приходит к выводу, что если христианство не требует безличности, то оно не может требовать и безнародности. Христианство, требуя от лиц и от народов духовного перерождения или обновления, не уничтожает естественные свойства и силы, а только видоизменяет их, сообщает им новое содержание и направление.

Соловьев считает, что, как апостол Петр и апостол Иоанн, после возрождения их Духом Христовым, сохранили положительные особенности и отличительные черты своих характеров, нисколько не обезличились, а напротив, усилили и развили индивидуальность, так должно быть и с целыми народами, принимающими христианство.

Нужно согласиться с Соловьевым в том, что христианство не отрицает народность, а наоборот, положительно относится к ней. Это подтверждается и Новозаветным Писанием. Так, в словах к Самарянке, что ”спасение от Иудеев“ (Иоанн. 4, 22) и в предварительном наставлении ученикам: ”Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева“ (Мф. 10, 6) Христос достаточно показывает любовь к своему народу. Своим окончательным заветом апостолам: ”Научите все народы“ (Мф. 28, 19) дает понять, что и вне Израиля Он провидел не отдельных только людей, а целые народности.

И святой Павел, став апостолом языков, не сделался, однако, космополитом; отделавшись от большинства своих соотечественников в самом важном деле, религиозном, он не стал равнодушен к своему народу и его особому назначению: ”Истинно говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая мне печаль и непрестанное мучение сердцу моему. Я желал бы и сам отлученным быть от Христа за братьев моих, сродных мне по плоти, т. е. Израильтян, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы и законоположение, и богослужение и обетования; их и отцы, и из них же Христос по плоти... Братия! Желание моего сердца и молитва к Богу об Израиле во спасение“ (Рим. 9, 1 – 5; 10, 1).

Нравственная несостоятельность космополитизма, по утверждению Соловьева, заключается в том, что по этому взгляду непосредственным предметом нравственного отношения является только отдельное лицо и не берется во внимание то, что в самом этом лице одна из существенных особенностей – прямое продолжение и расширение его индивидуальности – есть народность; поэтому народность есть внутренняя, неотделимая принадлежность этого лица, то, что для него в высокой степени дорого и близко.

Соловьев замечает, что нравственный принцип не позволяет превращать действительное лицо живого человека с его неотъемлемым и существенным национальным определением в какой-то пустой, отвлеченный субъект, произвольно выделяя из него определяющие его особенности. Если мы должны признавать собственное достоинство этого человека, то эта обязанность простирается и на все положительное, с чем он связывает свое достоинство; и если мы любим человека, то должны любить его народность, которую он любит и от которой себя не отделяет. Поскольку нравственный высший идеал требует, чтобы мы любили всех людей как самих себя, но так как люди не существуют вне народностей, как и народность не существует вне отдельных людей – и эта связь сделалась уже нравственной, внутренней, а не физической только, то отсюда Соловьев делает логический вывод, что ”мы должны любить все народности, как свою собственную“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 378).

Действительно, нравственное значение нужно признать не только за отдельными личностями, но и за народностями, потому что личность нравственно неотделима от своей народности. Если мы нравственно относимся к отдельной личности, то такое же самое нравственное отношение мы должны проявлять к тому, от кого она неотделима – к ее народности. Тем более что за народность нравственное значение признает и христианство. Христос велел святым апостолам приводить к Царствию Божиему не только отдельные личности, но и целые народы: ”Итак идите, научите все народы” (Мф. 28, 19). Положительная обязанность по отношению к национальным народам, излагаемая Соловьевым, что ”мы должны любить все народности, как свою собственную“, является правильной и обязательной. Если рассматривать народность как продолжение и расширение отдельной индивидуальности, то выше изложенную Соловьевым обязанность можно вывести и из заповеди Христовой о любви к своему ближнему: ”возлюби ближнего твоего, как самого себя“ (Мф. 22, 39). Положительная обязанность, выраженная Соловьевым, является расширением заповеди Христовой. Принимая нравственное безусловное начало как норму всех своих отношений, у нас не должно быть никаких оснований для национального неравенства. Во всей силе здесь должно оставаться требование альтруизма. Любить другого, как самого себя, и другой народ, как свой собственный. Факт межнациональной вражды должен быть осужден, безусловно, как прямо противоречащий безусловной норме, как антихристианский по существу.

С таким решением Соловьева национального вопроса согласен Б. Н. Чичерин: ”С удовольствием отмечаем, что национальный вопрос, несмотря на некоторые довольно существенные неверности в исторических взглядах и некоторое преувеличение в выводах, разрешается Соловьевым правильно… С точки зрения нравственной и теоретической можно сказать только то, что требование любить чужие народности, как свою собственную, трудно согласить с ближайшими обязанностями к отечеству. Я могу жертвовать собою для других, но ни в каком случае не вправе жертвовать своим отечеством. Напротив, я обязан его защищать против всяких нападений, тогда как относительно других народностей эта обязанность не существует. Отечество потому и есть отечество, что оно нам ближе и дороже всего. Любить чужое отечество, как свое собственное, столь же мало возможно, как любить чужих родителей наравне со своими. Верно только то, что любовь к своему не требует вражды к чужому. Как нравственное, а не физиологическое начало, любовь должна распространяться на всех“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № II. – С. 89 - 90).

Е. Трубецкой замечает, что ”страницы, посвященные вопросу национальному, без сомнения принадлежат к числу лучших в ”Оправдании добра“. Здесь Соловьеву приходится бороться против двух одинаково ложных и губительных крайностей, против космополитизма, который относится равнодушно к народности, отрицая обязанности человека к своему народу, и против национализма, который утверждает свой народ исключительно, как безусловную цель, оправдывающую всякие средства“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 113).

Положительную оценку дает В. С. Соловьеву и Н. О. Лосский за его глубокие мысли о нравственно правильном отношении народов. ”В своей этике, в ”Оправдании добра“ он высказал такие глубокие мысли о нравственно правильном отношении народов и государств друг к другу, что их вполне уместно привести здесь. Как отдельные человеческие личности, так и целые нации стоят перед задачей гармонически восполнять друг друга, не утрачивая своего оригинального своеобразия, а наоборот, выявляя его в предельной полноте. ”Истинное единство народов, – говорит Соловьев, – есть не однородность, а всенародность, т. е. взаимодействие и солидарность всех их для самостоятельной и полной жизни каждого“. На этом пути осуществляется не отвлеченный общий человек, а конкретный всечеловек в том смысле, что каждый индивидуум в соборном единении с другими индивидуумами участвует во всей полноте и разнообразии жизни человечества. Такой идеал противоположен всенивелирующему и всеобъеденяющему интернационализму: это – супранационализм, требующий не подавления, а развития национальных особенностей“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М, 1991. – С. 323). ”Решая вопрос об отношениях между народами, Соловьев использовал заповедь Христа о любви к ближнему. Это позволило ему дать абсолютно правильное решение вопроса: ”Люби все другие народы, как свой собственный“ (Лосский Н. О. История русской философии. – М., 1991. – С. 151). ”Он поясняет, что это требование вовсе не означает психологической одинаковости чувства, а только этическое равенство волевого отношения: я должен так же хотеть истинного блага всем другим народам, как своему собственному; эта любовь благоволения одинакова уже потому, что истинное благо едино и нераздельно. Разумеется, такая этическая любовь связана и с психологическим пониманием и одобрением положительных особенностей всех чужих наций: преодолев нравственной волей бессмертную и невежественную национальную вражду, мы начинаем знать и ценить чужие народности, они начинают нам нравиться. ”Если такое отношение станет действительным правилом, то национальные различия сохранятся и даже усилятся, сделаются более яркими, а исчезнут только враждебные разделения и обиды, составляющие коренное препятствие для нравственной организации человечества... Соловьев в ”Оправдании добра“ приводит ряд примеров вселенской миссии многих народов, поскольку они в своем национальном творчестве воплощали сверхнациональные ценности и, таким образом, влияли на культуру других народов“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 324 - 325).

Е. Трубецкой указывает на причину положительного решения национального вопроса Соловьевым в отличие от других вопросов неудачно разрешенных Соловьевым. ”Основное заблуждение философии Соловьева, которое дало себя знать в его рассуждениях о вопросах экономическом и уголовном, совершенно не отразилось в страницах ”Оправдания добра“, посвященных вопросу национальному. Нетрудно понять, почему именно этот последний раздел удался философу лучше двух вышеназванных, – в отличие от хозяйства и государства, которым, в качестве форм жизни подзаконных суждено лишь временное, относительное значение, народность выходит за пределы относительного и временного: связанная неразрывной органической связью с личностью, народность по тому самому есть вечное начало: подобно личности она есть в идее вместилище Безусловной, Божественной жизни. Государство и хозяйство должны оставаться навек вне благодатного царства, народности же, как живые духовные личности, действительно призваны войти в его состав. Вот почему в рассуждениях Соловьева о народности не отразилось обычное у него смешение временного и вечного. Тут он включает в Царствие Божие то, что действительно должно в него войти“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 156).

5. Уголовный вопрос

Собирательное зло проявляется также между обществом и преступником. Люди, осуществляя свою злую волю, приносят вред своим ближним и являются опасностью для целого общежития, поэтому должны нести уголовную ответственность за преступления. Соловьев, касаясь этого вопроса, определяет его с нравственной точки зрения. Он говорит, что наказание как устрашающее возмездие не может быть оправдано с нравственной точки зрения, поскольку оно отрицает в преступнике человека, лишает его присущего всякому лицу права на существование и нравственное возрождение. Нравственное начало, по его мнению, требует реального противодействия преступлениям и определяет это противодействие как ”правомерное средство деятельного человеколюбия, законно и принудительно ограничивающее внешние проявления злой воли не только ради безопасности общества и его мирных членов, но непременно также и в интересах самого преступника“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 402). Таким образом, наказание по истинному своему понятию есть нечто многостороннее, но его различные стороны одинаково обусловлены общим нравственным началом человеколюбия, обнимающим как обиженного, так и обидчика. Терпящий от преступления имеет право на защиту; общество имеет право на безопасность; преступник имеет право на вразумление и исправление. Отсюда Соловьев делает вывод, что противодействие преступлениям, согласно нравственному началу, должно осуществляться этими тремя правами. Поэтому для защиты лиц, безопасности общества и дальнейшего блага самого преступника требуется прежде всего, чтобы виновный в преступлении был на некоторое время лишен свободы. Для самого преступника лишение свободы важно особенно как остановка в развитии преступной воли, как возможность опомниться и одуматься.

Соловьев правильно замечает, что наказание как устрашающее возмездие не может быть оправдано с нравственной точки зрения. Нужно вести борьбу не с самим преступником как человеком, а с его злой волей, которая прежде всего ведет его самого к нравственной гибели. Противодействие преступлениям не должно побуждаться возмездием, а должно исходить из любви и жалости к падшему человеку-преступнику и желанием предотвратить его от окончательной духовной и моральной гибели. Для этой цели можно лишить преступника свободы и других мер, которые положительно могут воздействовать на его сознание. Общество имеет право и вместе с тем обязано заботиться об исправлении преступника, это не противоречит нравственному началу. Очень важно, чтобы во главе людей, занимающихся этим делом, стояли люди, способные к такой высокой и трудной задаче, например, лучшие из юристов, психиатров и лиц с религиозным призванием. Тогда можно добиться ощутимых результатов в борьбе с преступностью.

Соловьев подчеркивает, что общество не может существовать без принудительного закона, не допускающего злую волю, разрушающую общество, вследствие чего этот закон становится необходимым условием нравственного совершенствования. ”Нравственный принцип требует, чтобы люди свободно совершенствовались; для этого необходимо существование общества; но общество не может существовать, если всякому желающему предоставляется беспрепятственно убивать и увечить своих ближних; следовательно, принудительный закон, действительно не допускающий злую волю до таких крайних проявлений, разрушающих общество, есть необходимое условие нравственного совершенствования и в этом качестве требуется самим нравственным началом, хотя и не есть его прямое выражение“ (Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 513).

Без нравственной свободы невозможно нравственное совершенствование, так как человек лишен возможности делать выбор между добром и злом. Если человек, находясь отдельно от других нравственных существ, будет лишен возможности проявлять зло, и сама жизнь будет побуждать его к добру, то такое вынужденное добро не будет иметь нравственного значения. Чтобы добро было истинным, оно должно проявляться человеком свободно: а для этого необходимо, чтобы была возможность выбирать и нравственное зло. Такую возможность ему предоставляет только общество, в котором он свободно проявляет в своих отношениях к себе подобным существам добро или зло. Правильно считает Соловьев, что для свободного совершенствования необходимо, чтобы существовало общество. Поскольку люди склонны к самому крайнему проявлению зла, то если не поставить им никакой преграды, никакое общество не сможет выстоять против разрушающей силы зла. Даже высоконравственные люди, стремящиеся к совершенствованию, не смогли бы осуществить добро в таких ужасающих условиях. При этом возникает необходимость существования преграды, которая удерживала бы злых людей от крайних проявлений их злой воли. Такой преградой является принудительный закон, который не противоречит нравственному началу, а, наоборот, сообразуется с его требованием. Соловьев прав, утверждая, что принудительный закон создает условия для нравственного совершенствования.

Чичерин желание Соловьева подчинить нравственности уголовные учреждения считает заблуждением: ”Во всяком случае, то крайнее положение, которое занимает Толстой, несравненно крепче того, которое хочет занять Соловьев. Толстой стоит на том, что нравственность не принудительна, и в этом он прав, ибо, как признает и сам Соловьев, ”все нравственные вопросы решаются совестью“, а совесть не подлежит принуждению. Напротив, Соловьев, несмотря на признание этого правила, хочет уверить нас, что нравственность без полиции и тюрем ”остается в лучшем случае только невинным пустословием“, а потому старается построить свое нравственное здание на этих прочных устоях. Это ведет к тому, что по теории Толстого нравственность является тем, чем она должна быть, опять же, по признанию самого Соловьева, именно безусловным требованием; напротив – нравственность Соловьева, опирающаяся на полицию и тюрьмы, становится через это чем-то весьма и весьма условным. Ошибка Толстого заключается в том, что он, кроме нравственности, не признает ничего, а заблуждение Соловьева состоит в том, что он хочет подчинить ей все“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1990 – № 1. – С. 100).

Трубецкой также критически относится к предполагаемой В. Соловьевым реформе уголовного правосудия. ”Наивность предлагаемой им реформы уголовного правосудия едва ли нуждается в доказательствах, ибо, в конце концов, она сводится к передаче карательных функций из рук суда в руки тюремной администрации. Вопрос каких-либо гарантий против произвола последней в сознании Соловьева даже не возникает. Он готов всецело вверить судьбу преступников толковым и добрым тюремным начальникам, в которых он предполагает ”лучших из юристов, психиатров и лиц с религиозным призванием“. От представителей пенитенциарных учреждений Соловьев здесь ждет душевных качеств и подвигов, которые редки даже между монастырскими старцами“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 141). ”Все заблуждения представляют собой типический случай смешения двух областей – порядка благодатного и подзаконного. От чиновников и, в частности, от тюремных смотрителей, нельзя требовать, чтобы они были отцами духовными по отношению к преступникам. За невозможностью предполагать в них свыше вдохновленных медиумов благодати, – нельзя предоставить решение судьбы преступников их человеческому вдохновению. Тяжеловесному и несовершенному аппарату уголовной юстиции вообще не под силу быть органом благодати; поэтому он во всей своей деятельности должен быть подчинен строгим и точным законодательным нормам. Вопреки Соловьеву, Абсолютное не может воплотиться в формах государственной жизни: поэтому в ней оно должно являться как закон“ (там же. – С. 154). Отвергая возможность реформы уголовного правосудия, Трубецкой вместе с тем находит в ней крупное зерно истины. ”Выделивши таким образом из рассуждений Соловьева элемент утопии, мы и здесь получаем в остатке крупное зерно истины. Пусть в сфере государственной жизни Абсолютное является хотя бы только как закон: этого одного достаточно, чтобы извлечь из государства все то хотя бы и несовершенное добро, которое оно в состоянии дать. Если в государстве господствует закон Безусловного, это значит, что человек в нем признается возможным сосудом Божественного, т. е. самоцелью, безусловной ценностью, которая ни при каких условиях не может стать только средством. При этих условиях в основу уголовного права должна быть положена большая часть требований, высказанных Соловьевым. Совершенно справедливо, что преступник не должен быть рассматриваем только как орудие, что отношение к нему должно быть человеколюбивым и преисполненным уважения к человеческому достоинству; нет сомнения, что с таким отношением к преступнику несовместима смертная казнь и вообще телесные наказания. Полного сочувствия заслуживает и то, что говорится у Соловьева о необходимости преобразования пенитенциарных учреждений в смысле превращения их из учреждений развращающих в учреждения исправительные“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 155).

Трубецкой Е. считает, что идеал тюрьмы, который мы находим у Соловьева, является проявлением его мечты о теократическом государстве, что не совсем верно. ”В действительности в Церкви Бог соединяется с человеком внутренним органическим образом: поэтому ее область кончается там, где начинается принуждение, т. е. внешнее насильственное воздействие на человека. Церкви нет там, где исключена человеческая свобода: поэтому тюрьма должна навеки оставаться ей внешним и чуждым учреждением. Церковь может терпеть тюрьму, признавать ее учреждением полезным и даже необходимым в сфере внебожественной, естественной. Она должна воздействовать на тюремные нравы, заботясь о возможном их смягчении; но тем не менее, в самом составе Церкви – тела Христова – для тюрьмы нет и не должно быть места. Церковь – Царствие Христово; учреждения пенитенциарные входят целиком в состав той низшей государственной сферы, где Христос еще не царствует. Тот идеал тюрьмы, который мы находим у Соловьева, – не более, как частное проявление его утопии теократического государства“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2 – С. 141 – 142).

Н. О. Лосский, касаясь уголовного правосудия в этике Соловьева, соглашается с ним, но его доводы против смертной казни считает неубедительными. ”Повлиять на преступника наказанием так, чтобы содействовать исправлению его, – дело трудное; успех его зависит от многих условий. ”Первое и самое важное условие, – говорит В. С. Соловьев, – есть конечно, то, чтобы во главе пенитенциарных учреждений стояли люди, способные к такой высокой и трудной задаче, – лучшие из юристов, психиатров и лиц с религиозным призванием“. Остается еще мучительный вопрос о смертной казни. Философы, настаивающие на подчинении наказания требованиям нравственности, обыкновенно считают смертную казнь недопустимой. ”Лишается ли преступник фактом преступления своих человеческих прав или нет? – спрашивает Соловьев и продолжает: – Если не лишается, то каким же образом можно отнимать у него первое условие всякого права – существование, как это делается в смертной казни?“ Ссылку на бессмертие для оправдания смертной казни Соловьев считает лицемерием. Рассуждение Соловьева и вообще все доводы, приводимые против смертной казни, неубедительны. Нам, людям, родившимся в XIX веке, когда широко было распространено уважение к неотъемлемым правам человека и когда Европа еще не вступила в полосу отвратительных жестокостей и пренебрежения к человеческой жизни, смертная казнь претит. Мы старательно ищем доводов в пользу отмены ее. Однако убедительных оснований в пользу совершенной отмены смертной казни указано не было. Выше установлено, что цель наказания двухсторонняя: согласно требованию справедливости, наказание есть средство понижения благополучия, поскольку человек недостоин его, и, таким образом, побуждение к тому, чтобы он одумался и осознал неправильность своего поведения... К нравственным и правовым основаниям могут присоединяться еще и иные мотивы, например защита общества от вредных членов его, устрашения для предупреждения преступлений и т. п. В случае ненормального состояния общества, например войны, надвигающегося восстания и т. п., смертная казнь становится государственно необходимой. Надобно, однако, помнить, что, прибегая в таких случаях к этому применению силы для устранения зла, мы обнаруживаем свою неспособность бороться со злом более возвышенными способами, и это несовершенство наше есть наша вина. Отсюда получается парадоксальное положение греховного существа: нравственная обязанность прибегнуть к несовершенному средству борьбы со злом, потому что своим падением мы сами поставили себя в низшее царство бытия, где нет лучших способов преодоления зла“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 153 – 156).

6. Экономический вопрос

По мнению Соловьева, важной причиной народной вражды и преступности есть причина экономическая. При существующем ненормальном экономическом положении развивается преступность и национальная вражда. Самый факт экономических бедствий есть свидетельство, что экономические отношения не связаны как должно с началом добра, не организованы нравственно. При таком положении, по утверждению Соловьева, в силе остается общее требование разума и совести, чтобы и эта область подчинялась нравственному высшему началу, чтобы и в хозяйственной своей жизни общество было организованным осуществлением добра.

Действительно, и социально-экономическая область деятельности человека должна быть подчинена нравственному высшему началу, потому что невозможно человеку оставаться равнодушным к материальному положению его близких. К этому побуждает нас чувство жалости и этого требует от нас и Иисус Христос, чтобы накормить голодного, напоить жаждущего и одеть голого (Мф. 25, 35, 36). Христианство обязывает общество справедливо распределять материальные блага между всеми членами для обеспечения их нормального существования. Соловьев убежден, что истинное решение экономического вопроса заключается в нравственном отношении человека к материальной природе (земле). Этого требует нравственное триединое начало, определяющее наше должное отношение к Богу, людям и материальной природе. Причем нравственный характер этого третьего отношения определяется только тогда, когда оно не обособляется от двух первых, а обусловлено ими. Свое отношение к материальной природе человек совершает через труд. Труд, по выражению Соловьева, ”есть заповедь Божия“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 417).

Эта заповедь требует, чтобы мы с усилием, т. е. ”в поте лица“ (Быт. 3, 19) возделывали землю, т. е. обрабатывали материальную природу для себя и для своих ближних.

Чичерин выражает свое несогласие с Соловьевым, который хочет подчинить социально-экономическую область нравственному закону и утверждает, что экономические законы независимы от нравственности. ”Возьмем другой элементарный закон политической экономии – разделение труда. Адам Смит с этого начал свое исследование. Он посвятил блестящие страницы изображению выгод разделения труда, и его выводы доселе остаются непоколебимыми. Можно сказать, что они представляют безусловную истину; труд разделенный, несомненно, производительнее труда смешанного. Спрашивается: имеет ли это положение какое-нибудь отношение к нравственному закону? Ровно никакого. Стыд, жалость и благоговение тут ни причем, а этим самым доказывается, что экономические законы суть нечто столь же самостоятельное и независимое от нравственности, как законы физического мира“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № II. – С. 94; Там же. – С. 97). Он говорит, что нравственность должна сообразоваться с другими законами, чтобы осуществить свои идеалы. ”Человек может быть одушевлен самыми благими намерениями, но если он не знает физических законов и не умеет ими пользоваться, он никогда не построит годной машины. То же самое имеет место и в экономической сфере. Нравственный закон не есть единственный закон для человека; есть множество других законов, с которыми нравственность должна сообразоваться при осуществлении своих идеалов. Без этого идеал, по меткому выражению автора, по необходимости остается пустословием“. Такое же несогласие с Соловьевым выражает и Е. Трубецкой. Попытка включить сферу экономическую в состав богочеловеческого организма с христианской точки зрения должна вызвать тот ответ, который уже был однажды дан изгнанием торжников из храма: ”Дом Отца Моего домом молитвы да наречется, а вы сделали его вертепом разбойников“. Этими словами Евангелия утверждается та раздельность двух сфер – религиозно-нравственной и экономической, которая необходима для сохранения целости той и другой и для установления нормального отношения между ними. Нужно ли доказывать, что приведенное мною Евангельское решение не разрушает, а напротив, утверждает богочеловеческое единство на земле?“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 148; Там же. – С. 150-151). ”Совершенно справедливо, что конечной целью жизни является осуществление безотносительного, безусловного. Поэтому никакая жизненная сфера, а, стало быть, и хозяйство не может претендовать на безусловную ценность и самостоятельное безусловное существование. Соловьев совершенно прав в том, что хозяйству должно принадлежать значение подчиненное и зависимое по отношению к основному религиозному интересу человеческого существования. Но он ошибся в определении рода этой зависимости. Мы уже видели, что хозяйство не может быть включено в состав Царствия Божия: вопреки Соловьеву это противоречило бы природе как Царствия Божия, так и хозяйства и, следовательно, было бы равнозначительно уничтожению как того, так и другого. Хозяйство должно исчезнуть, упраздниться; ему нет места в совершенстве богочеловеческой жизни. Но, с другой стороны, для него есть место в процессе совершенствования человеческого рода; и в этом заключается исходная точка для временного, относительного решения хозяйственного вопроса“.

Нравственное отношение человека к экономической сфере должно проявляться в том, что он должен стремиться преобразовать материальную природу, чтобы она сделалась новой землей и новым небом (2 Петр. 3, 13), которым будет место в Царстве Божием. В таком не преображенном состоянии, в котором находится сейчас материальная природа, ей не может быть места в Царствии Божием.

Соловьев ставит главные условия, при которых человеческие отношения в области материального труда становятся нравственными. Они следующие: 1) вещественное богатство не должно признаваться самостоятельною целью хозяйственной деятельности человека; 2) производство не должно совершаться на счет человеческого достоинства производителей, и ни один из них не должен становится только орудием производства; 3) должны быть признаны обязанности человека к земле. Первое требование выражено и в Святом Евангелии: ”Не можете служить Богу и мамоне“ (Мф. 6, 24), запрещающее ставить богатство на место Бога, признавать вещественное богатство самостоятельным благом и окончательною целью человеческой деятельности. Второе требование исходит из нравственного чувства жалости, побуждающее нас жалеть нуждающихся и обремененных, заботиться, чтобы и они были обеспечены материальными средствами к достойному существованию. Третье требование прямо указано в Священном Писании: ”возделывать землю“ (Быт. 3, 23). Возделывать землю – не значит злоупотреблять ею, истощать и разрушать, а улучшать, вводить ее в большую силу и полноту бытия. Цель труда по отношению к материальной природе, по мнению Соловьева, не есть пользование ею для добывания вещей и денег, а совершенствование ее самой – оживление в ней мертвого, одухотворение вещественного.

Соловьев подчеркивает этим, что ”материя имеет право на свое одухотворение“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 413), т. е. имеет право на осуществление или воплощение в ней высшего, духовного начала.

Чичерин недоумевает, каким образом можно какие-либо права приписывать земле, как это делает В. С. Соловьев. ”Мы все-таки ничего не понимаем, ибо Соловьев не потрудился объяснить нам, что такое овеществленная сущность и как чернозем, глина или песок могут питать надежду на совершенство, которой они лишаться, если будут дурно обработаны. По-видимому, право может принадлежать только лицу, обладающему свободой. Сам Соловьев в одном месте определяет право, как свободу, обусловленную равенством, и говорит, что человек может быть субъектом права лишь в качестве существа свободно-разумного. Это определение, как увидим, не совсем точно; но, принявши его, мы все-таки не понимаем, каким образом можно какие-либо права приписать земле. Разве это разумно-свободное существо, равное человеку? Но в таком случае мы не должны относиться к материальной природе, как к чему-то низшему, а обязаны прилагать к ней правила альтруизма, а не аскетизма“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № II. – С. 95).

Близкие к Соловьеву мысли высказывает Н. А. Бердяев: ”Сама по себе материя не есть зло, и не в ней источник зла. Плоть так же свята в своей божественной первооснове, как дух, но так же, как и дух, может быть испорчена, так же может изолгаться и тогда сеет смерть“ (Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – С. 137).

Е. Трубецкой обвиняет В. С. Соловьева в том, что ”в области экономической он совершенно так же смешивает естественное с мистическим, как и в сфере политической. Задача политики экономической, как и задача политики государственной для него заключается в том, чтобы осуществить божественное в земном; государство должно воплотить Божество в мирских общественных отношениях, а хозяйство должно одухотворить в нем самую природу. На самом деле, однако, последнее так же невозможно, как и первое. Всякое хозяйство по самому существу своему есть такое внешнее отношение человека к природе, при котором последняя есть только средство, орудие человеческих целей. Как только природа перестает быть для человека орудием, как только она становится для него самостоятельной целью, его отношение к ней тем самым перестает быть хозяйственным... Хозяйство по самому существу своему – чисто натуралистическое, естественное отношение человека к природе: пытаться вложить в него мистическое содержание, как это делает Соловьев, – значит извращать его в корне и в основании... Хозяйство не может послужить способом ”одухотворения“ земли, прежде всего потому что по самому существу своему оно стоит всецело на почве борьбы за существование: оно не только принимает закон всеобщего умирания и всеобщего взаимного истребления как данное, но пользуется им как необходимым своим орудием: ибо оно основано на истреблении всех тех живых существ – животных и растений, которые так или иначе разрушают богатство человека... Другого рода недоразумение заключается в утверждении, что одухотворению природы может способствовать наследственная собственность на землю... В известном смысле такое отношение к природе действительно ”одухотворяет“, или, точнее говоря, очеловечивает ее, так как тут духовная жизнь целой человеческой семьи срастается с землею в одно живое целое. Без сомнения, такое чуждое всяких утилитарных побуждений сожительство человека с природой весьма возвышенно и ценно; но ценно именно тем, что оно выходит за пределы хозяйства в точном смысле этого слова, бесконечно возвышаясь над ним. К тому же ”одухотворение“ природы и в этом случае должно быть понимаемо в весьма относительном и условном смысле. Любить и украшать тот или другой участок земли в качестве унаследованной семейной обстановки, очевидно, еще не значит ”любить природу ради ее самой“, в качестве жилища человеческого духа, а тем более – тела, – унаследованное от предков имение тем самым еще не становится ”самостоятельной одухотворенной сущностью“. Истинное ”одухотворение земли“ выходит за пределы не только хозяйственного, но и естественного вообще“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 142-146).

Телесная человеческая природа является частью материальной природы, эту телесную природу человек должен преобразить, сделать ее одухотворенной и причастницей вечной жизни в Царствии Божием. По учению Священного Писания, вся природа должна измениться через воплощение в ней высшего, духовного начала и будет новое небо и новая земля (2 Петр. 3, 13). Так и в Иисусе Христе материальная природа не уничтожилась, а преобразилась, воскресла и вознесена на небо.

Но очень важно отношение человека и его внутреннее настроение по отношению к материальной природе. Поэтому Соловьев замечает, что ”без любви к природе для нее самой нельзя осуществить нравственную организацию материальной жизни“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 427). Любить землю и ухаживать за ней мы должны ввиду ее будущего обновления и возрождения. Это очень ”важным является в наше время, когда безжалостное отношение к материальной природе со стороны людей достигло самой вершины. Такое безнравственное отношение привело нашу землю, созданную Богом, к грани разрушения и полного уничтожения. Разделяя с Соловьевым его взгляд на материальную природу, современное общество сможет правильно отнестись к ней и уберечь от окончательного уничтожения.

Заканчивая рассмотрение экономического вопроса, Соловьев дает полное определение труда с нравственной точки зрения: ”Труд есть взаимодействие людей в области материальной, которое, в согласии с нравственными требованиями, должно обеспечивать всем и каждому необходимые средства к достойному существованию и всестороннему совершенствованию, а в окончательном своем назначении должно преобразовать и одухотворить материальную природу“ (там же. – С. 429).

Материальные средства необходимы не только для существования человека, но для обеспечения ему всех условий для духовного совершенствования. Когда человек обеспечен, тогда он удерживает себя от всякого рода преступлений и имеет возможность много времени уделять своему духовному развитию. Нравственно человек должен побуждаться к труду, потому что к этому обязывает его определение Божие, чтобы он ”возделывал землю“ (Быт. 3, 23), этим преобразовывал ее для будущего обновления и полного изменения.

Соловьев замечает, что как жизнь физиологическая невозможна без обмена веществ, так и жизнь общественная невозможна без обмена вещей. Но бывает, что необходимый обмен становится корыстным обманом. Отсюда происходят фальсификация, спекуляция и ростовщичество, поэтому общество имеет право и обязано принудительно ограничивать злоупотребления в этой области.

Б. Н. Чичерин возражает в этом Соловьеву: ”Всякий человек естественно стремится к поддержанию себя и своей семьи и к улучшению своего состояния. Это и составляет источник всей его экономической деятельности. Но из этого отнюдь не следует, что этим узаконяются всякие мошенничества, обманы и подделки, как утверждает Соловьев“ (Чичерин Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № II. – С. 91). Е. Трубецкой также не согласен с определением труда какое дает ему Соловьев. ”Бросается в глаза та характерная для Соловьева ошибка, которая заключается в данном им определении труда. Мы уже видели, что, по его мнению, труд в окончательном своем назначении“ должен преобразовать и одухотворить материальную природу. Ошибочность этой мысли особенно наглядно выступает при сопоставлении с тем христианским пониманием труда, которое, для Соловьева, казалось бы, должно быть совершенно обязательным. С христианской точки зрения, труд есть, прежде всего, последствие греховного состояния. Человек должен ”в поте лица зарабатывать хлеб свой“, потому что грех разрушил первоначальное органическое единство между ним и землею, вследствие чего последняя производит ему ”волчцы и терния“. Как бы мы ни относились к авторитету Библии, мысль, выраженная в этих словах, должна быть признана глубоко верной. Труд есть механическое, внешнее, а не внутреннее или органическое отношение человека к природе... Венцом труда, таким образом, является не одухотворение природы, а лишь внешнее господство и, следовательно, внешняя победа над нею человеческого духа. Напротив, одухотворение может начаться лишь там, где кончается труд, ибо оно – конец всякому усилию, всякому насилию и всякой тяжести. Труд прекращается там, где действие духа на вещество становится магическим. Одухотворение природы совершается в той мистической области, где все легко. По отношению к труду и хозяйству это – область запредельная“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 146-147).

Е. Трубецкой указывает на причины вызвавшие недостаток в разрешении Соловьевым экономического вопроса. ”Упразднение закона благодатью есть конечная цель, как нашей человеческой истории, так и всего вообще мирового процесса; но было бы глубокой ошибкой думать, что в нашей действительности оно – совершившийся факт. Здешняя жизнь личности и общества содержит в себе лишь зачатки благодатного соединения с миром божественным: в большей же своей части жизнь наша все еще принадлежит к области внебожественного, постольку, разумеется, она подзаконна, ибо Абсолютное и Всеединое продолжает быть ей далеким и внешним. В подзаконной сфере оно сдерживает и ограничивает эгоизм личности, но оставляет сердце ее необрезанным: оно обуздывает хаотические центробежные силы, рвущие на части человеческое общество. Но, являясь как внешняя сила, оно еще не овладевает окончательно ни обществом, ни личностью. В учении Соловьева недостает твердого различения благодатного и подзаконного: то и другое у него постоянно сливается и смешивается. А между тем именно это различение должно послужить исходной точкой для правильного понимания взаимоотношения различных сфер человеческой жизни. В частности целиком подзаконна вся область хозяйства: она есть естественное отношение человечества, не преображенного благодатью, к непокорной, бунтующей против него природе. Поэтому оно несовместимо с совершенством религиозной жизни... Если Соловьев и заблуждался в своей мечте – включить хозяйственные отношения в Царство благодати, то, с другой стороны, он был совершенно прав в своем стремлении подчинить их закону абсолютной правды. С этой точки зрения мы должны признать справедливость важнейших требований, им высказанных. Он прав в том, что хозяйство в человеческой жизни должно рассматриваться не как самоцель, а как область служебная; он прав в том, что самоцелью и самоценностью для хозяйства должна быть человеческая личность; он прав, наконец, и в том, что с этой точки зрения заслуживают осуждения все те экономические отношения, где человек перестает быть целью и становится только средством. А, раз мы признали эти общие основные принципы, мы можем, не входя в подробности, признать положительную ценность целого ряда рассуждений Соловьева об экономических вопросах“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 151-154).

Основное расхождение между Е. Н. Трубецким и В. С. Соловьевым сводится к тому, что Е. Н. Трубецкой строго различает ”естественное“ и ”неестественное“, в то время как В. С. Соловьев постоянно совмещает эти две области и даже путает их. Вся его философия Всеединства в том и заключается, что Единое во всем присутствует и тем самым его одухотворяет, правда, в разной степени. Сам Е. Н. Трубецкой, соглашается с В. С. Соловьевым в том, что в истории человечества был период ”подзаконный“ и – с появлением христианства – наступил период благодатный. Если признать, что благодать целиком уже наступила, то это означало бы, что вся история уже кончилась и больше двигаться некуда. А если благодать овладела миром еще не целиком, то в этом мире волей-неволей придется признавать какое-то совмещение естественного, или подзаконного и неестественного, и благодатного.

7. Право и нравственность

Соловьев рассматривает действительное отношение нравственности и права с точки зрения безусловного Добра. Оправдывается ли это Добро и по отношению к праву? Для доказательства тесной связи между нравственностью и правом Соловьев приводит следующие этические утверждения: ”Я сознаю свою обязанность воздерживаться от всего постыдного, или, что тоже, признаю за человеческим достоинством (в моем лице) право на мое уважение; я обязан по мере сил помогать своим ближним и служить общему благу, т. е. мои ближние и целое общество имеет право на мою помощь и службу; наконец, я обязан согласовать свою волю с тем, что считаю безусловно-высшим, или, другими словами, это безусловно-высшее имеет право на религиозное отношение с моей стороны“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 446). Значит, право есть выражение правды и к этой же правде или справедливости, т. е. к тому, что должно или правильно в смысле этическом, по утверждению Соловьева, сводятся все добродетели. Это действительно так, потому что любая добродетель может отвлекается от частных случаев и возводится в норму или рассматриваться, как правило действия. Соловьев показывает, что между нравственным правом и нравственной обязанностью нет никакой противоположности или несовместимости, с другой стороны, указывает и на существенное различие между ними, которое он сводит к трем главным пунктам: 1) неограниченность чисто нравственного и ограниченность правового требования, – в этом отношении право есть низший предел или определенный минимум нравственности; 2) право требует главным образом объективной реализации этого минимального добра, или действительного устранения известной доли зла; 3) в этой реализации право допускает принуждение.

Соединяя вместе указанные три признака, Соловьев дает следующее определение права в его отношении к нравственности: ”Право есть принудительное требование реализации определенного, минимального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 450).

Необходимо согласиться с требованиями права, поскольку оно совпадает с требованием самого нравственного начала. Люди могут свободно нравственно совершенствоваться в обществе, но общество не может существовать, если всякому желающему предоставляется беспрепятственно убивать и грабить своих ближних; следовательно, принудительный закон, действительно не допускающий злую волю до таких крайних проявлений, разрушающих общество, есть необходимое условие нравственного совершенствования.

Соловьев говорит, что право, принудительно не допуская проявления злой воли человека, не посягает на его личную свободу, т. е. оно заинтересовано только двумя главными критериями человеческой жизни – свободой лица и благом общества. Это совершенно правильно, потому что человек должен быть нравственно свободным, а для этого нужно, чтобы ему была предоставлена и некоторая свобода быть безнравственным. Эта свобода обеспечивается положительным правом.

Поэтому Соловьев правильно замечает, что задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царствие Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад.

Соловьев считает, что основанием разумно-нравственной жизни для человека, как и для целого народа, является христианство: ”Основанием разумно-нравственной жизни, как частного человека, так и целого народа, должно быть христианство. Христианство, как ”основание разумно-нравственной жизни, обращается к человеку с определенными требованиями, имеющими два предела: высший, максимальный предел, или абсолютный идеал, выражающийся в требовании: будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершенен есть; и низший, минимальный предел, совпадающий с естественным человеческим принципом справедливости: не делай другим того, чего себе не желаешь“ (Соловьев В. С. Из вопросов культуры / Соч. – М., 1989. – Т. 2. – С. 485-486).

Христианство призывает всех к совершенствованию нравственной природы до полного уподобления ее Богу ”Будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершенен есть“ (Мф. 5, 48). Но такая нравственная высота не всем сразу может быть доступна, поэтому христианство устанавливает низший предел этого требования, который доступен всем без исключения, вступающим на путь нравственного совершенства: ”Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними“ (Мф. 7, 12). Это требование созвучно с естественным требованием: не делай другим того, чего себе не желаешь, о котором говорит В. С. Соловьев. В пределах этих христианских требований каждый человек и каждый народ действительно смогут осуществить свою нравственную жизнь, которая соединит их с Богом и в Боге они достигнут высшего совершенства, ”как Отец небесный совершен, есть“ (Мф. 5, 48).

Для пресечения крайних проявлений злой воли служит правовой закон, который отличается от чисто нравственного требования тем, что довольствуется минимальной степенью нравственного состояния. ”Чисто-нравственное требование, как например, любовь к врагам, есть по существу неограниченное, или всеобъемлющее, оно предполагает безусловное стремление к нравственному совершенству. Всякое ограничение, принципиально допущенное, противно природе нравственной заповеди и подрывает ее достоинство и значение: кто отказывается в принципе от безусловного идеала, тот отказывается от самой нравственности, покидает нравственную почву. Напротив, закон собственно-правовой, как ясно во всех случаях его применения, по существу ограничен, вместо совершенства он довольствуется низшей минимальной степенью нравственного состояния, требует лишь фактической задержки известных крайних проявлений злой воли“ (Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 509).

Цель нравственного совершенства заключается в достижении полного единения с нравственным высшим существом, абсолютным Добром. Этого требует нравственная природа человека. Какой бы высоты человек ни достиг в своем нравственном совершенстве, но без окончательной цели – единства с Богом он не может иметь полного удовлетворения и остановиться на какой-то степени своего нравственного развития. Поэтому стремится к полному нравственному совершенству, которое может доставить ему всецелое духовное удовлетворение. Именно это нравственное совершенство нужно человеку, чтобы достигнуть вечной жизни. Если он ограничивает себя неполным нравственным совершенством и отказывается от конечной цели, тогда его нравственная жизнь теряет всякий смысл. Правовой закон, хотя не требует полного нравственного совершенства, а ограничивается минимальной степенью нравственного состояния, имеет большое значение в нравственной жизни человека, потому что пресекая крайние проявления злой воли, он предотвращает от нравственной окончательной гибели. Правовой закон тормозит развитие нравственного зла и внешним образом направляет человека к добру.

Соловьев считает, что ”право есть принудительное требование реализации определенного минимального добра, или такого порядка, который не допускает известных крайних проявлений зла“ (Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 511).

Разница между чисто нравственным требованием и требованием права не только в том, что первое требует полной реализации добра, а второе довольствуется его минимальной реализацией, но и в том, что первое требует делать это свободно, а второе – принудительно. Право является внешним законом, созвучным с нравственным, который находится внутри нас и принуждает не делать того, что ему противоречит. Оно, право, принуждает нас к такому порядку жизни, при котором человек в своей внешней деятельности не может проявлять зла. Не имея возможности в своей внешней деятельности проявлять зло, человек поневоле делает добро, которое является определенным минимумом полного добра. Подчиняясь правовому закону, человек в некоторой степени становится нравственным, поэтому оно обязательно для всех: ”Право есть низший предел, или некоторый минимум нравственности, равно для всех обязательный“ (Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 7. – С. 509). Если право не допускает крайних проявлений зла, то оно этим полагает начало нравственной жизни человека, и должно быть обязательным для всех. Нравственность имеет высший предел своего развития и низший, из которого она начинает развиваться. Право как раз предполагает этот низший предел, который побуждает человека жить нравственной жизнью.

Б. Н. Чичерин обвиняет Соловьева в смешивании права субъективного и объективного: ”Соловьев, по-видимому, не подозревает того, что можно найти во всех учебниках, именно, что термин ”право“ принимается в двояком смысле: субъективном и объективном. Право в субъективном смысле есть всегда чье-нибудь; но право в объективном смысле есть общая норма, которой определяются права лиц и которая через это становится общим началом, обязательным для всех“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № 12. – С. 93). Подобные мысли, высказанные Чичериным, мы находим у Н. О. Лосского: ”Нравственное добро и зло есть ценность поступков личного существа, а также ценность самой личности как источника поступков. Всякое лицо, будучи существом свободным и наделенным свойствами, правильное использование которых ведет к абсолютному совершенству, несет нравственную абсолютную ответственность за свои поступки. Этими словами мы хотим сказать, что каждое лицо ответственно не только за субъективную, но и за объективную сторону своих поступков, а также не только за форму, но и за содержание их. Поэтому системы этики, учитывающие при нравственной оценке лишь мотивы поведения, именно субъективную сторону его: корыстность, бескорыстие и т. п., односторонние, точно так же односторонни и системы этики, выводящие всю нравственную ценность поступка из объективного содержания его и предвидимых благодаря опыту объективных следствий его“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 126).

Чичерин подчеркивает, что ”это противоречие яснее дня показывает различие двух сфер, а вместе необходимость признать, что каждая из них имеет свои требования и свои законы. Правом определяется отношение свободы человека к свободе других и к возвышающейся над всеми общественной власти. Оно составляет необходимое условие человеческого общежития, призванного удовлетворять естественное стремление человека к благополучию. В пределах, установленных законом, человек может пользоваться своим правом, как ему угодно, нравственно или безнравственно, это юридического закона не касается. Мало того: юридический закон не только дозволяет, но сам помогает ему совершать безнравственные действия“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1990. – № 1. – С.1 04).

Свою оценку отношению между правом и нравственностью, как оно выражено В. С. Соловьевым, дает Г. Шершеневич: ”Так же мало удовлетворяет меня решение другого существенного вопроса о связи нравственной философии с теорией познания. Ведь, в самом деле, если все существа, с которыми я нахожусь в нравственно-практическом отношении, окажутся только моими представлениями, во что же обращаются нравственные нормы, нравственные императивы? Или этого вопроса вовсе не следует затрагивать, или его нужно решить. Между тем Соловьев от трудности разрешения этого вопроса уклоняется тем, что всю нравственность сосредоточивает во внутреннем мире человека, считая внешнее ее проявление несущественным. Наружная сторона моральных предписаний – это область права. Для Соловьева большое затруднение составляет, однако, не тесная связь между нравственностью и правом, которая выражается в формуле: ”Право есть этический минимум“. Трудно понять, каким образом право, составляя, по-видимому, существенную часть морали, лежит в совершенно иной области, чем она? (Шершеневич Г. По поводу книги В. С. Соловьева ”Оправдание Добра“ // Вопросы Философии и Психологии. – М., 1897. – Кн. 3 (38). – Май-июнь. – С. 459-460). Я думаю, что Соловьев просто не точно выразился, утверждая, что злая воля, хотя бы и не выраженная ни в деле, ни в слове, подлежит уже осуждению нравственному: невыраженная воля не может быть осуждена моралистом, как ему неизвестная. Только со времени выражения воли, хотя бы в движении глаз, можно говорить об осуждении ее. По мнению Соловьева, злая воля, проявившаяся в реальном вреде, подлежит осуждению только моралиста, но не криминалиста (Шершеневич Г. По поводу книги В. С. Солоьвева ”Оправдание Добра“ // Вопросы Философии и Психологии. – М., 1897. – Кн. 3 (38). – Май-июнь. – С. 461). С опровержением выдвинутого Соловьевым различия в точках зрения моралиста и криминалиста, мы теряем возможность признать, будто право имеет дело с внешним миром, а нравственность – с внутренним. Поэтому остается открытым вопрос, что делать с нравственными нормами, если мои ближние только мое препятствие? (там же. – С. 462). Но если право есть минимум тех нравственных представлений, которые имеются у данного субъекта, то, очевидно, границы этого минимума чрезвычайно подвижны. Может быть, с точки зрения нравственных идеалов одного лица нравственность и право совпадут, тогда как с точки зрения другого субъекта этот минимум дойдет до нуля. Вообще Соловьев не останавливается на весьма важном вопросе: чем определяется положение этого минимума, чем и где проводится и должна быть проведена эта граница между нравственностью и правом? Я лично думаю, что совпадение юридических и нравственных норм объясняется тождеством их целей, тогда как их несогласие обусловливается различием средств их поддержания. Поэтому изображение нравственности и права в виде концентрических кругов совершенно ошибочно“ (там же. – С. 470-471).

М. Г. Макаров обвиняет Соловьева в том, что он, считая право частью нравственности, уничтожает границу между ними: ”Итак, утверждая, что ”целая нравственность... никак не может быть отделена от права“, мыслитель фактически уничтожает границу между нравственностью и правом. Последовательно устраняя функциональные различия между нравственностью и правом, Соловьев не может избежать их статусной нивелировки. Наделяя законы (внешнее добро, по его терминологии) функциями обеспечения и подготовки внутреннего добра или добродетели (т. е. собственно нравственности), В. С. Соловьев, может быть сам того не желая, отрицает, с одной стороны, самостоятельное, безусловное и автономное значение добродетели, а с другой стороны, отрицает самостоятельное, безусловное и автономное значение права. Ибо, утверждая, что право обусловливает добродетель, Соловьев не видит за добродетелью самостоятельного, а значит, и автономного значения для личности. Тем самым он резко снижает или даже вовсе уничтожает мотивацию к добру ради самого добра, мотивацию, основанную исключительно на авторитете нравственных норм и ценностей, но пытается взять добро под защиту законов и учреждений. Естественно, что от такой защиты добро только проигрывает. Человек, делающий добро не только ради добра, а еще и под страхом уголовного наказания, действует на самом деле из эгоистических соображений, так как стремится обеспечить свое гражданское и материальное благополучие, обезопасить себя и свое имущество от нежелательных санкций. Данный правовой эгоизм, противоположный по своему духу нравственному, самодостаточному поступку, почему-то или не улавливается В. С. Соловьевым, или же совершенно игнорируется. В результате, нравственность, смешиваясь у него с правом, теряет свое лицо, а значит, и безусловную авторитетность именно в качестве нравственности. Соловьева не спасают и оговорки, что он несомненно признает за личностью право на свободное следование нормам добра (см.: Соловьев В. С. Необходимые замечания на ”Несколько слов“ Б. Н. Чичерина // Философские науки. – 1990. – № 4. – С. 73-74). Ведь личность не обладает у него правом на свободное следование нормам зла, поэтому слово ”свободное“ может считаться здесь неуместным“ (Макаров М. Г. Обоснование нравственного идеала в философии ранних славянофилов и у В. С. Соловьева // Философские науки. – 1992. – № 2. –

С. 84-85).

Очень близкие рассуждения к Соловьевым о том, что право выражает требования нравственного закона, высказывает Н. О. Лосский: ”Общественное наказание как правовое и как нравственное явление сходны и родственны друг другу: уголовное наказание есть санкция нарушения правовой нормы, а нравственное – санкция нарушения нравственной нормы. Правовая норма, поддерживаемая санкцией, очень часто есть вместе с тем и нравственная норма (например, ”не свидетельствуй на друга твоего свидетельства ложна“); а если правовая норма и не есть прямое выражение требований нравственного закона, то во всяком случае обязанность подчиняться законам государства есть требование не только права, но и нравственности.

По крайней мере, некоторая область правовых норм обладает таким содержанием, что к ней приложима формула, выработанная В. С. Соловьевым: ”Право есть низший предел или определенный минимум нравственности“. ”Правовая идея, – говорит Н. Реймерс в своем трактате ”Право и мораль“, – есть прием, при помощи которого нравственная идея, взятая со своей формальной стороны, как бы сводится с неба на землю и приравнивается к законам природы“ (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991. –

С. 147).

Трубецкой одобрительно относится к задаче синтеза права и нравственности, поставленной Соловьевым, но недостаток проведенного Соловьевым такого синтеза он видит в том, что он не подготовлен достаточно глубоким анализом, вследствие чего Соловьев за синтез принимает смешение права и нравственности. ”В корне несостоятельное понимание права как части нравственности, будучи доведено до конца, должно привести к отрицанию правового характера всех норм, противоречащих нравственности, т. е. весьма значительной части того, что в общепринятом словоупотреблении именуется ”правом положительным“. В ”Оправдании Добра“ Соловьев чрезвычайно близок к этому выводу... Задача синтеза права и нравственности, поставленная Соловьевым, не только вполне законна, но и необходима. Нравственность, как выражение должного отношения к Безусловному, действительно должна подчинить себе право, как и все вообще нормы жизненных отношений, и, насколько оно вмещает в себя нравственное содержание, осуществиться в нем. Но и тут, как во многих других случаях, самый синтез не удается Соловьеву, потому что он не подготовлен достаточно глубоким анализом: то, что он принимает за синтез, оказывается при внимательном рассмотрении смешением права и нравственности... Благодаря отсутствию надлежащей подготовки, сама постановка вопроса у Соловьева – в корне неправильная... Если у Соловьева есть некоторые заслуги в области философии права, то их надо искать, разумеется, не в его определениях тех или других юридических понятий, а в некоторых нравственных его суждениях о должном в праве. Соловьев ошибочно считал принуждение существенным отличием права от нравственности. Этим, однако, нисколько не уничтожается ценность высказанных им мыслей о нравственной обязательности принуждения в праве. Пусть принудительность не есть существенный признак всякого права как оно есть в действительности: отсюда не следует, чтобы оно не должно было иметь принудительной силы. Соловьев, в своей полемике против Толстого совершенно убедительно доказывает, что есть случаи, когда принуждение нравственно обязательно для общественной силы, осуществляющей право. В связи с этим нельзя не признать и той истины, которую Соловьев, очевидно, чуял и искал, но не сумел точно выразить в своем учении о праве как этическом минимуме. ”Этический минимум“, разумеется, не может служить определением сущности права; но, с другой стороны, несомненно, что в осуществлении некоторого этического минимума заключается основная задача всякого правового порядка. Право не совпадает с нравственностью ни в части, ни в целом; но именно вследствие этого несовпадения у него есть своя нравственная задача, причем эта специально правовая этика относится к нравственности вообще, как часть к целому. Если нравственность предполагает в человеке свободного деятеля, осуществляющего добро в мире, то задача права – осуществление возможно большей внешней свободы человека в пределах, совместимых с общим благом – должна быть, без сомнения, признана нравственной задачей. И так как внешняя свобода человека не может быть обеспечена одними мерами словесного воздействия, – принуждение должно быть оправдано, хотя оно и не составляет сущности права как его необходимое средство. Выяснение этической ценности принуждения в общественной жизни людей составляет несомненную заслугу Соловьева“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 164 – 167).

8. Христианское отношение к войне

Так как внешняя, принудительная обязанность есть одно из существенных отличий правовой нормы от нравственной, то право по существу своему требует для себя достаточной силы для реализации правовых норм. Этой достаточной силой для права служит государство. Только в государстве право находит все условия для своего действительного осуществления и, с этой стороны, государство, по выражению Соловьева, есть ”воплощенное право“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 461). Но государство осуществляет свою верховную власть только в пределах своей государственной территории. Над отдельными государствами нет общей власти, и поэтому столкновения между ними решаются окончательно только насильственным способом – войной.

Соловьев указывает на исторический смысл войны и какой действительный путь к ее упразднению. Война не соответствует нравственному безусловному началу как таковому. По мнению Соловьева, об этом не может быть спора. Он исходит из того, что христианская заповедь любви к врагам исключает войну, потому что любимый враг перестает быть врагом, а с ним уже нельзя воевать. Историческое значение войны Соловьев видит в том, что война сильнее всего объединяет внутренние силы каждого из воюющих государств и вместе с тем служит условием для последующего сближения и взаимного проникновения между самими противниками. Он ссылается на тот факт, что без греческого языка и греческих понятий, так же как без ”римского мира“ и римских дорог, дело Евангельской проповеди не могло бы совершиться так быстро и в таких широких размерах. А греческие слова и понятия сделались общим достоянием только благодаря воинственному Александру и его полководцам, и римский ”мир“ был достигнут многими веками войн, его охраняли легионы, и для этих легионов строились те дороги, по которым прошли апостолы. ”Во всю землю, – поет Церковь, – изыде вещание и в концы вселенные глаголы их“ (Пс. 18, 5). Соловьев делает вывод, что все войны, которыми полна древняя история, только расширяли область мира и ”звериные царства“ (Дан. 7) язычества приготовляли путь для возвещавших царство Сына Человеческого.

Соловьев высказывает свое убеждение, что конец внешних войн обнаружит ту великую истину, что мир внешний еще не есть сам по себе настоящее благо, а становится благом только в связи с внутренним (нравственным) перерождением человечества. ”И тогда только – когда не теорией, а опытом будет познана недостаточность внешнего единства – может наступить полнота времен для одухотворения объединенного вселенского тела, для осуществления в нем Царства Правды и Вечного мира“, – утверждает он (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 478).

Соловьев рассматривает важный вопрос: имеет ли человек нравственную обязанность участвовать в защите своего отечества? И говорит, что со времени христианства нам открыто наше безусловное достоинство, абсолютное значение внутреннего существа человека, его души. Это безусловное достоинство налагает на нас и безусловную обязанность осуществлять правду во всей нашей жизни, не только личной, но и собирательной; при этом, по его мнению, осуществить такую задачу невозможно для каждого человека, в отдельности взятого или изолированного, поэтому для ее совершения необходимо восполнение частной жизни общей исторической жизнью человечества. Один из способов этого восполнения, считает Соловьев, есть Отечество, определенным образом организованное в государстве. Эта форма не есть, замечает он, высшее и окончательное выражение человеческой солидарности, и не должно ставить отечество на место Бога и Его всемирного Царства. Соловьев опирается и на авторитет учителей христианства, замечая, что они не отрицали государства и его назначения ”носить меч против злых“ (Рим. 13, 4), а следовательно, не отрицают и войны. Люди обязаны участвовать в защите своего отечества. Соловьев считает, что военная и всякая вообще принудительная организация есть не зло, а следствие и признак зла. Такой организации не было и в помине, когда невинный пастух Авель был убит по злобе своим братом. И пока Каиновы чувства не исчезли в сердцах людей, по мнению Соловьева, принудительные организации будут не злом, а благом. К этому всему нужно добавить, что защита отечества благословляется самим Иисусом Христом и является, по его выражению, свидетельством самой большой любви к своему ближнему: ”Нет большей той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих“ (Иоанн. 15, 13).

Соловьев приходит к выводу, что в истории война была прямым средством для внешнего и косвенным средством для внутреннего объединения человечества. Поэтому разум запрещает бросать это орудие, пока оно нужно, но совесть обязывает стараться, чтобы оно перестало быть нужным и чтобы естественная организация разделенного на враждующие части человечества действительно переходила в его нравственную, или духовную, организацию. ”Общее изображение всей этой нравственной организации, которая заложена в природе человека, внутренне опирается на безусловное Добро и осуществляется вполне через всемирную историю, – это изображение совокупности нравственных условий, оправдывающих добро в мире, должно завершить собою нравственную философию“,– заключает В. С. Соловьев. (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 484).

Можно согласиться с Соловьевым, что война оправдывается только тогда, когда служит средством защиты отечества, но нравственный долг обязывает нас враждующие народы примирить для объединения их в единое духовное Царство, открытое Господом Иисусом Христом. Это нравственно-духовное Царство заложено внутри природы человека. ”Царствие Божие внутрь вас есть“ (Лк. 17, 21) и в этом опирающееся на Абсолютное Добро, действительно осуществляется на протяжении всей человеческой истории, которая закончится полным откровением Царства Божия на земле.

Ту позицию, которую занял Соловьев по отношению к войне одобряет также Е. Трубецкой: ”В своей аналогии войны философ занял единственно возможную и безукоризненно правильную с христианской точки зрения позицию. В общем она совершенно согласно с той евангельской оценкой, которая видит в служении воина не безотносительное добро и не безотносительное зло, а относительную, временную ценность“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 175).

9. Субъект нравственной организации

(семья, отечество, человечество)

Соловьев, рассматривая нравственную организацию человечества в ее целом, говорит, что она поставлена христианством как историческая задача сознательного и вольного совершенствования всех в едином Добре. Это единение в Добре есть прямое содружество лиц и групп в единодушной деятельности для достижения всеобщей цели: абсолютного совершенства, которое понимается и принимается как их собственная цель. Настоящий субъект совершенствования, по его мнению, есть единичный человек совместно и нераздельно с человеком собирательным, или обществом.

Личная жизнь единичного человека восполняется тремя естественными группами: семьей, отечеством и человечеством.

Семью Соловьев рассматривает как условную и преходящую форму, которой присуще безусловное и вечное значение, и это условное данное необходимо для решения безусловной задачи. В семье эти естественные данные – это три поколения, преемственно связанные между собою рождением: деды, дети и внуки. Высшая задача, по мнению Соловьева, состоит в том, чтобы относительную природную связь трех поколений одухотворить и превратить в безусловно-нравственную. Это достигается, по его мнению, с трех сторон – через религиозную связь с предками, брак и воспитание.

Христианство явилось на землю не для того только, чтобы спасти отдельных людей, но чтобы нравственно возродить все человечество и объединить всех в единое Царство Божие. Тогда цель христианства становится собственной целью для каждого, кто стремится к полному совершенству и единению в Добре. Действительным субъектом совершенствования может быть только единичный человек как нравственное существо и то только совместно и нераздельно с обществом, потому что проявление нравственности вне общества невозможно. Человек может воплотить свое совершенствование в семье, в народе и в человечестве. Но ближе всего к нему находится семья, с которой он связан природой.

Для нравственного совершенствования важно, чтобы эта связь с поколениями прошедшими и будущими была не только природной, но и духовной и превратилась в безусловно-нравственную. Это достигается в христианстве, в котором религиозная связь с предками нашла полное осуществление. Христианство установило молитвенную связь между умершими и живыми, поэтому обе стороны имеют друг в друге своих молитвенников, помогают друг другу в достижении вечного блага, спасения души. ”Вечная память, упокоение со святыми, всеобщее воскресение жизни – вот чего желает, вот в чем помогает настоящее поколение отошедшему для него и в том самом ожидает от него помощи для себя; взаимное отношение, переходя в область абсолютного блага, перестает быть своекорыстным и становится чисто нравственным, понимается и осуществляется как совершенное Добро“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 487). Значит, религиозная связь с предками имеет безусловное значение в деле нравственного совершенствования человека, поскольку в ней выражается совершенное Добро.

Достигнуть полноты Добра человек может только при духовно-телесном бытии, поэтому для предков существует общая необходимость воскресения. Настоящее средство для телесного воскресения, по утверждению Соловьева, есть покорение плоти. Духовное обладание плотью, ведущее к воскресению жизни, по его мнению, имеет два пути: монашество и брак. О первом пути было сказано Соловьевым раньше, а теперь он объясняет второй путь – брак. Соловьев считает, что истинный брак соединяет человека с Богом через настоящее, как религиозная связь с предками связывает человека с совершенным Добром через прошедшее. Поэтому, хотя брак остается удовлетворением половой потребности, эта потребность относится уже не к внешней природе животного организма, а к исцелению образа Божия в человеке.

Для разрешения этой огромной задачи нужен настоящий подвиг, который в борьбе с враждебной действительностью может победить, лишь пройдя через мученичество. С этой стороны супружество Соловьев представляет как форму аскетизма. Внешнее деторождение, ненужное и невозможное в совершенном браке, который есть, по утверждению Соловьева, ”начало нового процесса, не повторяющего жизнь во времени, а восполняющего ее для вечности“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 492). Поэтому истинный человеческий брак должен быть тот, который сознательно направляется к совершенному соединению мужчины и женщины, к созданию целого человека. Но пока это еще не осуществлено, то физическое деторождение необходимо и желательно в браке, совершенствующемся как необходимое последствие не достигнутого в настоящем совершенства и как естественный путь для его будущего достижения. Это вполне понятно, что то, чего не совершили родители, будет сделано детьми.

Внешняя, временная преемственность поколений существует, по мнению Соловьева, потому что брак не достиг своего совершенства, что соединение мужчины и женщины недостаточно духовно и полно, чтобы внутренне возродить в них целого человека по образу и подобию Божию, но это и для того, чтобы эта задача была им все-таки осуществлена косвенно, через идущий от него же ряд будущих поколений.

Нравственное значение брака состоит в том, что женщина перестает быть орудием естественных влечений, а признается как существо абсолютно ценное само по себе, как необходимое восполнение индивидуального человека для его истинной целости. Неудача или недостаточный успех в осуществлении этого безусловного значения человеческой индивидуальности заставляет перенести эту задачу вперед на детей как представителей будущего. Для этого нужна не только внешняя преемственность, но и внутренняя, нравственная, что достигается через воспитание.

Цель воспитания в семье духовно-организованной, по утверждению Соловьева, состоит в том, чтобы связать временную жизнь нового поколения с вечным благом, общим для всех поколений и восстанавливающим их существенное единство. Высшая, безусловная нравственность, по мнению Соловьева, также обязывает настоящее поколение передать новому двоякое наследие: во-первых, все положительное, что добыто прошедшим человечества, все результаты исторического наследия, а во-вторых, способность и готовность воспользоваться им для общего блага, для нового приближения к высшей цели.

Нужно согласиться с Соловьевым, что цель воспитания должна состоять в том, чтобы связать временную жизнь нового поколения с вечным благом. Если во временной жизни человек не ставит целью достижение будущего Царствия Божия, то она не может иметь никакого смысла. Только духовное наследие может обогатить человека и сделать способным приблизиться к высшей цели. Это подтверждается христианской историей, когда целые поколения, воспитанные на высоких нравственных началах, унаследованных от прошедших столпов благочестия, наполнялись великой духовной силой, которая приближала их к высшей цели для окончательного достижения Царства Божия.

Нравственной основой воспитания для детей должно быть, по определению Соловьева, внушение потомкам живого интереса к будущности предков. Скончавшиеся обладают действительностью и будущностью. Если они умерли физически, то существуют духовно и как духовные существа имеют тайное существование в настоящем и получают явное в будущем. Только на этой основе возможно настоящее воспитание. Высший принцип воспитания, по выражению Соловьева, должен заключаться в том, что в нерасторжимой связи поколений они поддерживают друг друга в исполнении одного общего дела – приготовления к явному Царству Божию и к воскресению всех. Это очень важно, потому что восстанавливает нравственную солидарность людей прошедшего, настоящего и будущего времени, одинаково призванных войти в ограду Царства Божия. Соловьев говорит, что семья есть ближайшее восстановление нравственной целости в одном основном отношении – преемственности поколений.

Эта целость должна восстанавливаться и в более широком порядке существования – прежде всего в пределах народа. Оно действительно так, потому что если мы все наше физическое и духовное достояние получили от отцов, то отцы имели его только через народ. ”Как семья не упраздняет своих единичных членов, а дает им в известной сфере полноту жизни, живет не только ими, но и в них, так точно и народ не поглощает ни семьи, ни личности, а наполняет их жизненным содержанием в определенной национальной форме“, – замечает Соловьев (Соловьев В. С. Оправдание добра // Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 499).

Нужно согласиться с Соловьевым, что семья есть ближайшее восстановление нравственной целости, осуществляемая через преемственность поколений. Как нельзя разделить физическую преемственность поколений, так невозможно разорвать нравственную связь между ними, они представляют нравственную единую целость. Точно так же и в отношении целого народа восстанавливается нравственная целость потому, что каждый человек обязан своему народу, из которого произошли его отцы, и многое другое общее нравственно связывает его с ним. Народ не может поглощать ни семьи, ни личности, потому что это не соответствовало бы безусловному началу нравственности, признающее нравственное достоинство только за отдельной личностью.

Соловьев показывает, что та самая нравственная безусловная солидарность в Добре, которая связывает человека с его предками и потомками, образуя нормальную семью, через них связывает его и с тем всемирным целым, которое сосредоточено в человечестве. Единство человечества, по мнению Соловьева, выражается в том, что как человечество немыслимо отдельно от народа, его составляющего, народ отдельно от семей и семья отдельно от единичных лиц, точно так же и наоборот: единичный человек невозможен вне родовой преемственности поколений, нравственная жизнь семьи невозможна вне народа и жизнь народа – вне человечества. Истина о единстве человечества подтверждается свидетельством Священного Писания, в котором говорится, что ”от одной крови Он произвел весь род человеческий“ (Деян. 17, 26). Поэтому человечество является целым субъектом нравственной организации, в котором может быть осуществлено безусловное Добро.

10. Формы нравственной организации человечества (церковь, государство, экономическая жизнь)

Соловьевым было показано, что реальным существом нравственного порядка есть человечество. Дальше он, решая, в чем оно организуется, рассматривает вопрос о всеобщих формах нравственного порядка. По утверждению Соловьева, должное и достойное отношение человека к высшему миру, к другим людям и к низшей природе организуется собирательно в формах Церкви, государства и хозяйственного общества.

Свое нравственное отношение человек проявляет к тому, что выше его, в чувстве благоговения, что подобно ему в чувстве жалости и что ниже его в чувстве стыда. Поэтому всеобщими формами нравственного порядка могут быть только такие формы, которые собирательно выражают эти нравственные отношения. Духовной организацией, в которой развивается религиозное чувство и осуществляется связь с высшим существом, является Церковь. Правильные нравственные отношения между людьми организовано может осуществить только аппарат власти, именуемый государством. Нравственное отношение к материальной природе может воплотить экономическое общество. Значит, утверждение Соловьева, что всеобщими формами нравственного порядка являются Церковь, государство и хозяйственное общество, является совершенно верным.

По мнению Соловьева, нравственное значение общества определяется религиозным началом в человеке, поэтому он считает, что в основе нормального общества должен лежать духовный союз или Церковь. ”Нравственное значение общества определяется религиозным началом в человеке, в силу которого все члены общества составляют не границы друг для друга, а внутренне восполняют друг друга в свободном единстве духовной любви, которая должна иметь непосредственное осуществление в обществе духовном, или Церкви. Таким образом, в основе нормального общества должен лежать духовный союз, или Церковь, определяющая собою безусловные цели общества; сферы же государственные и экономические должны служить формальной и материальною средою для осуществления божественного начала, представляемого Церковью“ (Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 588-589).

Чтобы иметь нравственное значение, общество должно быть не только внешним объединением людей, но, прежде всего, скрепляться внутренним единством, духовным союзом. Только внешним объединением внутренние границы каждого индивидуального человека не устраняются, поэтому он не может проявляться вне себя и осуществить добро во внешней своей деятельности. Благодаря религиозному началу человек может духовно соединяться с другими нравственными существами, вследствие чего они внутренне восполняют друг друга – и этим совершают свое добро. Поскольку внутреннее соединение возможно только в обществе духовном, т. е. в Церкви, то правильно замечает Соловьев, что Церковь должна составлять основу нормального общества и определять его цели. Если внешнее объединение людей, образовывающее общество, не обеспечивает их внутреннее единство, то определять безусловные цели общества оно не может, а, как указывает Соловьев, только служить средой, в которой осуществляются цели, которые определяет Церковь.

Индивидуальное религиозное чувство получает свое объективное развитие и осуществление в Церкви, которая есть, по выражению Соловьева, ”организованное благочестие“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 506).

Он считает, что поскольку вселенская правда воплощается в Церкви, то в ней заключается окончательный идеал и высший предмет служения. ”Вселенская правда воплощается в Церкви. Окончательный идеал и цель не в народности, которая сама по себе есть только служебная сила, а в Церкви, которая есть высший предмет служения, требующий нравственного подвига не только от личности, но и от целого народа“ (Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского / Сочинения. – М., 1988. – Т. 2. – С. 301). Вселенской правдой является Христос, ”тело Его есть Церковь“ (Кол. 1, 24), ”и Он есть глава тела Церкви“ (Кол. 1, 18). Окончательным идеалом и высшим предметом служения для человека является Христос. Но так как Христос воплощается в Церкви, которая есть тело Его, и Он глава этого тела, то Он пребывает в нераздельном единстве с ней, поэтому окончательным идеалом и высшим предметом служения становится и ”тело Его, которое есть Церковь“ (Кол. 1, 24). Служение Церкви требует нравственного личного подвига, ”потому что мы члены Тела Его“ (Еф. 5, 30), и поскольку ”тела наши – члены Христовы“ (I Кор. 6, 15), то мы постоянно должны очищать их через нравственный подвиг, чтобы они были святыми, подобно Его святому Телу. Поскольку мы ”порознь – члены“, а вместе составляем ”тело Христово“ (I Кор. 12, 27), то служение Церкви требует нравственного подвига и от целого народа.

”Церковь есть ”собрание верующих“. Верующих во что? Прежде всего, в Бога христианского, который есть любовь. Но можно ли воистину верить в любовь, не имея в себе любви? Итак, Церковь не есть собрание верующих только, но собрание любящих. Любовь есть сила беспредельного расширения, и Церковь, на любви основанная, должна проникать во всю жизнь общества человеческого, во все его отношения и деятельность, ко всему нисходя и все до себя возвышая“ (Соловьев В. С. О духовной власти в России / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 44).

Без любви Церковь не может существовать, любовь является для нее краеугольным камнем. Церковь есть тело Христово, а ”Христос есть любовь“ (I Иоан. 4, 8), поэтому вся Его Церковь держится на этой любви. Все члены соединены в единое ”тело Христово“ (I Кор. 12, 27), т. е. в Церковь любовью, поэтому Церковь можно назвать собранием любящих. Любовь Божия объемлет в себе все, и Церковь, основанная на этой любви, может проникать ко всем людям, объединяя их в единое тело Христово. ”Человечество является теперь как живое богочеловеческое тело, или Церковь“ (Соловьев В. С. Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 67). Бог послал в мир Сына своего ”дабы все небесное и земное соединить под главою Христом“ (Еф. 1, 10). Человечество через Христа соединено с Богом и вместе с Ним составляет единое живое богочеловеческое тело, ”которое есть Церковь“ (Кор. 1, 24).

Человечество живет новой жизнью, и эту жизнь дает Христос, потому что ”Он есть глава тела Церкви“ (Кор. 1, 18).

Если бы все люди и народы были истинно благочестивы, т. е. почитали своим собственным благом единое абсолютное Благо и Добро, т. е. Бога, то они были бы едины между собой, а будучи едины или солидарны друг с другом в Боге, они жили бы по-Божьему, и их единство было бы вместе с тем и святостью. Действительно, человечество не сосредоточено и не пронизано единым абсолютным интересом к Богу. Поэтому нравственная организация человечества должна начинаться с объединения его по существу и освящения его деятельности.

Объединение и освящение совершается в Церкви. Здесь возникает другой вопрос, требующий разрешения, чтобы объединить и освящать, Церковь сама должна быть единой и святой, то есть иметь основание свое в Боге.

Церковь, по выражению Соловьева, по существу есть единство и святость Божества, пребывающего и действующего в мире через человечество.

Богу свойственно единство и святость в высшей степени. Бог проявляет себя в Церкви, которая вследствие этого и есть единство и святость Божества. Единство и святость Церкви, по мнению Соловьева, проявляется в пространстве как ее универсальность, или кафоличность, и во времени – как апостольское преемство.

Члены Церкви Христовой находятся во всем земном пространстве, но несмотря на отдаленность друг от друга, они вместе образуют единое тело Христово, которым является Церковь, поэтому она является кафолической, т. е. вселенской, и здесь она выражает себя как единство и святость которой освящаются все ее члены.

Церковь реальное свое существование получила со времен апостольских. Святость, которой она наделена от Бога, сохраняется в ней через апостольское преемство. Только в Соборности и в Апостольности выражается единство и святость Церкви. Святость Церкви не могут упразднить людские несовершенства, так как она получает эту святость от самого Христа. ”Но видимая Церковь получает свою жизнь и силу помимо грешных людей от самого Христа, в котором обитает вся полнота Божества телесно, через посредство Пресвятой Всенепорочной Девы и всей видимой Церкви святых: поэтому наши людские несовершенства никак не могут упразднить святость Церкви“ (Соловьев В. С. О Церкви / Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 102). Церковь Христова разделяется на Церковь невидимую – небесную и Церковь видимую – земную. В Церковь небесную входят Пресвятая Дева Мария, архангелы, ангелы и все святые, прославленные Богом. Церковь земная состоит из живущих на земле людей, которые могут быть и грешными, но через духовное обновление очищаются от грехов. Между Церковью небесной и Церковью земной существует живая связь и духовное единство. Церковь земная освящается через Церковь небесную. Церковь небесная и Церковь земная вместе составляют единое тело Христово, поэтому Церковь получает свою жизнь и силу от самого Христа, и никакие людские несовершенства не могут упразднить ее святость.

Соловьев подробно характеризует кафоличность Церкви и говорит, что кафоличность упраздняет все отделения и разобщения, сохраняя все различия и особенности, потому что благочестие требует принимать единство в Боге не как безусловную полноту всякой жизни. Приобщение Божественной жизни осуществляется в Церкви через связь с Богочеловечеством Христа. Соловьев, останавливаясь на этом моменте, показывает, что эта связь поддерживается через апостольское преемство. ”Приобщение к абсолютному содержанию жизни через вселенскую Церковь, положительным образом освобождая и уравнивая всех, делает из них одно, безусловно, солидарное целое, или совершенное братство. Поскольку это братство, совершенное по существу, обусловлено по происхождению, как ставшее и становящееся во времени, оно требует соответственной формы для богочеловеческой связи своей с прошедшим, как таковым, – требует религиозного преемства. Это требование удовлетворяется последним определением Церкви как апостольской“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 511).

В христианстве достигает своего совершенного выражения первоначальная основа религии. Этой первоосновой является сам родоначальник Христианской веры – Христос, которого послал Отец: ”Отец послал Меня“ (Иоанн. 5, 36), ”Творю волю пославшего меня“ (Иоанн. 23, 30). К Христу, по мысли Соловьева, относится глубочайший и вечный смысл определения Церкви как апостольской. ”Как послал Меня Отец, так Я посылаю вас“ (Иоанн. 20, 21), – рожденные от Христа словом и духом апостолы посылаются им для духовного рождения новых поколений. Законный путь иерархического порядка, так же, как и истина веры, имеет свое исполнение и оправдание в жизни Церкви.

Определение Церкви, которое дает В. С. Соловьев, вполне согласно с святоотеческим учением о Церкви, выраженном в девятом члене Символа веры. Только Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь является той собирательной организацией, в которой осуществляется должное и достойное отношение к Богу.

Соловьев говорит, что человеческая жизнь должна быть внутренне соборна, объединена и освящена действием Божиим и превращена таким образом в жизнь богочеловеческую. Эта жизнь, по его мнению, имеет свой правильный круг развития, выражаемый в святых таинствах Церкви. Это мнение Соловьева является совершенно верным, потому что человеческая жизнь действием Божьим зарождается в крещении, получает начало роста и укрепления в миропомазании, излечивается от привходящих повреждений в покаянии, питается для вечности в евхаристии, восполняет единичное существо человека в браке, создает духовное отечество как основу истинного порядка общественного в священстве или рукоположении и наконец освящает болеющую и умирающую телесность для полной целости будущего воскресения в соборовании, или елеосвящении. ”Святые таинства суть основания жизни Христовой в нас. В иерархии Сам Христос присутствует как путь, в исповедании веры – как истина, в таинствах – как жизнь; соединением же этих трех и образуется Царство Божие, которого владыка есть Христос“ (Соловьев В. С. О Церкви / Духовные основы жизни. –Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 108).

Христос есть ”путь и истина, и жизнь“ (Иоанн. 14, 6), поэтому Он проявляет Себя как путь в церковной иерархии, через которую ведет нас к Царству Божию, как истина в исповедании веры, в которой Он открывает нам правду о Царстве Божьем, и как жизнь в святых таинствах, через которые Он делает нас участниками Царствия Божия. Без соединения этих трех начал не может образоваться Царствие Божие. Для образования его нужен путь, ведущий к нему, должна существовать правда о нем и жизнь, помогающая осуществить его. Всем этим есть Христос, на Нем основывается Царствие Божие.

Соловьев подчеркивает, что залоги высшей жизни, или Царства Божия, получаемые в таинствах Церкви, не зависят в начале и существе своем от воли человека, но, тем не менее, эта высшая жизнь, как богочеловеческая, не может довольствоваться одним страдательным нашим участием, ее процесс требует сознательного и вольного содействия души человеческой высшему Духу. По его мнению, первое сосредоточенное деятельное выражение религиозного чувства, или благочестия, есть молитва, жалости – милостыня, а стыда – воздержание или пост. Этими тремя добродетелями, по мнению Соловьева, обусловливается со стороны человека начало и развитие в нем новой благодатной жизни.

Это действительно так, потому что семя Божие, полученное человеком в святых таинствах Церкви, не может сделать природу человека ”жилищем Духа Святого“ (Кор. 6, 19), если человек не будет содействовать этому. По выражению святителя Афанасия Великого, Бог спасает нас не без нас. Поэтому Бог не может спасти человека без его желания. Достигнуть вечной жизни человек может через христианские добродетели, о которых напоминает Соловьев и которые считает важными сам Христос (Мф. 6, 1 – 18).

”Молитва, милостыня и пост суть три основные действия религиозной личной жизни – три основы личной религии. Эти три основные действия религиозной жизни суть вместе с тем и основные обязанности религиозного человека“ (Соловьев В. С. О посте // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 66).

Жизнь человека становится религиозной, когда он упражняется в молитве, проявляет милосердие и соблюдает пост. Чем усерднее человек исполняет эти три добродетели, тем сильнее укрепляется его религиозный дух, и можно согласиться с Соловьевым, что эти добродетели являются тремя основными действиями религиозной личной жизни. Если они имеют такое важное значение в религиозной жизни человека, тогда становятся обязанностью для него. И действительно, человек для укрепления своей религиозной жизни обязан постоянно молиться, делать милостыню и поститься. Этому обязывает его религиозное чувство. Первым долгом для человека является молитва. ”Первое действие веры, первое движение (или первый подвиг) новой духовной жизни, в которой Бог действует вместе с человеком, – есть молитва“ (Соловьев В. С. О молитве // Духовные основы жизни. – Брюсель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 32).

Религия связывает человека с Богом, и эта духовная связь начинает осуществляться через молитву, в которой человек возносит свой дух к Богу, и Бог нисходит к нему. Человек, веруя в Бога, желает войти в духовное общение с Ним, осуществить это помогает ему молитва, поэтому он сперва обращается к ней. С молитвы начинает человек новую духовную жизнь, к которой побуждает его вера в Бога.

В. С. Соловьев указывает на главные свойства, которыми должна обладать истинная молитва. ”Два есть главные свойства у истинной молитвы: бескорыстность и действенность. Та молитва, которой Христос научил своих учеников, обладает этими свойствами в полной мере“ (Соловьев В. С. О молитве // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 49). Молитва должна служить средством для осуществления духовной связи человека с Богом, для другого она не должна использоваться, т. е. для достижения своекорыстных целей. Поэтому должна быть бескорыстной. Истинная молитва должна быть действенной, приближать человека к Богу и вызывать животворное действие Божие к человеку, чтобы он чувствовал живое присутствие Божества в своем существе. Через живую молитву человек приобщается к новой духовной жизни, которая роднит его с Богом. Бескорыстностью и действенностью в полной мере обладает молитва Господня, изложенная в Святом Евангелии (Мф. 6, 9 – 13), поэтому она является образцом для всякой молитвы, с которой человек обращается к Богу.

”Везде, где у человека проявляется начало внутренней духовной жизни, везде, где он возвышается над физической силой и над формальным законом, там везде милостыня признается одной из коренных религиозных обязанностей. Совершенного же своего выражения и освящения это начало достигает в христианстве, где сама абсолютная сила и абсолютное ”богатство (полнота благости) – Бог принес и непрерывно приносит Себя в жертву нашей немощи и бедности, питая нас Своим Телом и Кровью. Здесь является абсолютная милостыня и вместе абсолютная жертва“ (Соловьев В. С. О жертве и милостыне // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 59). Когда человек начинает жить духовной жизнью, он выходит за пределы своей индивидуальности, его дух сближается с себе подобными существами. При этом человек видит и чувствует в других людях существа, подобные ему, с таким же, одинаковым, духом. Они становятся очень близки ему, и он стремится быть с ними в тесном единении. Такое внутреннее духовное отношение к себе подобным существам человек проявляет во внешней своей деятельности через солидарность с ними, в виде жалости, выраженной в милостыне. Совершенное свое выражение и освящение милостыня получает в христианстве, потому что в нем проявляются духовные отношения между человеком и Богом. ”Бог есть дух“ (Иоанн. 4, 24), человек – тоже имеет дух, подобен Богу. Между человеком и Богом существует духовное родство. Вследствие такого духовного единства между Богом и человеком, человек отдает себя Богу, а Бог милует нас, принося Себя в жертву, чтобы обогатить нас духовно. Поэтому милостыня, которую проявил и проявляет Бог к нам, является самой совершенной. Поскольку милостыня является средством, через которое проявляется духовная жизнь человека, это одна из коренных религиозных обязанностей.

Соловьев, рассматривая пост как одну из религиозных обязанностей, разделяет его на три вида: ”Есть пост духовный: воздержание от самолюбивых и властолюбивых действий, отказ от власти и славы человеческой. Есть пост умственный – воздержание от односторонней деятельности ума, от бесплодной и бесконечной игры понятий и представлений. Наконец третий, в собственном смысле, пост есть пост чувственной души, т. е. воздержание от чувственных наслаждений“ (Соловьев В. С. О посте // Духовные основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982. – С. 64 – 65).

Человеческое существо состоит из духовной и телесной природы. Духовную природу человек обязан совершенствовать до полного уподобления Богу. Телесная, т. е. чувственная природа должна служить духовным интересам человека и способствовать возвышению его духа. Духовное развитие человека возможно, когда оно осознается умом необходимою потребностью. Для этого нужно, чтобы ум человека был светлым и мог делать правильные заключения. Поскольку человек может направлять свой дух для достижения других целей, которые являются чуждыми его духу, ум его может отвлекаться от правильного понимания вещей, когда в основу своей деятельности он ставит не истину, а ложь, а наша чувственная природа склонна к плотской жизни и может пытаться завладеть духом. Для предотвращения этого есть пост духовный, умственный и телесный.

Соловьев рассматривает вопрос об отношении Церкви к государству. Он обращается к повествованию в Священном Писании о воине Корнилии, который, став вполне христианином, остался воином. Отсюда Соловьев делает вывод, что он сделался христианским воином.

Христианство не вмешивается во внешнюю жизнь общества. Христианин может занимать любое положение в обществе, не противоречащее его призванию. Воин может быть христианином, но должен защищать интересы христиан, т. е. подходить к своей службе со стороны своей веры.

Собрания таких воинов образуют христианское войско. Но войско есть первая реальная основа государственности, Соловьев приходит к заключению, что если может быть христианское войско, то тем самым и тем более может быть христианское государство.

Если государство основывается на христианских законах, тогда оно вполне может быть христианским. Когда подданными государства являются христиане, тогда государство обязано заботиться о нравственном совершенствовании их и создавать для этого все условия. А для этого оно должно руководствоваться высшими христианскими принципами.

Соловьев ссылается на то, что Христос не отменил Закона. ”Я пришел не разрушить закон, а исполнить“ (Мф. 5, 18) и считает, что закон должен иметь достаточную принудительную власть, т. е. воплощаться в государственной организации с ее судами, полицией, войсками. Поскольку христианство не упразднило закон, оно не могло упразднить и государства. Он говорит: ”Как Церковь есть собирательно-организованное благочестие, так государство есть собирательно-организованная жалость“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 522).

Поэтому утверждать, что христианская религия по существу отрицает государство, – значит, по мнению Соловьева, утверждать, что эта религия по существу отрицает жалость. Но Евангелие настаивает на нравственно-обязательном значении жалости и решительно подтверждает, что без человеколюбия не может быть истинного благочестия: ”Милости хочу, а не жертвы“ (Мф. 9, 13).

Поскольку государство состоит из людей, то оно регулирует взаимоотношения между своими гражданами, следит, чтобы они были основаны на нравственных началах. А так как отношение человека к другим людям выражается в жалости, то государство должно быть собирательно-организованной жалостью.

По мнению Соловьева, главные задачи государства заключаются в том, чтобы: ”Охранять основы общежития, без которых человечество не могло бы существовать, и затем улучшать условия этого существования, содействуя свободному развитию всех человеческих сил, которые должны стать носителями будущего Царства Божия“ (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 530).

С христианской точки зрения государство есть только часть в организации собирательного человека, которая обусловлена другой, высшей частью – Церковью, от которой оно получает свое освящение и окончательное назначение – служить косвенным образом той абсолютной цели, которую прямо ставит Церковь – приготовлению человечества и всей земли к Царству Божию.

Нормальное отношение между Церковью и государством, по утверждению Соловьева, состоит в том, что государство признает за вселенской Церковью принадлежащий ей высший духовный авторитет, обозначающий общее направление доброй воли человечества и окончательную цель ее исторического действия, а Церковь представляет государству всю полноту власти для соглашения законных мирских интересов с этой высшей волей и для сообразования политических отношений и дел с требованиями этой окончательной цели так, чтобы у Церкви не было никакой принудительной власти, а принудительная власть государства не имела никакого соприкосновения с областью религии.

Человеческая природа состоит из души и тела. Церковь проявляет заботу о душе человека, т. е. о духовной жизни, а государство должно заботиться о теле человека, т. е. о земной жизни. Так как тело человека должно служить нравственным высшим интересам его души, так и государство должно служить исключительно интересам Церкви. Только при таком условии могут быть правильные отношения между государством и Церковью – так считает и Соловьев.

Христианское правило общественного прогресса, по определению Соловьева, состоит в том, чтобы государство как можно менее стесняло нравственный внутренний мир человека, предоставляя его свободному духовному действию Церкви, и вместе с тем как можно вернее и шире обеспечивало внешние условия для достойного существования и совершенствования людей.

Государство не может вмешиваться во внутреннюю духовную жизнь человека, потому что оно не наделено такой властью от Бога. В нравственной области человеческой жизни должна быть представлена полная власть Церкви, и государство не должно ограничивать эту власть, а способствовать, чтобы духовная опека Церкви распространялась на всех его подданных, содействуя этим духовному развитию своего народа.

Соловьев большое значение придает тому государству, которое может организовать нравственную жизнь своих подданных и способствовать, чтобы вся общественная деятельность основывалась на нравственных принципах. Он считает, что ”без государства не было бы культуры, без культуры не было бы общественной нравственности, а без нравственности общественной высокая личная добродетель, если бы и явилась каким-то чудом, то не могла бы осуществиться, осталась бы только случайным и бесплодным порывом“ (Соловьев В. С. Из философии истории / Собр. соч., 1-е изд. – Т. 6. – С. 317).

Государство, действительно, имеет силу и обладает достаточными средствами для развития культуры, поэтому с развитием государства развивается и культура. Когда люди живут отдельно друг от друга, они не имеют возможности развиваться культурно. История показывает, что там, где были крепкие государства, там была высокоразвитая культура. Высокая культура делает людей сознательными, прививает им вкус к прекрасному, доброму, вследствие чего общество становится нравственным. Высоконравственное общество может влиять на каждую отдельную личность и побуждать ее к нравственной жизни, а высокая личная добродетель среди безнравственного общества будет только голосом вопиющего в пустыне. Добродетельной жизни может способствовать только нравственное общество, в котором каждая личность сможет осуществить добро.

Государство никогда не было признанным как нечто самостоятельное, а воспринималось как одна из форм, подчиненная осуществлению божественного идеала. ”Пока идеал божественной, абсолютной правды еще не осуществился, народ признает внешние формы образования, внешнюю среду, – живет в государстве. Но он никогда не признавал и никогда не признает этой внешней среды как нечто самостоятельное. Для народа все земные формы являются как подчиненная среда для осуществления идеала“ (Соловьев В. С. Публичная лекция, читанная профессором Соловьевым в Кредитном обществе / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 41).

Государство является для народа, который живет в нем, земным отечеством, с которым связывает его история, культура, традиции, религия, обряды, национальность и другое. Народ никогда не считал, что это земное отечество является для него конечным. Люди всегда ”говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле“ (Евр. 11, 13), поэтому и стремились к лучшему, т. е. к небесному“ (Евр. 11, 16) отечеству. Небесным отечеством является Царствие Божие, для осуществления которого должно служить государство. Царствие Божие – это высший идеал для каждого народа. Народ никогда не признавал государство как постоянное место своего обитания, считая его только временным градом и говорил: ”Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего“ (Евр. 13, 14), ”которого художник и строитель Бог“ (Евр. 11, 10).

”И мирская государственная власть, добровольно признавая высший, чисто нравственный авторитет власти духовной и опираясь на него, сама получала нравственное значение и внутреннюю силу“ (Соловьев В. С. О духовной власти в России / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 46). Мирская государственная власть получала нравственное значение и внутреннюю силу, когда ее внешняя деятельность освящалась Церковью и находила поддержку со стороны духовной власти. Для этого государственная власть издавала такие законы, которые сообразовывались с нравственными требованиями Церкви, всячески способствовала нравственному совершенствованию своих подданных и постоянно оказывала поддержку в их добродетельной жизни. Поэтому народ видел, что ”начальник есть Божий слуга, ему на добро, и поэтому повиновался ему не только из страха наказания, но и по совести“ (Рим. 13, 4 – 5). Мирская власть, признавая власть духовную и опираясь на ее высший авторитет, вызывала признание своего авторитета со стороны народа, который считал, что ”существующие же власти от Бога установлены, посему противящийся власти противится Божью установлению“ (Рим. 13, 1 – 2). ”Если гражданское правительство действительно признает высший авторитет христианского начала, то оно неизбежно желает руководствоваться им в своей деятельности и, таким образом, становится во внутреннюю зависимость от Церкви, поскольку она воплощает в себе это христианское начало“ (Соловьев В. С. О духовной власти в России / Сочинения. – М., 1989. – Т. 1. – С. 56).

Если гражданское правительство признает христианские законы, оно обязано ими руководствоваться в своей деятельности, вследствие чего эта деятельность благословляется Богом, и правительство получает законное право обладать государственной властью. Правительство, поставив в основу своей деятельности христианское начало, не может быть не зависимым от Церкви, потому что Церковь является живым воплощением этого начала. Какую цель ставит Церковь, такой цели должно придерживаться и правительство, а цель Церкви – привести к спасению своих членов, и целью правительства есть создание всех условий для достижения его подданными Царствия Божия.

Соловьев высказывает мысль о том, что ”царства, как собирательные целые, гибнут только от грехов собирательных –всенародных, государственных – и спасаются только исправлением своего общественного строя или его приближением к нравственному порядку“ (Соловьев В. С. Византизм и Россия / Сочинения. – М., 1989. –Т. 2. – С. 564). И это действительно так. История свидетельствует, что всемирные империи, которые достигли высшего могущества, с шумом погибали, когда народ больше увлекался ложью, чем правдой, отвергал добро и избирал зло. Христианские царства, когда подменивали благочестие нечестием, подвергались большим испытаниям, которые кончались непоправимыми разрушениями и прекращали свое существование. Когда же возвращались к нравственным идеалам христианской религии, восстанавливали духовную силу в своем народе, тогда они исправляли свое положение и утверждали свою власть.

Соловьев, придавая большое значение нравственности в достижении прогресса, замечает, что она тогда обретает большую силу, когда становится общим делом. ”Произошел внезапный прогресс только потому, что государственная сила вдохновилась нравственным принципом и превратила его в объективный закон жизни. Вот огромный и неопровержимый факт, доказывающий, как могуча и благотворна, может быть нравственность, когда она объективируется и становится общим делом“ (Соловьев В. С. Личная нравственность и общее дело / Сочинения. – М., 1989. – Т. 2. – С. 465).

Если мы посмотрим на христианские государства и сравним их положение в дохристианский период с послехристианским, когда их жизнь начала строиться на нравственных христианских началах, то увидим, что произошел большой прогресс в их жизни. Народ отвернулся от мертвых языческих богов и обратился к живому Богу через Его Единородного Сына Иисуса Христа, осознал, что все люди равны между собой, которых нужно любить ”как самого себя“ (Мф. 22, 39), вследствие чего исчезло рабство. Люди почувствовали превосходство духовной жизни над материальной и поняли, что духовная жизнь достигается через осуществление добра. Народ достиг больших успехов во всех сферах своей жизни благодаря тому, что христианская нравственность стала общим делом, делом целого государства. Если бы христианская нравственность была делом только отдельных личностей, она не могла бы оказать такого большого благотворного влияния на жизнь целых государств и всего человечества. Когда же она вдохновила своей нравственной силой государственную власть, то еще могущественнее смогла через нее влиять на народ и духовно преобразила его для жизни вечной.

Соловьев говорит, что подобно тому как нравственный основной мотив благочестия, определяющий наше должное отношение к абсолютному началу, организуется в Церкви, а другая нравственная основа – жалость, определяющая наше должное отношение к ближним, организуется в государстве, так и наше основное нравственное отношение к низшей природе организуется объективно и собирательно в третьей общей жизненной сфере человечества – в обществе как союзе хозяйственном. По его утверждению, истинный принцип экономической жизни человечества есть нравственная обязанность воздержания, опирающаяся фактически на присущее природе человеческой чувство стыда.

Наше нравственное отношение к материальной природе основывается на чувстве стыда, которое требует, чтобы дух не был подчинен интересам материальной природы. Это же чувство стыда требует, чтобы и в экономической жизни духовная жизнь не поглощалась первой. Для обеспечения господства духовной жизни над материальной нужно поступаться интересами второй в пользу первой, т. е. воздерживаться от материальных излишеств.

Этот принцип есть воздержание от дурной плотской бессмертности. Целью этого принципа, по мнению Соловьева, есть претворение материальной природы – своей и внешней в свободную форму человеческого духа, безусловно восполняющую его внутреннее и наружное существование. Поэтому обязанность человека заключается в том, чтобы избавить материальную природу от необходимости тления и смерти и приготовить для телесного всеобщего воскресения.

Что тварь должна избавиться от тления и смерти, это подтверждается и в Священном Писании: ”Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, – потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего (ее), – в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божьих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне“, (Рим. 8, 19 – 22).

Человек может действительно одухотворить природу или возбудить и понять в ней внутреннюю жизнь только от избытка собственного одухотворения. Соловьев, исходя из этого, видит нормальный принцип экономической деятельности в экономии, сбережении, накоплении психических сил через превращение одного вида энергии – внешней в другой вид энергии – внутренний. ”Через собирание или вбирание всех внешних, материальных целей в одну внутреннюю и душевную цель полного воссоединения человеческого существа с природной сущностью должно произойти всемирное восстановление“, – считает он (Соловьев В. С. Оправдание добра / Сочинения. – М., 1988. – Т. 1. – С. 540).

Действительно, духовная энергия может усиливаться за счет плотской. Тогда духовное начало в человеке обладает над материальным. Внешняя материальная природа с духовной природой человека взаимосвязана. Если ”тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее“ (Рим. 8, 20) – человека, то по воле человека она может быть ”освобождена от рабства тлению“ (Рим. 8, 21), т. е. одухотворена и приготовлена для телесного всеобщего воскресения.

В. С. Соловьев в заключение всего формулирует сущность личного представительства трех типов нравственной организации человечества, или ”три высшие служения – первосвященническое, царское и пророческое“. Это заключительное рассуждение В. С. Соловьева носит в трактате несколько более слабый и не столь выразительный характер, как в прежних трудах, возникших у В. С. Соловьева под влиянием самого настоящего теократического энтузиазма и оптимизма. Е. Н. Трубецкой считает этот раздел ”Оправдания добра“ просто какой-то тенью бывшего энтузиазма и бледной картиной нравственного идеала, в котором теперь уже нет прежнего пафоса: ”Слово ”теократия“, равно как и однозначащее русское ”боговластие“, в ”Оправдании добра“ отсутствует: взаимное отношение трех теократических начал изображается здесь так, что от ”теократии“ остается только бледный, исчезающий призрак. Мы уже видели, что, по Соловьеву, государство признает за Церковью лишь ”высший духовный авторитет“, а Церковь признает за государством полноту неограниченной принудительной власти, причем эта принудительная власть не имеет ”никакого соприкосновения с областью религии“. Может ли такое понимание отношений Церкви с государством быть названо ”теократическим?“ Очевидно, нет“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 191).

А. Ф. Лосев не соглашается с тем, что В. С. Соловьев в ”Оправдании добра“ расстался уже с самой идеей теократии, ”Он расстался с верой в ближайшее осуществление теократического идеала. Однако нет ровно никаких оснований считать, что он под конец жизни расстался с самой идеей теократии. Он ее выражает теперь более позитивно и более спокойно и даже не напирает на самый термин ”теократия“. Но его учение о единстве Церкви и государства, действующих, кроме того, также и с помощью соответствующей общественности, именуемой у него как пророчество, иначе и нельзя понимать, как только теократически“ (Лосев А. Ф. Владимир Соловьев и его время. – М., 1990. – С. 275).

Соловьев окончательно в своем заключении о нравственном смысле жизни говорит, что наша жизнь получает нравственный смысл и достоинство, когда между ней и совершенным Добром устанавливается совершенствующая связь. По самому понятию совершенного Добра всякая жизнь и всякое бытие с ним связаны и в этой связи имеют свой смысл.

В чем-то другом, кроме совершенного Добра, не может заключаться нравственный смысл нашей жизни, потому что только одно Добро ведет ее к увековечению. Если бы невозможно было увековечить жизнь, тогда не было бы смысла жить. Поскольку через Добро увековечивается наша жизнь, то она должна иметь с ним совершеннейшую связь – в этом выражается ее нравственный окончательный смысл.

Но внутренне требуя совершенного соединения с абсолютным Добром, по выражению Соловьева, мы показываем, что требуемое еще не дано нам и, следовательно, нравственный смысл нашей жизни может состоять в том, чтобы стремиться к этой совершенной связи с Добром или совершенствовать нашу существенную связь с ним.

Если бы добро заложенное в нашей нравственной природе, достигло совершенной полноты, что возможно только при соединении с Богом, тогда наша связь с Добром была бы совершенной. Пока этого еще не достигнуто, то действительно нравственный смысл нашей жизни состоит в том, чтобы достигать этой совершенной связи с Добром.

При постоянном взаимодействии нравственного личного подвига и организованной нравственной работы собирательного человека нравственный смысл жизни, или Добро, получает свое окончательное оправдание, являясь во всей чистоте, полноте и силе. Воспроизведение всего этого процесса в его совокупности составляет нравственную философию, которая изложена Соловьевым в книге ”Оправдание добра“. Приводя все ее содержание к одному выражению, Соловьев показывает, что совершенство Добра окончательно определяется как нераздельная организация триединой любви: любовь восходящая, выражаемая в благоговении к Богу, любовь уравненная, выражаемая в жалости к людям, и любовь нисходящая, выражаемая к материальной природе.

То, что совершенство Добра определяется как нераздельная организация триединой любви, соответствует требованию Правды Божьей, выраженной в двух евангельских заповедях: ”Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: ”возлюби ближнего твоего, как самого себя“ (Мф. 22, 37 – 39). Здесь выражается любовь, восходящая к Богу, любовь, уравненная к людям, и любовь, нисходящая к самому себе, т. е. к своей духовной и материальной природе.

Значит, Добро выражает и Истину. Поэтому Соловьев говорит, что, оправдав Добро как таковое, мы должны оправдать Добро как Истину.

Б. Н. Чичерин, рассматривая нравственную организацию человечества, представленную В. С. Соловьевым, считает, что она отображает нравственную организацию, которую выработала католическая Церковь: ”Такова будущая нравственная организация человечества, которую пророчит нам Соловьев... Эти отголоски средневековых папских притязаний выдаются за нравственный высший идеал, за цель, к которой идет все человеческое развитие! Перед этим должна умолкнуть всякая критика“ (Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1990. – Т. 1. – С. 108). Это не совсем верно. Нравственную организацию человечества, представленную Соловьевым, нельзя считать отголоском папских притязаний, как это делает Чичерин. В ней Соловьев выражает правильные взаимоотношения, которые должны существовать между Церковью и государством. Церкви отводится высший духовный авторитет, а государству предоставляется право заботиться о мирских интересах своих подданных.

Трубецкой положительно оценивает нравственный прогресс, который должен осуществиться в человеческой истории, по замыслу Соловьева: ”Тут мы имеем дело с самой глубокой и ценной мыслью всего учения Соловьева о прогрессе“ (Трубецкой Е. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., 1913. – Т. 2. – С. 12). Страницы ”Оправдания Добра“, посвященные вопросу о всемирном прогрессе, принадлежат к числу наилучших не только в произведениях Соловьева, но и во всей мировой философско-исторической литературе. Заслуга Соловьева здесь выражается в совершенно правильном понимании цели мирового прогресса, который действительно заключается во всеобщем исцелении; безукоризненно правильными и блестящими должны быть признаны и вытекающие отсюда мысли о едином человечестве, как о субъекте мирового процесса. Соловьев глубже, чем кто-либо раньше его, прозревал ту магию всеединства, которая составляет безусловное содержание и конечную цель мирового процесса“ (там же. – С. 190 – 191).

Великое в этике В. С. Соловьева есть глубокое понимание Богочеловечества как начала и конца всего существующего, в том числе и нашей человеческой нравственности.

Совершенно верно сформулирована вытекающая отсюда постановка нравственной задачи человечества. Если Богочеловечество есть истина, путь и жизнь, то задача человечества – действительно в том, чтобы осуществить в жизни как личной, так и собирательной единство двух естеств – божиего и человеческого. С этой точки зрения теургия – любимая Соловьева с юных лет и до конца его дней – должна быть признана мыслью истинной и глубокой.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Владимиру Соловьеву удается доказать, что абсолютное Добро есть необходимое и неустранимое предположение всякой жизни. Жить – значит предполагать, что есть нечто, безусловно ценное и дорогое, ради чего стоит жить. Полная утрата этой веры практически влечет за собой даже не самоубийство, а ту беспредельную и безграничную апатию, которая в живом существе психически невозможна. Самоубийство все-таки предполагает в человеке желание, тоску по определенному жизненному идеалу, следовательно, требование от жизни того или другого определенного смысла. Чтобы перестать предъявлять к жизни это требование, надо отрешиться от всяких желаний, но это значит – просто-напросто умереть естественной смертью. Что абсолютное Добро есть то, чем мы живем, в этом он, безусловно, прав. В. Соловьев выделяет добро как главную, верховную категорию этики. Добро, или высшее благо (раньше было отмечено, что Соловьев не проводит различия между этими понятиями), олицетворяет у него ”абсолютное – сущее“, т. е. Бога, и стоит на вершине всей системы этических категорий. И не только категорий. Как следует из работы ”Оправдание добра“, добро (высшее благо) составляет образующее и направляющее начало всего исторического процесса. Соловьев указывает, что из безусловного начала Добра вытекает необходимость самого исторического процесса. Он подчеркивает ту мысль, что Добро, всеединое и безусловное, осуществляется не в сознании и жизни изолированной личности, а в собирательной жизни человечества, во всемирной истории, которая завершается явлением совершенного Царствия Божия. Имея безусловный характер, Добро, естественно, стоит над человеком, над обществом. Оно независимо ни от человека, ни от общества. ”Внутренние основы Добра в человеке, – пишет Соловьев, – не зависят сами по себе от формы общежития“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 7. – С. 235). Человек по назначению, в принципе, заявляет Соловьев, представляет собой лишь ”внутреннюю форму для Добра как безусловного содержания“. В силу этого своего безусловного характера оно изначально и абсолютно определяет смысл человеческой жизни: ”Нравственный смысл жизни первоначально и окончательно определяется самим Добром, доступным нам внутренне через нашу совесть и разум“ (там же. – С. 18 – 19).

Добро обусловливает существование нравственности, благодаря ему она становится реальностью, в нем она берет свое начало и находит воплощение. ”Вдохновение Добра“, действие Добра ”на нас и в нас“ – вот коренное условие нравственности. Нравственность, писал Соловьев, ”становится несомненною жизнью в самом Добре“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 10. – С. 187).

Абсолютность добра, его безусловная природа получает свое выражение в присущих ему атрибутах. Добру свойственны три основных признака, делающих его ”действительным“, ”сверхчеловеческим“ Добром и отличающих его от форм его проявления, от всякого условного, мнимого добра. Такими признаками являются: ”автономность“, ”всеединство“ и ”действительность“. Соловьев следующим образом характеризовал эти ”внутренние“, ”собственные“ признаки безусловного добра: ”Общие внутренние признаки Добра как такового: его чистота, или самозаконность (автономия), поскольку оно ничем (внешним) не обусловлено; его полнота, или всеединство, поскольку оно все собой обусловливает; его сила, или действительность, поскольку оно через все осуществляется“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 7. – С. 6).

В работах ”Философские начала цельного знания“ и ”Критика отвлеченных начал“, анализируя понятие блага (добра), Соловьев различает две общие его формы – субъективную и объективную. Субъективным благом он называет все то, что ”в данную минуту удовлетворяет данного субъекта“ (там же. – СПб., 1912. – Т. 2. – С. 15). Но это благо он выносит за скобки нравственности и этики. Благо как нравственное явление может определяться в этике лишь с точки зрения его общественного содержания и значения. Действовать нравственно, говорит Соловьев, значит, иметь в виду общественное благо. Предмет человеческой воли как таковой, воли в ее подлинном выражении составляет общественное или ”объективное благо“. При этом Соловьев различает три основных вида объективного блага: материальное, формальное (справедливость) и абсолютное (благо вечной жизни, или всеединство). Из стремления человека к объективному благу проистекают, по Соловьеву, все формы общественных союзов. Так, из стремления к материальному благу возникает экономическое общество, из стремления к формальным благам возникает государство, из влечения к абсолютному существованию, к вечной жизни – духовное общество, т. е. Церковь. Таким образом, стремление к благу выступает у Соловьева неким всеобщим формообразующим началом общественной жизни. Экономический строй общества, государство, политика, право, церковь – все это оказывается средством общечеловеческого стремления к благу.

Но указанные три вида объективного блага не равноценны. Высшим из них является благо вечной жизни. ”Только это последнее, – пишет Соловьев, – есть для него (человека) истинное верховное благо, summam bonum, по отношению к которому материальные блага, доставляемые трудом экономическим, и формальные блага, доставляемые деятельностью политической, служат только средствами“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 1. – С. 258). Материальные блага имеют лишь необходимый характер, так как без них невозможно существование человека, но они не обладают ценностью как таковой, ”не суть сами по себе благо“ для существенной воли человека. Понятие материального блага и сами отношения между людьми, с которыми связано приобретение материальных благ, находятся вне нравственности. Нравственное значение имеет благо-справедливость, но справедливость как форма отношений между людьми не дает полного блага человеку.

Нужна иная жизненная организация, которая исходила бы из потребностей человека в абсолютной жизни и обеспечила бы ”благо человека в его целости и абсолютности“. Такой организацией Соловьев объявляет Церковь.

Общество, управляемое Церковью, ведет к достижению всеединства как высшего абсолютного блага. В нравственной области, говорит Соловьев, ”всеединство есть абсолютное благо“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 2. – С. 354).

Являясь избранной, ”богоносной“ категорией, добро (благо) аккумулирует у Соловьева все другие категории, которые в силу этого находятся с ним в органической связи.

Благо (добро) находится у Соловьева во внутреннем единстве с целью. Это единство доводится им до взаимозамещаемости, так что становится возможным их определение одного через другое. Благо составляет предмет цели и ее содержание, а потому цель есть благо. ”Основной вопрос всякого нравственного учения, – говорит Соловьев, – состоит в определении нормальной цели нашей практической деятельности... Такая цель называется в объективном смысле благом по преимуществу, или высшим благом...“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 2. – С. 15). Но если благо имеет значение цели, то, с другой стороны, сама цель, по Соловьеву, выступает в значении блага: ”Нравственная цель воли и деятельности“, отмечает он, имеет значение ”высшего блага“, к которому мы можем стремиться“.

Но в подходе к благу и цели различается онтологический и логический план. Благо (добро) является предпосылкой цели. Однако, предшествуя цели онтологически, оно логически должно следовать за ней. По Соловьеву, теоретический анализ проблем морали должен начинаться с категории цели. Вопрос о цели он считал ”первым вопросом“.

Исследование этого вопроса приводит к понятию Добра, к задаче его ”оправдания“ и выяснения условий его осуществления. Следуя духу христианского учения, Соловьев решительно отвергает идею материального благосостояния как цели человеческой деятельности. Экономическое благосостояние, по его словам, ”никак не может быть“ целью общества и человеческой деятельности, так как само по себе его достижение ведет к отказу от нравственности.

В то же время, разрабатывая категорию цели, Соловьев выступал против кантовского учения о том, что нравственное достоинство действия определяется исключительно его формой и не зависит от предмета и цели. Он исходит из тезиса ”нет действия и воли без предмета и цели“ и, развивая его, подчеркивает, что для нравственной деятельности цель не может быть безразличной. Форма нравственности, по его выражению, определяется и по отношению к целям, ибо ”какова цель, такова и деятельность, на нее направленная“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПБ., 1912. – Т. 2. – С. 138). Отсюда нравственная деятельность непременно предполагает и требует нравственную цель. В связи с этим Соловьев ставит вопрос о критерии моральности самой цели, о ее нравственной сущности. Отвечая на него, он указывает, что подлинно нравственной целью является такая цель, которая имеет всеобщее значение, предполагает общее благо. Высшая цель общества, пишет Соловьев, должна быть ”общею, т. е. такою, которая по существу своему внутренне соединяет всех и каждого, по отношению к которой все и каждый действительно солидарны...“ (там же. – С. 137-138).

Ставя вопрос о соотношении цели и средств, Соловьев требует их соответствия, единства, хотя и отмечает, что понятие ”нравственного“ относится, прежде всего, к цели, а затем уже к средствам и способу действия.

Соловьев был горячим последователем кантовского принципа ”человек – цель, а не средство“. Человек, отмечал он, не должен быть ни средством чужой деятельности, ни ее границей. Он должен быть ее целью в собственном смысле слова, ее ”вечной идеей“. ”Никакой человек ни при каких условиях и ни по какой причине, – пишет Соловьев, – не может рассматриваться как средство для каких бы то ни было посторонних целей – он не может быть средством или орудием ни для блага другого лица, ни для блага целого класса, ни наконец для так называемого общего блага, т. е. блага большинства, других людей“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 8. – С. 296).

В самом деле, осуществление указанного принципа возможно, по Соловьеву, лишь на религиозной почве, в абсолютном, божественном порядке. Каждый человек может быть безусловной целью для каждого другого человека лишь в том случае, если он носит в себе и выражает собою ”всеединое“; в этом случае отношения между людьми будут определяться не интересами и формальными их правами, а внутренней безусловной любовью, которая будет не случайным состоянием субъекта, а необходимым законом его бытия. Она-то, эта любовь, и является гарантией против использования человека в качестве средства.

Понятие цели внутренне связано у Соловьева с понятием свободы, которая также является базовой категорией его этики. Соловьев отмечает, что ”понятие цели... сводится к понятию автономии, или самозаконности, т. е. к понятию свободы“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 2. – С. 72) . Каким же образом они связаны? Свобода есть возможность добровольного выбора цели. Ее сущность состоит в добровольном усвоении человеком божественной идеи как высшей своей цели. Но по отношению к цели свобода имеет подчиненное значение. Она, говорит Соловьев, не определяет цель, а только выражает ”способ действия“, играет роль средства для ее осуществления. Нравственная свобода, подчеркивается в ”Оправдании добра“, составляет ”окончательное условие“ для осуществления царства целей.

В решении вопроса о связи цели и свободы Соловьев впадал в неизбежное для богословской точки зрения противоречие. Свобода есть возможности выбора цели, а эту последнюю составляет добро. Свобода поэтому есть право выбора и условие добра. ”Внутренняя свобода, – указывает Соловьев, – т. е. добровольное и сознательное предпочтение добра злу во всем есть главное, принципиальное условие… полного добра“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений, Т. VII. – СПб., 1912. – С. 187). Но под влиянием Августина Соловьев отрицает свободу его выбора. Человек, признает он, фатально определен к добру Божьей благодатью.

Вопрос о свободе, согласно Соловьеву, может получить свое действительное решение лишь в том случае, если исходить из понимания человека как связующего звена между природным и божественным миром. В Боге – основа свободы, ее источник, ибо Бог по своей сути свободен от всего внешнего, от всякой детерминации. В нем свобода и необходимость соотносительны. Процесс развития свободы и заключается в постепенном совершенствовании человека и восхождении его, по мере усвоения христианской идеи, к Богу. В этом состоит смысл самой человеческой истории.

Рассматривая проблему свободы в этическом плане, Соловьев отвергает произвол в поведении индивида. Он выступает за детерминированность индивидуальной свободы человеческими отношениями. Свобода личности не есть для него свобода от обязанностей перед другими людьми, а предполагает эти обязанности. Человеческая личность обладает самоценностью и потому свобода каждого человека должна иметь своим пределом свободу другого человека. Иначе говоря, свобода включает в себя элемент самоограничения, самоотречения. Не признавая свободы другого человека, личность тем самым теряет право на свою собственную свободу. Моя свобода, говорит Соловьев, есть ”нечто должное или обязательное для другого, обязательное потому, что свобода одинаково присуща всякому лицу как основание своей собственной свободы“. Но подлинно нравственная деятельность состоит не в формальном признании и соблюдении свободы другого человека, а в превращении ее в свою цель, так сказать в ”свое другое“. Человек должен относиться к другим ”не как к границе своей свободы, а как к ее содержанию и объекту“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 2. – С. 153). Однако этот принцип может осуществиться, по Соловьеву, только в ”божественном порядке“.

Категория свободы связана другими своими сторонами с понятием зла и понятием долга. Зло, по Соловьеву, следовавшему в данном вопросе за Шеллингом, есть свойство свободы, его следствие. Оно творится в силу обладания свободой. Зло для Соловьева есть результат отпадения души от Бога на почве обладания свободой. Отсюда решение проблемы зла, так же как и проблемы свободы, выходит, с его точки зрения, за рамки не только этики, но и феноменального мира вообще.

В предисловии к работе ”Три разговора“, специально посвященной теме зла, Соловьев писал: ”Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собой исчезающее с ростом добра, или оно действительная сила, посредством соблазнов владеющая миром, так что для успешной борьбы с ней нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия? Этот жизненный вопрос может отчетливо исследоваться и решаться лишь в целой метафизической системе“. И, как признавал далее Соловьев, его обращение к этой проблеме имело целью ”выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 10. – С. 85).

Причиной зла, по Соловьеву, является эгоизм. Он возникает из обособленности, из стремления к исключительному самоутверждению. Его начало лежит в доприродном мире. Человек – не причина зла, он – лишь его следствие. Но зло глубочайшим образом укоренилось в жизни людей и стало преобладающей силой. С ним, поэтому, нужно вести решительную борьбу.

Признавая необходимость активной борьбы со злом, Соловьев выступает с резкой критикой толстовского учения о непротивлении злу насилием. Непротивлением, считает он, добро утвердить нельзя. Доброта доброго человека не может сделать злого добрым и устранить зло. Зло нужно пресекать всеми возможными способами и средствами. Допустима ”военная и мирная борьба“ со злом. В каждом отдельном случае тот способ предпочтительнее, говорит Соловьев, который успешнее служит добру.

С точки зрения Соловьева, зло выражается в ”перевесе низших качеств над высшими“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 10. – С. 190). Анализируя различные формы этого ”перевеса“, он разрабатывает своеобразную типологию зла.

Согласно Соловьеву, существуют три основных вида зла: индивидуальное, общественное и физическое. Первое из них состоит в том, что у большинства людей ”скотские и зверские страсти“ осиливают лучшие стремления души. ”Зло общественное“ выражается в сопротивлении ”людской толпы“ спасительным усилиям ”лучших людей“. Носителем общественного зла является, таким образом, ”людская толпа“. Наконец, ”зло физическое“ состоит в перевесе ”материальных элементов“ в человеке над ”живой силой“, что приводит к смерти. Это – ”крайнее зло“, торжествующее в самом глубоком слое бытия, над самыми основами человеческой жизни. Отсюда победа над злом – это, прежде всего, победа над смертью, достижение бессмертия. Победа над индивидуальным и общественным злом может иметь смысл и значение лишь при условии достижения бессмертия. И здесь у человека, убеждает Соловьев, лишь одна опора – религия, надежда на воскресение. ”действительная победа над злом, – пишет он, – в действительном воскресении“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 10. – С. 183).

Таковы основные моменты мистико-теологической концепции зла Соловьева. Обращает на себя внимание, что именно в своем учении о зле Соловьев пришел к апокалиптическим выводам, к проповеди идеи воцарения антихриста и близкого ”конца света“. Исторический процесс, объявил он, ”приближается к своей развязке“ (Соловьев В. С. Собрание сочинений. – СПб., 1912. – Т. 10. – С. 190).

Несколько слов следует сказать о категории долга. Эта категория не играет у Соловьева активной роли. Он рассматривает ее лишь в контексте категорий добра, цели и свободы. Весьма часто Соловьев употребляет понятие ”должное“, которое выступает как синоним добра или нравственно доброго действия. Долгом является, в его понимании, такая деятельность, которая имеет своей целью осуществление богочеловеческого общества как блага. Подобно свободе, он определяет ”способ нравственного действия“. Но связь этих категорий лежит в другой плоскости. По отношению к свободе долг выступает, как обязанность каждого индивидуума признавать свободу других индивидуумов в качестве границы своей свободы, и эта их связь осуществляется через юридическую категорию права. Но в этической системе Соловьева долг утрачивает свои активные функции, он как бы упраздняется категорией безусловной любви, выступающей всеобщим началом нравственной деятельности.

БИБЛИОГРАФИЯ

ИСТОЧНИКИ

1. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 1, 1673 – 1677, I изд. – СПб.

2. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 2, 1878 – 1880, I изд. – СПб.

3. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. З, 1877 – 1884, I изд. – СПб.

4. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 6,1886 – 1896, I изд. – СПб.

5. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 7, 1894 – 1897, I изд. –СПб.

6. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 8, 1897 – 1900, I изд. – СПб.

7. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 9 (дополнительн.). – СПб, 1907.

8. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 1, 1873 – 1877,

9. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 2, 1873 – 1877, 2 изд. – СПб.

10. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. З, 1877 – 1884, 2 изд. – СПб.

11. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 4, 1883 – 1887, 2 изд. – СПб.

12. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 5, 1883 – 1892, 2 изд. – СПб.

13. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 7, 1892 – 1897, 2 изд. – СПб.

14. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 8, 1894 – 1897, 2 изд. – СПб.

15. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 9, 1897 – 1900, 2 изд. – СПб.

16. Соловьев В. С. Собрание сочинений. – Т. 10, 1897 – 1900, 2 изд. –СПб.

17. Соловьев В. С. Сочинения. – Т. 1. – М., 1988.

18. Соловьев В. С. Сочинения. – Т. 2. – М., 1988.

19. Соловьев В. С. Сочинения. – Т. 1. – М., 1989.

20. Соловьев В. С. Сочинения. – Т. 2. – М., 1989.

21. Соловьев В. С. Письма. – Т. 1. – СПб, 1908.

22. Соловьев В. С. Письма. – Т. 2. – СПб, 1909.

23. Соловьев В. С. Письма. – Т. З. – СПб, 1911.

24. Соловьев В. С. Письма. – Пг., 1923.

25. Соловьев В. С. Оправдание добра. / Соч. – Т. 1. – М., 1988.

26. Соловьев В. С. Приложение. Формальный принцип нравственности

(Канта) – изложение и оценка с критическими замечаниями об эмпирической этике /

Соч. – Т. 1. – М., 1988.

27. Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал / Соч. – Т. 1. – М., 1988.

28. Соловьев В. С. Первое начало теоретической философии /

Соч. – Т. 1. – М., 1988.

29. Соловьев В. С. Кризис западной философии / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

30. Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

31. Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания /

Соч. – Т. 2. – М., 1988.

32. Соловьев В. С. Общий смысл искусства / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

33. Соловьев В. С. Смысл любви / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

34. Соловьев В. С. Публичная лекция, читанная профессором Соловьевым

в Кредитном обществе / Соч. – Т. 1. – М., 1989.

35. Соловьев В. С. О духовной власти в России / Соч. – Т. 1. – М., 1969.

36. Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика /

Соч. – Т. 1. – М., 1989.

37. Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос /

Соч. – Т. 1. – М., 1989.

38. Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. 1. Предисловие

ко второму изданию. I. Нравственность и политика. Исторические обязанности России /

Соч. – Т. 1. – М., 1989.

39. Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. II, IX. Идолы

и идеалы / Соч. – Т. 1. – М., 1989.

40. Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве / Соч. – Т. 2. – 1989.

41. Соловьев В. С. Русская идея / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

42. Соловьев В. С. Ответ на публичные чтения о. иеромонаха

Антония / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

43. Соловьев В. С. О подделках / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

44. Соловьев В. С. Из философии истории / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

45. Соловьев В. С. Народная беда и общественная помощь /

Соч. – Т. 2. – М., 1989.

46. Соловьев В. С. Отрицательный идеал нравственности /

Соч. – Т. 2. – М., 1989.

47. Соловьев В. С. Социальный вопрос в Европе / Соч. – Т. 2. – 1989.

48. Соловьев В. С. Личная нравственность и общее дело /

Соч. – Т. 2. – М., 1989,

49. Соловьев В. С. Из вопросов культуры / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

50. Соловьев В. С. Византия и Россия / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

51. Соловьев В. С. Общий смысл искусства / Собр. соч., I изд. – Т. 6.

52. Соловьев В. С. Китай и Европа / Собр. соч., I изд. – Т. 6.

5З. Соловьев В. С. О подделках / Собр. соч., I изд. – Т. 6.

54. Соловьев В. С. Из философии истории / Собр. соч., I изд. – Т. 6.

55. Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания /

Собр. соч., I изд. – Т. 6.

56. Соловьев В. С. Сергей Михайлович Соловьев / Собр. соч., I изд. – Т. 6.

57. Соловьев В. С. Право и нравственность / Собр. соч., I изд. – Т. 7.

58. Соловьев В. С. Приложение. Эмпирическая необходимость

и трансцендентальная свобода (по Шопенгауэру и Канту) к вопросу о безусловной виновности /

Собр. соч., I изд. – Т. 7.

59. Соловьев В. С. Мнимая критика (ответ Б. Н. Чичерину) /

Собр. соч., I изд. – Т. 7.

60. Соловьев В. С. О расколе в русском народе и обществе /

Собр. соч.,I изд. – Т. З.

61. Соловьев В. С. Приложение. Содержание речи, произнесенной на высших женских курсах / Собр. соч., I изд. – Т. З.

62. Соловьев В. С. Понятие о Боге (в защиту философии Спинозы) /

Собр. соч., I изд. – Т. 8.

63. Соловьев В. С. История и будущность теократии / Собр. соч.,

2 изд. – Т. 4.

64. Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. VI.

Россия и Европа /Собр.соч., 2 изд. – Т. 5.

65. Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. II, IX. Идолы и идеалы / Собр. соч., 2 изд., – Т. 5.

66. Соловьев В. С. Первый шаг к положительной эстетике /

Соч. – Т. 2. – М., 1988.

67. Соловьев В. С. Русский национальный идеал / Соч. – Т. 2. – М., 1989.

68. Соловьев В. С. Краткая повесть об антихристе / Соч. – Т. 2 . – М., 1988.

69. Соловьев В. С. Философские начала цельного знания /

Соч. – Т. 2 – М., 1988.

70. Соловьев В. С. Три силы / Соч. – Т. 1. – М., 1989.

71. Соловьев В. С. Россия и вселенская Церковь. – М., 1911.

72. Соловьев В. С. Владимир святой и христианское государство /

Соч. – Т. 2. – М., 1989.

73. Соловьев В. С. Ответ на корреспонденцию из Кракова /

Соч. – Т. 2. – М., 1989.

74. Соловьев В. С. Красота в природе / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

75. Соловьев В. С. Три разговора / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

76. Соловьев В. С. Достоверность разума / Соч. – Т. 1. – М., 1988.

77. Соловьев В. С. Форма разумности и разум истины /

Соч. – Т. 1. – М., 1988.

78. Соловьев В. С. Мифологический процесс в древнем язычестве /

Собр. соч., I изд. – Т. 1.

79. Соловьев В. С. Жизненная драма Платона / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

80. Соловьев В. С. Идея сверхчеловека / Соч. – Т. 2. – М., 1988.

81. Соловьев В. С. Православная ли Восточная Церковь //

katolicki list. – 1886. – № 38.

82. Соловьев В. С. Духовные основы жизни. – Брюссель:

Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

83. Соловьев В. С. Форма разумности и разум истины //

Вопросы философии и психологии. – 1899. – Кн. 50.

84. Соловьев В. С. Исторические дела философии //

Русская мысль. – 1881. – № 2.

85.тСоловьев В. С. Лекции по истории философии //

Вопросы философии. – 1989. – № 6.

86. Соловьев В. С. Неподвижное лишь солнце любви.... – М., 1990.

87. Соловьев В. С. Литературная критика. – М., 1990.

88. Соловьев В. С. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. –

М., 1990.

89. Соловьев В. С. Биографический очерк //

Философская энциклопедия. – Т. 5. – М., 1970.

90. Соловьев В. С. Вступление. О природе, о смерти, о грехе, о законе

и благодати // Духовные основы жизни. – Брюсcель:

Изд. ”Жизнь с Богом“–1982.

91. Соловьев В. С. Письма к А. А. Кирееву, № 3 / Письма

В. С. Соловьева. – Т. 2. – 1909.

92. Соловьев В. С. Письма к Е. К. Селевиной, № 2 / Письма

В. С. Соловьева. – Т. 3. – 1911.

93. Соловьев В. С. О жертве и милостыне // Духовные основы

жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

94. Соловьев В. С. Значение государства / Письма

В. С. Соловьева. –Т. 3. – 1911.

95. Соловьев В. С. Письма к В. Т. Федорову, № 2 / Письма

В. С. Соловьева. – Т. 3. – 1911.

96. Соловьев В. С. Образ Христа, как проверка совести // Духовные

основы жизни. – Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

97. Соловьев В. С. Избранное. – М., 1990.

98. Соловьев В. С. Три разговора. – М., 1991.

99. Соловьев В. С. О Церкви // Духовные основы жизни. – Брюссель:

Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

100. Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика. – М., 1991.

101. Соловьев В. С. Владимир святой и христианское государство…

Предисловие Е. Трубецкого. Б. м., Б. г.

102. Соловьев В. С. О посте // Духовные основы жизни. –

Брюссель: Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

103. Соловьев В. С. Национальный вопрос в России, вып. І. Предисловие ко

второму изданию / Соч. – Т. 1. – М., 1989.

104. Соловьев В. С. Милый друг, иль ты не видишь /

Стихотворения и шуточные пьесы. – 1974.

105. Соловьев В. С. Предисловие // Духовные основы жизни. – Брюссель:

Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

106. Соловьев В. С. Несколько слов по поводу ”жестокости“. –

В. А. Кувакин. Философия В. С. Соловьева. – 1988.

107. Соловьев В. С. Три свидания. – Б. м., Б. г.

108. Соловьев В. С. Письма к Ф. Г. Гецу, № 36 / Письма

В. С. Соловьева. – Т. 2. – 1909.

109. Соловьев В. С. О молитве / Духовные основы жизни. – Брюссель:

Изд. ”Жизнь с Богом “. – 1982.

110. Соловьев В. С. Письма в редакцию ”Нового времени“, № 5 /

Письма В. С. Соловьева. – Т. З. – 1911.

111. Соловьев В. С. ”Родился я под знаком Водолея“ / Письма

В. С. Соловьева. – Т. 1. – 1908.

112. Соловьев В. С. О христианстве // Духовные основы жизни. –Брюссель:

Изд. ”Жизнь с Богом“. – 1982.

113. Соловьев В. С. Шуточные пьесы Владимира Соловьева. – М., 1922.

114. Соловьев В. С. Письма к Селевиной, № 2, Письма

В. C.Соловьева. – Т. З. – 1911.

115. Соловьев В. С. Критика отвлеченных начал /

Собр. соч. – Т. 2. – СПб, 2 изд.

116. Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве /

Собр. соч. – Т. 3. – СПб., 2 изд.

117. Соловьев В. С. Философские начала цельного знания /

Собр. соч. – Т. 9. – СПб., 2 изд.

118. Соловьев В. С. Жизненная драма Платона /

Собр. соч. – Т. 9. – СПб., 2 изд.

119. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. – М., 1851 – 1879.

120. Соловьев С. М. Жизнь и творческая эволюция

Владимира Соловьева. – Брюссель, 1977.

ЛИТЕРАТУРА

121. Августин. Творения блаженного Августина, епископа Иппонийского, ч. II. – Киев, 1908.

122. Исаак Сирин. Слова подвижнические. – М., 1858.

123. Асмус В. Ф. В. С. Соловьев: опыт философской биографии // Вопросы философии. – 1988. – № 6.

124. Асмус В. Ф. Предисловие. Владимир Сергеевич Соловьев / Соловьев В. С. Соч. – Т. 1. – М., 1969.

125. Амбрамович Д. И. Письма русских писателей к А. С. Суворину. –

Л., 1927.

126. Аввакумов Ю. Творение Бога и творение человека. –

ЖМП, 1988, № 2.

127. Безобразова М.С. Воспоминания о брате Владимире

Соловьеве. // Минувшие годы. –1908. – Май-июнь.

128. Антологии мировой философии. – Т. 4. – М., 1972.

129. Академия наук СССР. Персональный состав. – М., 1974.

Книга I, 1724 – 1917.

130. Белый А. Арабески. – М., 1911.

131. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989.

132. Бердяев Н. А. Сборник первый о Владимире Соловьеве. – М., 1911.

133. Блок А. А. Собрание сочинений. – Т. 4. – М., 1982.

134. Блок А. А. Об искусстве. – М., 1980.

135. Блок Александр. Владимир Соловьев и наши дни /

Собр. соч. – Т. 4. – Л., 1982.

136. Блок Александр. Рыцарь-монах / Собр. Соч. – Т. 4. – Л.,1982.

137. Блок Александр. Собрание сочинений в шести томах. – Т. 4. – Л., 1982.

138. Брюсов В. Ремесло поэта. – М., 1981.

139. Брюсов В. Н. Собрание сочинений. – Т. 6. – М., 1975.

140. Брюсов Валерий. Владимир Соловьев. Смысл его поэзии /

Собр. соч. – Т .6. – М., 1975.

141. Брюсов В. Н. Владимир Соловьев. Смысл его поэзии / Сочинения. –

Том 2. – М., 1987.

142. Булгаков С. Без плана // Вопросы жизни. – 1905. – № 3.

143. Булгаков С. Что дает современному сознанию

философия В. С. Соловьева? //

Вопросы философии и психологии. – Март-апрель. – Кн. 76 (П). – год XIV (1903).

144. Введенский Александр. О мистицизме и критицизме в теории

познания В. С. Соловьева // Вопросы философии и психологии. – 1901. – Кн. I (56). – Отд. 1.

145. Безобразова М. С. Воспоминания о брате Владимире

Соловьеве. / В. Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви... – М., 1990.

146. Бэн А. Психология. Перевод с английского В. Н. Ивановского. – М. – Т. 2. – 1906.

147. Введенский А. Н. На современные темы. – М., 1900.

148. Введенский А. Н. Призыв к самоуглублению. Памяти Владимира Сергеевича Соловьева. – М., 1900.

149. Ванчуров Василий. Адвокат добра. / Соловьев В. С.

Три разговора. – М., 1991.

150. Вера и разум. – 1902. – № 10.

151. Величко В. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и творение.

Изд. 2. – СПб., 1904.

152. Воронов Ливерий профессор-протоиерей. Истина Воскресения

в Православии // ЖМП. – 1974. – № 6.

153. Гец Ф. Б. Об отношении В. С. Соловьева к еврейскому вопросу. – М., 1902.

154. Гец Ф. Б. Об отношении В. С. Соловьева к еврейскому вопросу // Вопросы философии и психологии. – 1901. – Кн. 1 (56). – Отд. 1.

155. Городенский Н. Нравственная философия В. С. Соловьева (”Оправдание добра“, 2-е изд., 1989) // Богословский вестник. –1899. – № 2.

156. Громов Павел. А. Блок, его предшественники и современники. – М.,

Л., 1966.

157. Грот Н. Я. Обзор книг. (Рецензия на книгу В. С. Соловьева ”Оправдание добра“. Нравственная философия. – СПб., 1897) // Вопросы философии и психологии. –

Кн. 36 (1). – Отд. 2. – 1897.

158. Гольцева Р., Роднянская И. Реальное дело художника / Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика. – М., 1991.

159. Голубев А. Н. Понятие личности в этике Владимира Соловьева // Вопросы философии. – 1978. – № 3.

160. Гильтебрандт Петр.Справочник и объяснительный словарь к Псалтири. – СПб., 1898.

161. Гулыга А. В. Искатель истины / Соловьев В. С. Избранное. –

М., 1990.

162. Добротолюбие. Т. 2., св. Иоанн Касиан.

163. Гулыга А. В. Философия любви / Соловьев В. С. // Соч. – Т. 1. – М., 1988.

164. Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой. – М., 1970.

165. Джордж Л. Клайн. Спор о религиозной философии: Л. Шестов против В. Соловьева. Русская религиозно-философская мысль ХХ века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого – Питсбург, 1975.

166. Дьяченко Г. свящ. Полный церковнославянский словарь. – М., 1900.

167. Доля В. Е. Критика теологического понимания свободы. –

Львов, 1973.

168. Достоевская А. Г. Воспоминания. – М., 1987.

169. Ельцова К. Сны нездешние (к 25-летию кончиныВ. С. Соловьева) / В сб. ”Современные записки“. – 1926. – Кн. 28.

170. Зеньковский В. В. История русской философии. – Т. 1., ч. 1. – Л., 1991.

171. Зеньковский В. В. История русской философии. – Т. 1, ч. 2. – Л., 1991.

172. Зеньковский В. В. История русской философии. – Т. 2, ч. 2. – Л., 1991.

173. Зеньковский В. В. История русской философии. – Т. 2, ч.2. – Л., 1991.

174. Историко-философский ежегодник – 87. Свобода и зло в

философии Шелинга. – М., 1987.

175. Историко-сравнительный анализ произведений

художественной литературы. – Л., 1974.

176. Из истории Русской философии ХІХ начала ХХ века. – М., 1969.

177. История философии в СССР. – Т. 3. – М., 1968.

178. Каэлась Александр. Владимир Соловьев как философ и моралист. – Калуга, 1908.

179. Ключевский В. В. С. Соловьев как преподаватель / Московский университет в воспоминаниях современников (1755 – 1917). – М., 1989.

180. Кузьмин-Караваев В. Д. Из воспоминаний о Владимире Сергеевиче Соловьеве / В. С. Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви… .– М., 1990.

181. Колосов Н. свящ. Об исповедании В. С. Соловьева / Письма В. С. Соловьева. – Т. 3, 1911.

182. Катрейн. Единство нравственного сознания человечества. Б. м., Б. г.

183. Коган А. А. К критике философии В. С. Соловьева // Вопросы философии. – 1959. – № 3.

184. Кони А. Ф. Очерки и воспоминания. – СПб., 1906.

185. Кони А. Ф. Собрание сочинений. – Т. 7. – М., 1969.

186. Кони А. Ф. Вестник Европы / Собр. соч. – Т. 7. – М., 1969.

187. Кони А. Ф. Владимир Сергеевич Соловьев / Собр. соч. – Т. 7. – М., 1969.

188. Ковалевский М. М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века / Московский университет в воспоминаниях современников. – М., 1989.

189. Котрелев Н. Послесловие / Соловьев В. С. тихотворения, эстетика, литературная критика. – М., 1990.

190. Красников Н. П. Социально-эстетические воззрения русского православия в ХХ веке. – Киев, 1988.

191. Кузнецов Н. По поводу толков о принятии В. С. Соловьевым католицизма. – СПб., 1910.

192. Кувакин В. А. Философия В. С. Соловьева. – М., 1988.

193. Линицкий П. Значение философии для богословия. Б.м., Б.г.

194. Лопатин Л. М. Памяти В. С. Соловьева // Вопросы философии

и психологии. – 1910. – № 5. – Кн. 105.

195. Лопатин Л. М. Философские характеристики и речи. – М., 1911.

196. Лопатин Л. М. Философское миросозерцание В. С. Соловьева // Вопросы философии и психологии. – 1901. – Кн. І (56). – Отд. 1.

197. Лосев А. Ф. О Соловьеве / Изд. ”Мысль“. – 1983.

198. Лосев А. Ф. Примечания. Творческий путь Владимира Соловьева / Соловьев В. С. Соч. – Т. 1. – М., 1988.

199. Лосев А. Ф. Дерзание духа. – М., 1988.

200. Лосев А. Ф. Владимир Соловьев и его время. – М., 1990.

201. Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. – М., 1991.

202. Лосский Н. О. Избранное. – М., 1991.

203. Лосский Н. О. История русской философии. – М., 1991.

204. Лукьянов С. М. О В. С. Соловьеве в его молодые годы. – Т. 1. –

П г., 1916.

205. Лукьянов С. М. О В. С. Соловьеве в его молодые годы. – Кн. ІІ. –

Пг., 1918.

206. Лукьянов С. М. О В. С. Соловьеве в его молодые годы. – Вып. ІIІ. – Пг., 1921.

207. Лукьянов С. М. О В. С. Соловьеве в его молодые годы. – Книга 4-ОР ГБЛ, ф. 700, к.І, ед. хр. 6.

208. Минц З. Г. Предисловие: Владимир Соловьев – поэт / Соловьев В. С. Стихотворения и шуточные пьесы. – Л., 1974.

209. Минц З. Г. Лирика Александра Блока. – Т., 1975.

210. Мочульский К. Владимир Соловьев. – Париж, 1951.

211. Московский университет в воспоминании современников (1755 – 1917). – М., 1989.

212. Макаров М. Г. Обоснование нравственного идеала в философии ранних славянофилов и у В. С. Соловьева // Философские науки. – 1992. – № 2.

213. Н. И. Н. Воззрение В. С. Соловьева на католичество // Вера и разум. – 1914. – № 7, № 12.

214. Никольский А. Русский Ориген ХІХ века В. С. Соловьева // Вера и разум. – 1902. – № 10, № 18, № 22, № 23, № 24, № 28.

215 Новгородцев П. Идея права в философии и психологии В. С. Соловьева // Вопросы философии и психологии. – 1901. – Кн. 56. – Отд. 1.

216. Носов А. Мне предсказали много странствий / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви… – М., 1990.

217. Овсянников-Куликовский Д. Н. Что такое мистика? // Вестник Европы. – 1916. – № 10.

218. Очерки истории русской этической мысли. – М., 1976.

219. Павел Мар. Григорий, митр. В. С. Соловьев и новое мышление – некоторые соображения // ЖМП. – 1987. – № 10.

220. Петерсон Н Полемика. Заметка по поводу статьи на кн. Е. Трубецкого ”Жизненная задача Соловьева и всемирный кризис жизнепонимания“ // Вопросы философии и психологии. – Кн. 3 (118). –

Отд. 2. – 1913.

221. Петровский Памяти Владимира Сергеевича Соловьева // Вопросы философии и психологии. – 1901. – І (56). – Отд. І.

222. Пыпина-Ляцкая В. А. Владимир Сергеевич Соловьев / Владимир Соловьев. Неподвижное лишь солнце любви… – М., 1939. – Т. 37 – 38.

223. Пруцков Н. И. Достоевский и Владимир Соловьев (”Великий инквизитор“ и ”Антихрист“). – Историко-сравнительный анализ произведений художественной литературы. – Л., 1974.

224. Радлов Э. Л. Влад. Соловьев. Жизнь и учение. – СПб., 1913.

225. Радлов Э. Л. Соловьев В. С. / Энциклопедический словарь. – Т. 60. – СПб., 1900.

226. Радлов Э. Л. Очерк истории русской философии // Наука и школа. – 1921.

227. Радлов Э. Л. Учение В. С. Соловьева о свободе воли. – СПб., 1911.

228. Радлов Э. Л. В. С. Соловьев. Биографический очерк / Собр.соч., Владимира Соловьева. – Т. ІХ (дополнительный). – СПб., 1907.

229. Рачинский Г. Взгляд Соловьева на красоту // Вопросы философии и психологии. – 1901. – Кн. І (56). – Отд. І.

230. Рашковский Е. Б. В. С. Соловьев о судьбах и смысле философии. // Вопросы философии. – 1988. – № 8.

231. Родина Т. М. Блок и русский театр начала ХХ века. – М., 1972.

232. Рожденственский В. Г., профессор-протоиерей. О значении философско-литературной деятельности В. С. Соловьева для христианского богословия. – СПб., 1901.

233. Розанов В. В. Около церковных стен. – Т. 2. – СПб., 1906.

234. Семенкин Н. С. Философия Богоискательства. – М., 1986.

235. Сабодан Владимир, митр.Вопросы экклесиологии в русском богословии // ЖМП. – 1987. – № 9.

236. Смирнов В. П. Россию можно поздравить с гениальным человеком. Послесловие к публикации // Вопросы философии. – 1989. – № 6.

237. Сперанский И. О религиозно-философских воззрениях Соловьева // Вера и разум. – 1901. – № 3.

238. Спиров В. В. Философия истории В. С. Соловьева в ее развитии и преемственности / Из истории Русской философии ХІХ века – нач. ХХ века. – М., 1969.

239. Страхов Н. Н. Еще о диспуте В. С. Соловьева // Московские ведомости. – 1874. – № 309.

240. Суханов В. Мысли В. С. Соловьева о воскресении // Вера и разум. – 1912. – № 9.

241. Сабодан Владимир, архиепископ. Экклесиология в русском богословии в связи с экуменическим движением // Богословские труды. – 1980. – № 21.

242. Срезневский И. И. Материалы для словаря древне-русского языка по письменным памятникам. – СПб., 1880. – Т. 1.

243. О Соловьеве / В сб. издательства ”Путь“. – М., 1911.

244. Сборник памяти А. П. Философовой, Т. 2, Бестужевские курсы. –

Пч., 1915.

245. Толстой Лев. Не могу молчать. – М., 1985.

246. Трубецкой Е. Н. Миросозерцание В. С. Соловьева. – Т. 1. – М., 1913.

247. Трубецкой Е. Н. Несколько слов о Соловьеве и Федорове (ответ Н. П. Петерсону) // Вопросы философии и психологи. – Кн. 3 (118). – Отд. 1. – М., 1912.

248. Трубецкой Е. Н. Жизненная задача Соловьева и всемирный кризис жизнепонимания // Вопросы философии и психологи. – Кн. 4 (24). – Отд. 1, 1912.

249. Трубецкой Е. Н. В. С. Соловьев и Л. М. Лопатин // Вопросы философии и психологии. – Кн. 4 (24). – Отд. 1, 1914.

250. Трубецкой С. Основное начало учения В. Соловьева // Вопросы философии и психологии. – 1911. – Кн. 1 (56). – Отд. 1.

251. Тареев М. М. Религиозный синтез в философии Соловьева // Христианское чтение. – 1908. – Ч. І.

254. Трубецкой С. Н. Смерть В. С. Соловьева / В. С. Соловьев Неподвижное лишь солнце любви… – М., 1912.

255. Трубецкой Е. Н. Возвращение к философии. Философский сборник Льву Михайловичу Лопатину. – М., 1912.

256. Трубецкой Е. Н. Миросозерцание В. С. Соловьева. – М., – Т. 2, 1913.

257. Трубецкой Е. Н. Владимир Соловьев и его дело / В сб. ”О Владимире Соловьеве“. – М., 1911.

258. Толстой Николай, свящ. Письмо в редакцию газеты ”Русское слово“. – № 192 от 21 авг. (3 сент.) 1910.

259. Уткин В. Ф. Тема всеединства в философии В. С. Соловьева // Вопросы философии. – 1989. – № 6.

260. Фатюшенко В. И. и Цимбаев Н. И. Предисловие. Владимир Соловьев – критик и публіцист / Соловьев В. С. Литературная критика. – М., 1990.

261. Федоров Н. Ф. Сверхчеловечество как порок и добродетель /

Соч. – М., 1982.

262. Флоровский Г., прот. Чтения по философии религии магистра философии В. С. Соловьева. – Мюнхен, 1966.

263. Флоровский Г. Новые книги о Владимире Соловьеве. – Одесса, 1912.

264. Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. – Париж, 1937.

265. Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. – Т. 1, ч. 1. – М., 1990.

266. Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. – Т. 1, ч.2. – М., 1990.

267. Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. – Вильнюс, 1991.

268. Флоренский П. А. У водоразделов мысли. – Т. 2. – М., 1990.

269. Соловьев В. С. / В. кн. Философская энциклопедия. – Т. 5 – М., 1970.

270. Христианские чтения. – 1900. – № 10.

271. Цертлеев Д. Н. Из воспоминаний о В. С. Соловьеве / Владимир Соловьев. Неподвижоное лишь солнце любви... –

М., 1990.

272. Чичерин Б. Н. О началах этики // Вопросы философии и психологи. –

Кн. 39. – 1897.

273. Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1989. – № 9,

№ 10, № 11, № 12.

274. Чичерин Б. Н. О началах этики // Философские науки. – 1990, № 1.

275. Шапошников Л. Е. В. С. Соловьев и православное богословие. –М., 1990.

276. Шершеневич Г. По поводу книги В. С. Соловьева ”Оправдание добра“ // Вопросы философии и психологи. –

Кн. 3 (38). – 1987.

277. Пестов Л. Умозрения и откровения. Религиозная философия Владимира Соловьева и другие статьи. – Париж, 1864.

278. Шкоринок В. П. Этика ”всеединства“ В. С. Соловьева / В кн. Очерки истории русской этической мысли. – М., 1976.

279. Шопенгауэр А. Полное собрание починений. – Т. 4. – 1910.

280. Щеголев П. События I-го марта и Владимир Сергеевич Соловьев / Былое. – 1906. – № 3.

281. Щепкина Ек. Первые годы Высших женских курсов // Русское прошлое. – 1923. – № 5.

282. Энциклопедический словар. – Т. 60. – Спб., 1900.

283. Augustini S., De Liberto arbitrio, S.I.S.a.

284. Brückner D. A. Geschichte der russischen Literatur. – Leipzig, 1905.

285. Dahm H. Grundzüge russischen Denkens. – München, 1973.

286. d’Herbigny M. Vladimir Soloviev. – Paris, 1911.

287. ”Katalichi List“. – 1886. – № 38.

288. Kohn H. ”The mind of modern Russia“. – New Brunswick, 1955.

289. Klum E. Natur, Kunst und Liebe in der Philosopie V. Solovevs. –

München, 1965.

290. Lauboff P. Godmanhood as the main idea the philosophy of V.Solovyev. – N. Y., 1944.

291. Massaryk, Thomas Garrigue ”The spirit of Russia“. – Vol 11, 1955, London – New York.

292. Men A. Wladimir Solovjev: Werk und Erbe. – Stimme der Ortodoxie,1976,№2.

293. Mill J. Utilitarism, 5 ed. London, 1874.

294. Müller L. Solovjev und Protestantismus. Freiburg, 1951.

295. Müller L. Nitsche und Solovjev. „Zeitschrift für philisophische Forschung”, 1947, Bl. I, Hf.4.

296. Müller L. V.S. Solovjev und das Judentum. – Solovjev und der Protestant.F., 1951.

297. Münzer E. S. Solovjev: Prophet of Russian-Western Unity.

London, 1956.

298. Nickols Jams Hastings.”History of Christianity 1650-1950. Secularisation of the West“. New York, 1956.

299. Florowskij G. Orbis sciptus Dmitrij Tschizewski zum 70. Geburtstag, München, 1966.

300. Sake G. W. S. Solovjevs Geschichtsphilosophie, Berlin, 1929.

301. Soloviev Vladimir. La Russie et L’eglise universelle.S.I, S.a.

302. Schopenhauer. Die Belden Grundprobleme der Ethik, Leipzig, 1860.

303. Stepun F. Mistische Weltchau, München, 1964.

304. Utechin S. V. Russian Politikal Thought, N.Y. – L., 1964.

305. Zernov N. Three Russian Prophets (Khomiakov, Dostoevsky, Soloviev), L., 1944.